проглотила их. Движения стали увереннее, лицо осмысленнее. Но ей не везло в этот день. Хлопнула дверца, женщина вскрикнула, прищемив палец. Потекла вода, она сунула под нее палец, чтобы остудить… опять закричала. Смолин выскользнул из укрытия, на цыпочках добрался до проема. Неприятности по двое не ходили: она стояла к нему вполоборота, высасывала кровь из пальца. Пора, решил он. Попятился и вдруг заметил, что женщина напряглась. Резко повернулась, устремив на него осмысленный взор…
Он мог замять неловкую ситуацию, объяснить, что не туда попал, просто выбежать из квартиры, отказавшись от комментариев. Но его пригвоздило к полу. У женщины были безумно красивые глаза. Он поймал себя на мысли, что ему не хочется уходить. Просто любопытно посмотреть, что будет дальше…
Она побледнела, затем ее бросило в жар – щеки заалели.
– Господи, Павел… – она хрипела, но интонации голоса были приятные. Она подошла к нему, пристально посмотрела в глаза… и вдруг обняла за шею. – Ты испугал меня…
Он не помнил, как выскочил из квартиры. Очнулся на улице, когда порывистый ветер освежил голову. Ну и дела. Да, он Павел, но не до такой же степени…
Бродячая собака покосилась в его сторону, побрела знакомиться, волоча хвост по земле. Он развернулся, не оглядываясь, зашагал к проезжей части.
– Уважаемый Рудольф Валентинович, вы уверены, что дали мне точный адрес? – злобно прошипел он в трубку.
– Какой адрес? – не понял Рудик.
– Издеваешься? – взорвался Смолин.
– Минуточку, – туго соображал коллега. – Ну да. Мы ищем негра в темной комнате. Хочешь сказать, что до сих пор не выполнил поручение шефа? Держу пари, Михалыч не возрадуется…
– К черту Михалыча! – прорычал Смолин. – Мы работаем не для того, чтобы его радовать. Внятно продиктуй адрес Талысиной.
– Улица 26 Бакинских комиссаров… – заунывно затянул Рудик. – Подожди, у меня тут на шпаргалке помечено… Ага, дом семнадцать, квартира… такая же.
– Я убью тебя, Рудик…
– То есть ты промахнулся, – злорадно констатировал коллега. – Мимо кассы, брат.
– Ты сказал «восемнадцать, квартира… такая же».
– Я не говорил «восемнадцать», – возразил коллега. – Я сказал: «дом семнадцать, квартира… такая же». С утра у меня были перебои с дикцией. А ты бы мог переспросить. А теперь выходит, что ты впустую потратил рабочее время, – в голосе коллеги зазвучали нотки профессионального любопытства. – У тебя такой голос, словно ты чудом избежал смертной казни. Что-то случилось… в восемнадцатом доме и восемнадцатой квартире? Тебя преследовал пьяный мужик с топором?
– Хуже, – буркнул Смолин и выключил телефон.
Он перешел дорогу, стал выискивать таблички на стенах домов. Табличек не было, хотя строения определенно имели нумерацию. Пришлось прибегнуть к подсказкам. Местная жительница, выбивающая половик у разрушенной взрывом беседки, сообщила, что живет в доме номер сорок пять, а если ему нужен семнадцатый, то нужно идти к началу улицы и там у кого-нибудь спросить. Обычное дело, когда нумерация на четной и нечетной сторонах не совпадает. Виновата автобаза, которая тянется на километр и значится под номером восемь.
Он отправился на юг и через четверть часа уже взлетал по ступеням трехэтажного кирпичного строения. Квартира за дерматиновой дверью хранила молчание. Он в сердцах ругнулся. Приоткрылась соседняя дверь. Высунулся любопытный нос, осведомился, в чем дело. Он произвел на свет адвокатское удостоверение, водрузил под очи соседки. Дело жизни и смерти, мэм. Женщина по имени Татьяна… «Ой, а Танечка уехала, – вспомнила пожилая женщина. – Собралась на днях и уехала на Алтай – дешевым пассажирским поездом. Вернется через неделю. Связи с девушкой нет».
– Огромное вам спасибо, сударыня, – поблагодарил Смолин и откланялся.
– Это ты? – рыкнул он в трубку.
– Это я, – согласился абонент. – Фирма «Сон разума». Говори. – Он что-то лихорадочно дожевывал.
