Итак, 14 мая он отклонил просьбы Черчилля, мягко ответив, что следует подождать развития событий, прежде чем одобрять курс, предлагаемый премьер-министром.
В этот же день Стимсон подробно информировал Идена, который находился в Вашингтоне, о том, как продвигается работа, о перспективах и планах испытания атомной бомбы.
К тому времени новому президенту уже стал ясен удручающий масштаб разногласий с Советским Союзом. На переговорах с Молотовым его поразило твердое желание советской правящей верхушки действовать по-своему. Но различные причины побуждали его действовать сдержанно. Военный департамент по-прежнему настаивал на своевременном вступлении Советского Союза в войну на Тихом океане, чтобы избавить нас от лишних потерь и страданий. Государственный секретарь, находящийся в Сан-Франциско, советовал президенту не давить и не мстить русским, пока не закончится конференция и не будет написана хартия будущего устройства мира. Не исключалась возможность, что Молотов и остальные неверно информируют Сталина, будто Соединенные Штаты и Великобритания пытаются лишить Советский Союз плодов победы.
По всем этим причинам и при таких обстоятельствах Трумэн считал опрометчивым рисковать коалицией, даже не попытавшись в ходе дальнейших дискуссий выяснить, может ли Сталин пойти на уступки в отношении Польши и в других спорных вопросах ради дружбы с Западом. Это мнение разделяла со своим президентом и большая часть американского народа. Он, как и сам президент, по-прежнему относился к Советскому Союзу как к соратнику по борьбе против общего врага. Американские власти много сделали для того, чтобы поддерживать эти настроения, и мало для того, чтобы дать понять своему народу глубину и значительность разногласий с Москвой. Народ был не готов к столь крутому повороту в отношениях с Советским Союзом, повороту от дипломатии дружбы к резкой дипломатии силы и власти, а при необходимости и к применению оружия. Народ был совершенно не готов к продолжению борьбы за свободу европейских народов и сохранению стратегической позиции и баланса сил против союзной коалиции, для выживания которой он столько сделал.
Интерес к предстоящим событиям на Тихом океане в Соединенных Штатах стал возрастать. Американское правительство было не на шутку обеспокоено, во что выльются контракты и контакты с Советским Союзом в этом регионе, особенно в Китае. Поведение русских давало повод сомневаться, следует ли нам готовить почву для вступления Советского Союза в войну на Дальнем Востоке. вынуждая Чан Кайши сотрудничать на основании решений Ялтинской конференции.
Постепенно крепла уверенность в том, что американцы без больших усилий и людских потерь смогут одолеть Японию сами, даже если Советский Союз не вступит в войну на Тихом океане. Планы Объединенного комитета начальников штабов все больше и больше отображали твердое намерение окончательно разгромить Японию без русских и без атомной бомбы. 24 апреля Объединенный комитет начальников штабов счел две основные причины желательного вступления Советского Союза в войну спорными и не стоящими предстоящих затрат. Требование использовать в Приморье авиабазы для бомбардировщиков «В-29», к чему так долго и усердно стремились, было отменено. Генерал Дин убедился, что при всех благоприятных условиях советские власти не сумеют меньше чем за год построить и оснастить авиабазы на Амуре. Учения показали, что, даже если приложить грандиозные усилия и послать на эти базы самолеты, людей и продовольствие, объем взрывчатки, который за год можно будет сбросить на японские острова, взлетая с этих баз, будет лишь малой частью того, что можно сбросить, взлетая с других баз, находящихся под нашим контролем. Проект открытия Северного морского пути через Курилы для поддержки наступления Советского Союза из Маньчжурии также был отложен.
