рваным, безжизненно висящим тоже левым ухом.
Тихон умел себя поставить не только в семье. Жильцы престижной новостройки, встретив его у подъезда, прежде всего осведомлялись, не направляется ли он домой, и долго держали дверь открытой, пока кот прикидывал, как ему поступить. Если Тихон все-таки соблаговолял войти, то его пропускали в лифт, нажимали для него кнопку шестого этажа и с уважением смотрели вслед, как, задрав хвост, он неспешно выходит и с достоинством направляется к двери своей квартиры. Затем до пассажиров поднимающегося лифта доносился хриплый гортанный «мяв», которым Тихон оповещал хозяина, что он вернулся с прогулки.
Естественно, устоять перед таким независимым характером и завидной биографией, оставившей следы на морде Тихона, не смогла бы никакая кошка. Тем более Мурка, страсть как ценившая самостоятельность, доходящую до пренебрежения интересами живущих с ней в одной квартире людей, и своенравие, граничащее с наглостью.
И эти ее особенности характера вкупе с молодостью, врожденной грациозностью и очаровательной дерзостью во взгляде желтых глаз пленили старого ловеласа. Словом, если Мурка полагала, что встретила свою первую и настоящую любовь, то Тихон не сомневался: это его последняя сильная привязанность в этом мире. И живет она всего тремя этажами ниже – везет же некоторым!..
– Не будем им мешать, – прошептала Фрида Яковлевна и мечтательно вздохнула.
– А если дети пойдут? – спросил Артем, намеренно выводя собеседницу из элегического настроя. – Что я буду делать, если Мурка в подоле принесет?
Фрида Яковлевна растерялась и пожала плечами:
– Я об этом, право, как-то не подумала… – и предположила: – А может, у них будут чисто платонические отношения?
– Вы посмотрите на рожу этого Тихона, – с сомнением произнес Артем. – Такой прожженный тип своего не упустит, на сантименты ему плевать. А Мурка, что она знает о жизни…
Он осекся, поняв, что говорит, как отец, недовольный выбором единственной дочери.
– Впрочем, пусть поступает как знает, – махнул Артем рукой. – Кто-то же должен быть счастлив в этой жизни.
Фрида Яковлевна, склонив голову набок, внимательно посмотрела на молодого человека, но ничего на это не ответила.
– Давайте пойдем пить чай, как собирались, – предложила она. – У меня уже все готово. Я сегодня штрудель испекла.
Артем кивнул и вышел, в последний раз оглянувшись на Мурку: не свалилась бы вниз, чего доброго…
Лохматый Иван в растянутом свитере, купленном в известном бутике за бешеные деньги, опять преподнес ей букет и вызвался подвезти домой. Лина согласилась – все лучше, чем тащиться на общественном транспорте. Хотя в последнее время она все чаще прибегала к услугам таксистов или леваков, что постоянно дежурили возле Телецентра.
Иван, так же как и Таран-Бороновский, говорил о дружбе и, так же как маститый сценарист, норовил затащить ее в постель. Лина к намерениям коллеги относилась с пониманием, и они даже находили отклик в ее душе. Юноша был хваток, напорист, зубами вгрызался в профессию и завоевывал себе место под солнцем, не щадя живота своего. К тому же он отличался остроумием и в любой компании запросто становился своим. С ним было весело, легко, и на его внимание и свободное время претендовали многие телевизионные девицы.
Лина для него, тоже немосквича, не считалась завидной партией, поэтому можно было предполагать наличие у Ивана по отношению к ней толики искренних чувств. Во всяком случае, он не раз говорил, что их союз способен принести пользу обоим. А там, глядишь, дружеская симпатия перерастет в нечто настоящее и стоящее, в то, что на всю жизнь. Пока же он ненавязчиво и деликатно наставлял ее, кому что можно говорить, а кому нет, с кем как себя вести и что нынче модно в телевизионной тусовке. Словом, уберегал Лину от множества синяков и шишек, которые она наверняка набила бы себе по неопытности.
