том, что война будет жестокой и долгой; что, если американцы вступят в войну, американский народ будет настаивать на схватке своей армии с немецкими солдатами». Сталин хотел, чтобы Гопкинс передал президенту, что он будет рад американским войскам в любой части российского фронта.
Гопкинс сообщил Сталину, что правительства Соединенных Штатов и Великобритании сделают все возможное, чтобы в течение ближайших недель отправить в Россию самое необходимое. Но он подчеркнул, что в этот период будут поставлены только уже готовые изделия, и Сталин должен понимать, что, вероятно, даже эти поставки не смогут оказаться на передовой до наступления холодов. Гопкинс всячески убеждал Сталина в необходимости начать переговоры по поводу долгосрочных совместных планов, поскольку американскому и британскому правительствам необходимо учесть все потребности России. Правда, добавил Гопкинс, они не сумеют отправить тяжелое пехотное оружие «до тех пор, пока не будет проведена конференция трех наших правительств, где были бы совместно рассмотрены и решены не только вопросы стратегии всех фронтов, но и интересы каждой отдельной страны». Сталин заявил, что поддерживает проведение подобной конференции.
Гопкинс был в восторге от этих переговоров. Ему нравилась твердость Сталина, исчерпывающая откровенность и умение принимать решения. Его потрясла уверенность, с которой русские собирались сражаться; подтверждением тому служил перечень требований российской стороны. 1 августа Гопкинс отправил президенту краткий отчет: «Я чувствую крайнюю необходимость в создании этого фронта… У них просто невероятная решимость победить…» Позже, описывая визит Гопкинса в Москву, Роберт Шервуд назвал его «…поворотным пунктом в отношениях военного времени между Британией, Соединенными Штатами и Советским Союзом». Думаю, что скорее это была «роковая черта». В отчетах Гопкинс указывал на непоколебимую уверенность Сталина и передавал слова благодарности в адрес Рузвельта и американцев, уже заложивших прочную основу в отношениях. Американское правительство, ранее возражавшее против обязательств в части любых поставок в адрес Советского Союза, 2 августа официально приняло на себя эти обязательства. В ноте, направленной советскому правительству, в частности, говорилось:
«…Правительство Соединенных Штатов решило предоставить всю возможную экономическую помощь в целях упрочения положения Советского Союза в его борьбе против вооруженной агрессии».
Гопкинс в спешном порядке покинул Москву и вернулся в Англию, чтобы успеть на военный корабль, который должен был взять его на борт и вместе с Черчиллем доставить на Ньюфаундленд для встречи с Рузвельтом. К моменту переговоров, происходивших с 9 по 12 августа 1941 года, Советский Союз воевал уже шесть недель. Черчилль и Рузвельт ранее вынесли представление из докладов Гопкинса, что русские смогут продержаться до зимы, а это даст Советскому Союзу возможность восстановить армию, укрепить оборонительные позиции, полностью эвакуировать военную индустрию, увеличить производство вооружения и лучше оснастить армию. Сталин однажды выразил надежду, что Британия высадится в Западной Европе. Черчилль ответил, что это невыполнимо. Росло ощущение необходимости убедить советское правительство в том, что поддержка со стороны Британии и Соединенных Штатов касается не просто кризисной ситуации, а рассчитана на продолжительный период. Во время совещания, проходившего в заливе Арджентия, Рузвельт с Черчиллем решили (в развитие идеи Гопкинса) отправить в Москву совместную миссию для всестороннего обсуждения программы дальнейших поставок в Советский Союз, о чем известили письмом Сталина.
Сталин одобрил это предложение. Черчилль сообщил Рузвельту, что пошлет в Москву лорда Бивербрука. Было бы естественным направить в Москву Гопкинса, который взял на себя контроль за распределением военных поставок, но ему не позволило состояние здоровья. Президент решил отправить В. Аревелла Гарримана, отвечающего за военные поставки в Лондоне. У Гарримана к этому времени были теплые взаимоотношения с Черчиллем и многими руководителями британских военных структур и большой опыт в разработке методов по оказанию помощи.