Но помощь Советского Союза даже в этом случае все равно была нужна, хотя бы для того, чтобы уменьшить людские потери и сократить сроки войны. Битва за Окинаву продолжалась. Несмотря на многочисленность и значительную оснащенность, американские части несли тяжелые потери. Японцы отважно сражались и умирали в траншеях и блиндажах. Камикадзе-торпеды, а их были сотни. представляли собой для наших кораблей угрозу, от которой не было никакой защиты. Японская армия в Маньчжурии ошибочно считалась по-прежнему превосходной и обеспеченной ресурсами на долгую и тяжелую битву в этом регионе. Поэтому командование надеялось, что появление несметных сил с севера заставит японских военачальников дрогнуть, а японское правительство – принять условия безоговорочной капитуляции еще до вторжения на острова. Объединенный комитет начальников штабов не исключал возможности, что поставленной цели можно достичь морской и воздушной блокадой и атаками, но не хотел строить свои планы на этом основании. Доклады о разработке атомного оружия не заставили его передумать; несмотря на ужасные описания результатов испытаний, поступившие в последнее время, ничто не предвещало возможность нанесения окончательного удара. Поэтому, повторяю, желание, чтобы Советский Союз в ближайшее время принял участие в войне на Тихом океане, оставалось в силе.
Но Государственный департамент и посольство в Москве уже начали задумываться о последствиях победы на Дальнем Востоке, значительная доля которой принадлежала бы Советскому Союзу. Посол Хэрли, остановившись в Москве на обратном пути в Чунцин, пересмотрел вместе со Сталиным цели Советского Союза на Дальнем Востоке. Его доклад обнадеживал. В послании в Вашингтон от 17 апреля он резюмировал: «Маршал… хотел поставить нас в известность. что мы получим полную поддержку в незамедлительном объединении вооруженных сил Китая с полным признанием национального правительства под руководством Чан Кайши. Короче, Сталин безоговорочно согласился с политикой Америки в отношении Китая».
Но у Гарримана, участвовавшего в этих переговорах, сложилось иное впечатление. Почти сразу же, как было произнесено последнее слово, он вылетел обратно в Вашингтон и предупредил Трумэна и Государственный департамент, что, по его мнению, Хэрли слишком доверчиво относится к заверениям Сталина. Кеннан, оставшийся в московском посольстве за Гарримана, выразился еще более скептически. «Будет трагично, – заметил он в послании, последовавшем за докладом Хэрли, – если наше естественное беспокойство о поддержке Советского Союза в настоящий момент, связанное со словами Сталина, имеющими для всех колоссальное значение, и его осторожной приветливостью, приведут нас к излишней уверенности в помощи Советского Союза или даже в его неохотном согласии на достижение наших долгосрочных целей в Китае». Его анализ почти вылился в решительное заявление, что советское правительство не будет удовлетворено, если ему не будет гарантировано господство в Маньчжурии, Монголии и Северном Китае.
Столкнувшись с необходимостью решить, рассказать ли Т.В. Суню, министру иностранных дел Китая, находящемуся в Сан-Франциско, о по-прежнему секретном Ялтинском соглашении, Государственный департамент обратился за советом к военным. 12 мая исполняющий обязанности государственного секретаря Грю, находясь под впечатлением от рассказа Гарримана о намерениях Советского Союза, задал несколько вопросов главам Военного и Морского департаментов. Первый, в сущности, звучал так: представляет ли вступление Советского Союза в войну на Тихом океане жизненно важный интерес для Соединенных Штатов, чтобы отказаться от попытки заранее получить согласие Советского Союза на достижение некоторых политических целей на Дальнем Востоке? Второй вопрос: должно ли решение Ялтинской конференции, касающееся политических притязаний на Дальнем Востоке, быть пересмотрено или выполняться полностью или частично?
Стимсон и Форрестол отчаянно искали ответ. Стимсон видел ситуацию так: проект атомной бомбы вполне может быть доминирующим фактором в путанице стоящих перед ними важных вопросов. Но результат испытаний будет известен только через несколько недель, а в дипломатии игра при таких высоких ставках без старшей карты казалась ужасной.
Между тем доклады атомщиков становились все более уверенными. 23 апреля британский технический советник Объединенного политического комитета по атомным делам информировал британского министра, отвечающего за британскую часть проекта, что оружие наверняка будет готово к концу лета. Неделю спустя фельдмаршал Уилсон, который, как глава британской Объединенной миссии штабов в Вашингтоне, присутствовал на заседании политического комитета, информировал Лондон, что «американцы собираются сбросить бомбу примерно в августе».
Поэтому ответы Стимсона и Форрестола от 21 мая предоставили право принять решение президенту и Государственному департаменту. Из их умеренных глубин можно выудить некоторые полезные, но не окончательные суждения: 1) Россия будет решать, вступать ли в войну и когда это сделать, на основании
