Г. Котницкий
Закон благодарности
(Повесть и рассказы)
Закон благодарности
Дик родился и вырос на далеком острове, затерянном во льдах Северного Ледовитого океана. Он исправно бегал в упряжке, с аппетитом ел мороженую рыбу, в любую погоду спал прямо на снегу, свернувшись клубком, спрятав пуговку носа в пушистый хвост.
Когда Дик был еще щенком, он понял, что выжить может только сильный, ловкий, быстрый. И несмотря на трепку, которую задавал ему вожак, стремился первым схватить брошенную собакам рыбу, первым врывался в домик, когда начиналась вьюга.
Поздней северной весной круглосуточно сияющее солнце бодрит кровь, и собаки особенно внимательно принюхиваются друг к другу. В эту пору Дик и вступил в схватку с вожаком.
Было это так. Дик играл с приглянувшейся ему молоденькой сукой, а старый Джек лениво лежал на оттаявшей, чуть подсохшей прогалине перед домиком полярников. Вдруг он встал, прищурил подслеповатые глаза и направился к Дику. Последний раз Дик получил от него трепку за то, что раньше Джека схватил мороженую треску. Дик успел об этом забыть, а Джек все помнил и угрожающе оскалил пожелтевшие клыки. Возлюбленная Дика трусливо поджала хвост и приготовилась бежать к вожаку, если он позовет. Это озлобило Дика. Шерсть его вздыбилась на загривке, он тоже оскалил свои острые белые клыки. Возмущенный такой дерзостью, Джек поднял лапу, чтобы одним ударом свалить и придавить непокорного к земле, но в это время Дик сильным толчком свалил вожака и вцепился зубами в его горло. Джек пытался сопротивляться, но силы были неравны, и он жалобно заскулил, выражая покорность. Дик еще некоторое время держал вожака распластанным на земле, наступив ему лапами на грудь. Когда наконец Дик отпустил Джека, старый вожак отошел в сторону. И все собаки, наблюдавшие поединок, увидели в молодом, полном энергии Дике сильнейшего и признали вожаком его.
Молоденькая сука боком, боком стала приближаться к Дику, выражая полную готовность подчиниться его воле. Но Дик чуть приподнял губу над клыками и зарычал: теперь Дик — вожак и его подругой станет та, которую он сам пожелает.
Убедившись в том, что стая признала его победу и старшинство, Дик гордо выпрямился, огляделся и, увидев вынырнувшую нерпу, бросился вперед. Вся стая устремилась за ним. Только старый Джек остался на месте. Сгорбившись, он пошел прочь от того места, где, потерпел позорное поражение. Назад Джек не вернулся.
С годами стая поредела: метеорологи уехали с острова, забрав с собою почти всех собак. Прибывшим на смену полярникам осталась в наследство лишь собачья упряжка во главе с вожаком. Но они нартами не пользовались: молодые собаки, появившиеся на острове после отъезда прежних метеорологов, в упряжке никогда не бегали. Дик гордился своим умением и счастливым днем считал тот, когда кто-нибудь из полярников отправлялся на нартах на охоту. И тогда Дик вспоминал свою молодость, когда он победил старого Джека.
Больше всего Дик любил ездить с начальником полярной станции. Конечно, он не знал, что это начальник, что фамилия его Севрин. Но он знал запах Петра Даниловича — запах душистого табака и крепкого мужского пота, смешанный с запахом одеколона «Шипр». Севрин курил трубку, как и прежний начальник метеорологов. Возможно, поэтому Дик привязался к Севрину, едва тот появился на острове.
Дик знал еще, что когда бухта почти совсем очистится ото льда и только далеко на горизонте будут заметны бело-зелено-голубые глыбы айсбергов, к острову подойдет пароход. Встречают его все жители поселка вместе с собаками.