Наедине с собой Лина все больше склонялась к мысли, что Ваня прав и им стоит попробовать жить вместе. Но стоило оказаться в его обществе, как в нее словно вселялся дух противоречия. Она кокетничала, привлекая его, и тут же язвила и становилась высокомерной, стараясь возвести между ними стену отчуждения или выдержать дистанцию…
«Господи, что же я творю? – недоумевала Лина, сидя в машине рядом с Иваном. – Почему у меня семь пятниц на неделе? Я же обрадовалась, когда увидела цветы, и рассчитывала, что он повезет меня домой, а сейчас судорожно придумываю повод, чтобы не дать ему подняться в квартиру. И так ведь каждый раз. Зачем парню морочу голову, ведь симпатичен он мне…»
– Эй, о чем задумалась, дивчина? – спросил ее Иван.
– А? – откликнулась Лина, делая удивленные глаза, и вмиг придумала зачин диалога, уводящего в сторону от ее размышлений. – Да вот подумала, с чего это вдруг на вашем телевидении…
– На нашем телевидении, – поправил ее Иван.
– С чего это вдруг на нашем телевидении повадились говорить неправильно?
– То есть?
– Ну, например, все чаще и чаще произносят с экрана «ихие» или «ихние» вместо «их», – объяснила Лина.
– Чтобы быть ближе к народу, – отшутился Иван, занятый сейчас совсем другой проблемой: как сделать так, чтобы оказаться у Лины в квартире. Ну сколько можно его динамить?
Все намеки на то, что за годы жизни в столице он успел обзавестись собственной жилплощадью, Лина пропускала мимо ушей. Дурой она не была, значит, преследовала какой-то свой интерес. Вот только какой? Он ей симпатичен, это видели все из их окружения, так чего кочевряжится? А может, ей просто нравился период ухаживания? Все, конечно, могло быть, и Иван готов был подождать еще месяц-другой. Но ему хотелось определенности в «ихих» отношениях…
– Ну и когда ты пригласишь меня на чашку кофе? – спросил он, останавливая машину у знакомого подъезда и в упор глядя на Лину.
– Прямо сейчас, – ответила она, не задумываясь и не отводя взгляда, и поняла, что чувство неловкости, которое испытывала, когда оставалась с Иваном наедине, исчезло.
– Ну наконец-то! – обрадовался он так, словно никак не ожидал такого поворота событий.
Естественно, кофе было только предлогом. Но и без него обойтись было никак нельзя. Всюду есть свои традиции, неписаные правила, которые руководят человеком, подсказывают, как себя вести в той или иной ситуации. А заодно как бы снимают с него часть ответственности за содеянное. Разве ж его вина, если так положено, если так принято? Если все так поступают…
Так-то оно, конечно, так, но окружающие тебя люди тоже могут придерживаться определенных традиций или норм поведения. К примеру, Марианне ничего не стоило позвонить глубокой ночью, если того требовал производственный процесс выдачи на-гора очередной серии. Что она и сделала, едва Лина с Иваном расположились за кухонным столом.
Антонина Захаровна также не могла дождаться утра, чтобы сообщить своей подопечной радостную весть, к которой она – неизвестно, правда, каким боком – имела касательство.
– Эвочка, я тут решила на весенней книжной выставке устроить презентацию твоей новой книги! Ты рада?
– Ой, да не может быть! – воскликнула Лина и состроила невидимой собеседнице козью морду.
Прошло уже то время, когда она ловила на лету каждое слово Антонины Захаровны, пятилась задом и подобострастно улыбалась, лавируя к двери редакции. Теперь не она была при редакторе, а редактор при ней. И игры в мэтра-наставника начинали Лине уже порядком надоедать.
А тут еще Ванечка вылез из-за стола, подошел к Лине сзади и, обняв за талию, положил подбородок ей на плечо, приник к трубке ухом.
– Ты уж постарайся, Эвочка, выглядеть достойно. Не подведи меня. Я за тебя поручилась…
«Как же – поручилась! Небось начальство в меня пальцем ткнуло, а ты и вызвалась меня обхаживать. И ночью звонишь только потому, чтобы тебя никто не опередил, твои лавры благодетельницы не увел и на себя не нацепил. Господи, сколько же ты моей кровушки попила со своим „одеть-надеть“, а ведь ничего