Сразу же по возвращении в Вашингтон президент приступил к решению непростого вопроса, связанного с отправкой в Москву партии товаров, удовлетворяющих требованиям советской стороны. Позиция президента отчетливо просматривается в письме от 30 августа, направленном военному министру Стимсону: «Я считаю, что все необходимые для России военные поставки, причем не только в ближайшее время, но и в течение всего периода, пока она сражается с державами Оси, имеют первостепенное значение для безопасности и защиты Америки. Я убежден, что на предложенной конференции Великобритания и Соединенные Штаты должны связать себя с Россией прочными и всеобъемлющими обязательствами».
Одновременно президент попросил предоставить полные оценочные данные, связанные с производством наиболее важных изделий, необходимых для победы; программа производства была составлена с учетом приоритетности изготовления.
К этому времени военные круги Америки изменили свое мнение относительно обороноспособности русских и преимуществ, связанных с поддержкой России. К примеру, в сообщении Объединенного комитета армии и флота, направленном 25 сентября в Белый дом, говорилось: «Поддержание активности на русском фронте дает наилучшую возможность для наступления, поскольку только Россия обладает достаточной численностью личного состава вооруженных сил, расположенных в наибольшей близости к центру германской армии. Более всего Россия нуждается в военно-воздушных и сухопутных силах. Какие-либо прогнозы относительно исхода войны в России преждевременны».
Однако президент соблюдал осторожность, опасаясь вызвать споры в отношении будущей помощи коммунистической России. Он со дня на день откладывал рассмотрение этого вопроса, вырабатывая стратегию, и, прежде чем поднимать вопрос о ленд-лизе для России, хотел быть уверенным в том, что конгресс не сможет отказать в необходимых ассигнованиях. В попытке расчистить путь он старался убедить Сталина одобрительно высказаться относительно свободы религии; это могло нейтрализовать католическую оппозицию.
Тем временем британское правительство продолжало выработку мер, связанных с производством и поставкой вооружения, необходимого России для ведения боевых действий. Работа продолжалась, несмотря на то что в этот период между британским и советским правительствами шел резкий обмен мнениями. По словам Черчилля, Сталин оказался «грубым, злобным, жадным и в последнее время совершенно равнодушен к проблеме нашего существования».
Послания Черчилля, живописующие усилия британского правительства по оказанию помощи России, вызывали только недовольство со стороны Сталина. Оптимизм, отличавший беседы Сталина с Гопкинсом, быстро таял; все труднее было противостоять германской агрессии. Сталин, пренебрегая опасностью с Дальнего Востока, со стороны Японии, фактически высмеивал все действия Британии в борьбе против Германии. Он прямо говорил об этом в послании к Черчиллю от 4 сентября: немцы беспрепятственно дошли до Восточного фронта, и единственное, что могло спасти положение, это создание в течение 1941 года второго фронта во Франции или на Балканах. Сталин требовал, чтобы Британия отвлекла от Востока порядка тридцати – сорока германских дивизий. Это требование, повторяемое снова и снова, звучало диссонансом в основной теме коалиции.
Майский, передавая это послание Черчиллю, вел себя настолько непозволительно, что премьер- министр был вынужден его одернуть.
На следующий день Черчилль конфиденциально сообщил Рузвельту, что, хотя во время беседы Майский ни словом не обмолвился о возможности сепаратных соглашений, у него создалось впечатление, что русские не исключают такой возможности. Это не сможет повлиять на военные планы американского и британского правительств, но должно заставить их ускорить отправку совместной миссии в Москву.
28 сентября английский и американский официальные представители прибыли в Москву. С первых слов Бивербрук и Гарриман попытались объяснить, какие усилия прилагают их страны для оказания помощи русским. Все же поначалу, по словам Черчилля, делегации был оказан холодный прием. Советские официальные лица демонстрировали скептицизм, если не сказать – недоверие, относительно возможности Великобритании при первой же необходимости открыть второй фронт. Затем, 29 сентября, на первых переговорах со Сталиным, казалось, недоверие уступило место симпатии. Но уже на втором совещании опять наступило совершенно очевидное ухудшение. Сталин вел себя грубо, в который уже раз он указывал на то, что предлагаемая помощь не идет ни в какое сравнение с бременем, обрушившимся на советскую армию, и обвинял Британию во всех тяготах и лишениях, выпавших на долю Советского Союза. Во время