Приходит он раз в год, и все ждут его с нетерпением. Одни — чтобы навсегда уехать отсюда на Большую землю, другие — надеясь получить пачку писем, которые лежали где-то на почтамте целый год, и отправить толстую пачку своих, написанных под заунывный вой пурги в долгую полярную ночь. Пароход привезет много новых людей, незнакомые запахи, внесет сумятицу в размеренную, неторопливую жизнь островитян. А потом, прогудев на прощание три раза, скроется за скалистым мысом. И долго придется разбираться, кто из прежних зимовщиков остался, кто прибыл вновь. Люди будут торопливо переносить в склады выгруженное продовольствие, а собаки побегут за ними, усваивая новые запахи.
Позднее придет еще транспорт, он привезет уголь, горючее и смазку для движка электростанции.
Собакам, казалось бы, должны быть безразличны эти события. Но, видимо, и они чувствуют общую атмосферу ожидания: нетерпеливо скулят, вертятся возле людей, виляя хвостами, высунув языки. Им тоже приелись консервы, а пароход везет островитянам замороженные говяжьи и бараньи туши, рыбу и другие лакомства, которых конечно же отведают и собаки.
Когда первая шлюпка приближается к берегу, ее выходит встречать сам начальник полярной станции, — остальные ждут на почтительном расстоянии.
Вместе с начальником к первой шлюпке выходит Дик. Он внимательно разглядывает прибывших, принюхивается. Полярные спецовки ему привычны, он издали приветствует одетых в них людей помахиванием пушистого хвоста, как бы сообщая стае, сгрудившейся на пригорке, что прибыли свои. Иногда на берег сходят люди, одетые во все черное. Дик настороженно смотрит на них, но начальник, зная его повадки, предупреждает: «Свои!» — и Дик безбоязненно подходит к незнакомцам, приветствуя их.
Вскоре начинается такое интенсивное движение шлюпок, что рейсов и не сосчитать. Все это время Дик не покидает своего поста на берегу.
Однажды привезли на шлюпке какого-то непонятного пса — голого, со страшной мордой. Дик вовремя заметил опасность. Шерсть его вздыбилась, он подал голос. Вся стая бросилась к берегу, готовая растерзать незнакомца. Пришлось шлюпке поворачивать назад. Не удалось капитанскому бульдогу погулять по бережку, не пустил Дик.
И в этот раз, как и в прошлые годы, прибытие парохода внесло веселую суматоху в жизнь островитян. Отзимовавшие свое и собиравшиеся уезжать люди и прибывшие им на смену торопились разгрузить трюмы, перенести ящики и бочки в укрытия, пока стоит хорошая погода. А то задует сиверко — закружится, запляшет все вокруг, и уйдет пароход с чем пришел, так как не смогут пришвартоваться к нему шлюпки, будет их бросать на волнах, как щепки.
Собаки носились по берегу, порой мешая работать, но им казалось, что так и должно быть: раз бегают люди, то и собакам это положено.
Дик знал, что уезжающие с острова навсегда имеют обыкновение давать напоследок полюбившимся им собакам (а у каждого человека на этом острове, как, впрочем, и у каждой собаки, были свои любимцы) что-нибудь вкусное, почесать между ушами, подержать за лапу.
И сердце у Дика дрогнуло, когда утром Петр Данилович положил перед ним вкусный мосол. Пес понял, что это — прощальное лакомство, что он останется без хозяина, что придется привыкать к другому. И он, вежливо вильнув хвостом, отложил кость в сторону, хотя от соблазнительного запаха сами по себе потекли слюни, заныло: в желудке…
Два дня, пока люди и собаки суетились на берегу, Дик лежал перед домиком полярной станции, положив голову на лапы. Рядом валялась сахарная кость, к которой он так и не притронулся — только нюхал изредка, тяжело вздыхал и отворачивался.
Другие собаки сначала пытались подойти к нему — не для того чтобы утащить кость, а чтобы выразить свое восхищение таким царским угощением, но Дик беззвучно оскаливал клыки, показывая этим, что не нуждается в их верноподданической лести. И они оставили его в покое.
Петр Данилович несколько раз выходил из домика вместе с прибывшим ему на смену молоденьким