– Талысиной нет и не будет.
– Думаешь, нам на это не наплевать? – зевнул Рудик. – Лично мы – Рудольф Валентинович – занимаемся другим делом, а наследство Ермаковой курирует сам Михалыч. Ему и напрягаться. Ты все на севере?
– Начинаю отход на юг.
– Не очень весело шагать по просторам? – хихикнул Рудик. – Можешь не спешить. Шельман уехал, а торт, который дали Лариске в качестве взятки, мы уже съели. Так что извини. Прилетающий поздно пролетает мимо.
Он вышел на улицу… и только бесу, толкнувшему его под коленку, было ясно, что происходит. Вместо того чтобы пойти через Верещеевский парк на конечную остановку общественного транспорта, он зашагал в другую сторону…
Во всем, что было, отсутствовал здравый смысл. Вся его предыдущая жизнь подчинялась здравому смыслу. Никогда не разрешал он эмоциям брать верх над разумом. Даже в связях с женщинами. Пил в меру, грешил в меру, не понимая тех людей, которые считали, что если бы мы знали меру, то остались бы обезьянами. И вот пришел тот день, когда сломался предохранительный клапан…
Он подошел к восемнадцатому дому с колотящимся сердцем. Женщина мерцала в окне, она смотрела поверх его головы. Неподвижная, печальная. Он понял, зачем пришел. Увидеть ее еще раз.
«Ты увидел ее, – сказал он себе. – Теперь чеши отсюда. Рабочий день в разгаре. Надо трудиться, чтобы не выглядеть в глазах семейных недругов проверенным паразитом».
Но образ женщины в окне взывал к чему-то дикому. Он пошел проторенным путем: обжитый мурзиками подъезд, коридор, похожий на тюремный, лестница, еще коридор… Открытая дверь. Опять забыла запереть? Что творилось у нее в голове? Он вошел – уже решительно, хотя представить не мог, как вести себя с незнакомой женщиной, у которой в голове…
Она стояла у окна, опустив руки по швам. Вся такая трогательная, беззащитная. Он поедал ее глазами – волнистые волосы, стекающие с плеч, миниатюрную талию, линию бедер, черную родинку на задней стороне голени. В ней чувствовалось какое-то напряжение. Бурное желание обрушилось на Смолина! Подойти, обнять, зарыться в чистые волосы, услышать голос с необычным тембром…
Она услышала шорох, обернулась. Взгляды встретились. «Схожу с ума, – запаниковал Смолин. – Я ее не знаю. А она считает, что знает меня…»
– Вернулся… – выдохнула она. Знакомый огонек зажегся в глазах. Она засмеялась приятным смехом, вспорхнула, прижалась к его неровно вздымающемуся торсу, погладила по спине, зажмурилась, сделав счастливое детское лицо, потянулась губами к его отвисшему подбородку. Он в долгу не остался, храбро обнял ее за талию. Что-то сладкое потекло по конечностям…
– Твоя дверь опять была открыта… – прошептал он сорванным голосом. Жирная капля пота скользнула со лба на переносицу.
– Глупенький, это для тебя, – прошептала она. – Я знала, что ты вернешься… Подожди, милый, не спеши, я должна позвонить мужу, нужно убедиться, что он на работе, мы же не хотим заняться самоликвидацией…
Он ждать не собирался. Несложное движение, женщина ойкнула, взлетая к нему на руки. Засмеялась, обвила за шею. Он растерянно кружил на месте. Кухня, прихожая… Он внес ее в отгороженный шторкой проем. Крохотная каморка три на три. Облезлые стены с остатками на совесть прилипших обоев, нищета, убогость. Но чисто. Можно жить бедно, но нужно жить чисто… Разложенная софа, заправленная покрывалом. Он споткнулся, не донеся свою «жертву» до вожделенного койко-места. Спасла инерция – они упали именно туда, куда он целился. Вцепились друг в дружку…
Ее искушенность в любовных играх немного пугала. Но это не был механический секс. Она любила его, делала все, чтобы доставить ему удовольствие. Она была абсолютно НОРМАЛЬНА в эти минуты. Она его знала, знала давно, достаточно, чтобы любить и сделать главным содержанием своей нелепой жизни. Смолин понял – ей нельзя давать понять, что они встретились только сегодня. Они распались, обливаясь потом, долго не могли прийти в себя.
– Полежи, я скоро вернусь. – Она спорхнула с софы.
