Первой их встретила Мария Михайловна.
— Ну, как? — и тут же радостно улыбнулась, — вижу, сама вижу… Поздравляю, дорогие мои!
После семейного обеда Николай Николаевич уехал с Марией Михайловной в гости к Головину.
Вечером Андрей и Наташа, как много лет тому назад, сидели на диване и дружески беседовали.
— Впереди еще немалые трудности. Поднять в воздух «К-2» с нагруженными планерами, то есть целый воздушный поезд, — дело серьезное, — сказал Андрей.
— Ну, а когда эти трудности тоже останутся позади?
— Буду работать над совсем новыми моторами. Профессор Тихонов подбирает группу, приглашает и меня.
— Счастливый ты, Аядрюша, — тихонько вздохнула Наташа. — Только что закончил одно и уже стремишься к новому, неизведанному. Уверена, замечательные дела ждут тебя. Рада я за тебя, Андрюша.
— Знаешь, Наташа, — с неожиданной откровенностью заговорил Андрей. — Ты права — огромное, ни с чем не сравнимое счастье, когда достигаешь того, к чему стремился. Но, если б ты знала, какие страшные провалы бывают — ведь дорога не гладкая… Помнишь мои первые дизели, с которых я начинал еще задолго до войны. Они были проверены, испытаны, пошли в серию. В войну с этими моторами полетели бомбить вражеские военные заводы в глубокий тыл. Полетели, и один самолет из-за неисправности мотора не вернулся. Понимаешь, Наташа, не вернулся, а ведь на самолете люди… твой отец тоже был там.
Воспоминания нахлынули на Андрея.
Наташа без слов поняла его и тихонько сжала большую сильную руку Андрея.
Андрей замер, боясь спугнуть мимолетную ласку. А Наташа в этот момент почему-то вспомнила Соню Маврикиеву. Она не знала, что «цыганочка» погибла еще тогда, когда ее, Наташу, оглушенную взрывом бомбы, добрые люди принесли в станционный барак. С материнской заботой уже простившейся с молодостью женщины она подумала:
«Хорошо, если бы Андрей женился на любящей его Соне».
Она сказала ему об этом с обычной для нее женственной мягкостью.
— Не выйдет, Наташа! Очевидно, мне суждено прожить жизнь одиноким! — с горечью сорвалось у Андрея.
Его тон на миг озадачил Наташу, но вдруг ей стало хорошо… особенно хорошо, совсем как в тот вечер, когда они возвращались из консерватории.
Стараясь говорить прежним спокойно-доверительным тоном, Андрей продолжил свой рассказ:
— В то время я уже заканчивал работу над мощными авиадизелями. Все шло удачно. Но я решил отказаться совсем от дизельных моторов, слишком много принесли они несчастья. Николай Николаевич, когда вернулся и узнал об этом, сказал мне шутливо, но весомо, как только он умеет сказать: «Дезертировать собрался, Андрюша? Не выйдет! Не позволю!» — Поддержал он меня тогда… крепко поддержал…
— Ты же родной для всех нас, Андрюша! Отец тебя любит как сына, а я… Ведь, кроме тебя, из братьев только Юрик у меня остался, — запинаясь произнесла Наташа.
Они еще ни разу не говорили о Викторе, словно он никогда и не существовал — Андрей оберегал Наташу от потрясений, опасных для ослабленного организма. Но тут он не выдержал:
— Виктор по-прежнему мой брат, Наташа! Все, что происходит с ним, мне еще не совсем ясно. Твердо знаю одно: не мог он стать ни дезертиром, ни предателем!
— Но что же?! Что же тогда?! — с надеждой и мольбой воскликнула Наташа.
Андрей высказал ей те же предположения о роли Виктора, что и Чернышев.
— Если б это было так, Андрюша! Подтверждение пришло довольно быстро и совсем просто. Однажды утром Юрик вынул из почтового ящика газету и, как всегда, прочел сообщение Совинформбюро.
— Наташа, знаешь, наш город освободили. Ура! — бросился он к сестре.
— Давай сюда скорее! — Наташа жадно перечитывала строки, извещавшие об изгнании оккупантов из города, где она росла и училась. Сколько радости и сколько горя пришлось пережить там…
Через несколько дней, просматривая новую газету, Наташа вскрикнула от неожиданности. Газета упала сначала на колени, а потом сползла на пол.
На крик прибежала испуганная Мария Михайловна. Наташа бросилась к ней:
— Мамочка! Смотри, смотри, скорее!
В списках награжденных орденами и медалями за участие в освобождении города Мария Михайловна нашла несколько знакомых фамилий. Здесь же был напечатан Указ о присвоении Виктору Николаевичу Кирееву звания Героя Советского Союза.
Соколов летал без устали, поднимаясь в воздух по нескольку раз в день. В полете гигантский грузовик вел себя отлично. Особенно удачны были взлеты и посадки с полной нагрузкой. Огромная машина пробегала всего тысячу четыреста метров — и двести четыре тонны полетного веса легко поднимались в воздух. Над землей самолет шел со скоростью пятьсот километров в час, а на высоте шесть тысяч метров — шестьсот двадцать километров.
«К-2» прошел все испытания значительно быстрее, чем в мирное время.
Начались пробные полеты с планерами.
Алехинские планеры были легки, надежны и обладали отличной маневренностью. Как и самолет- амфибия, они могли подниматься и с суши и с воды. «Воздушный поезд» с тремя пустыми планерами легко оторвался от взлетной дорожки. Но для «поезда» с гружеными планерами не хватило аэродрома.
Николай Николаевич возлагал большие надежды на реактивные трубы Родченко. Моторы вместе с этими трубами досрочно доставили с завода. Теперь мощность воздушного корабля увеличилась на шестьсот лошадиных сил. Но и этого оказалось недостаточно.
Пришлось временно прекратить испытания. В Наркомате Кирееву настоятельно советовали забыть о воздушном поезде. Даже заместитель наркома уговаривал:
— Построил ты, Николай, отличную грузовую машину, очень нужную нашей широко раскинувшейся стране с ее огромными расстояниями. Скоро пустим «К-2» в серию, ну и будь ты доволен, хорошее дело сделал. Не мучайся с планерами.
— Но ведь будет лучше, если «К-2» за каждый рейс перебросит не пятьдесят, а сто тонн полезного груза?
— Конечно, лучше, но и Балтийского моря не хватит для взлета.
— Хватит, да еще и останется! — рассмеялся Николай Николаевич.
Он не сдавался, упорно думая о том, как сократить разбег воздушного поезда. Конструктора поддерживал лишь один профессор Стрельников, они часто консультировались. И вот однажды Николай Николаевич спросил обескураженного неудачами Алехина:
— Скажите, выдержит ли носовая часть ваших планеров нагрузку килограммов в семьсот — восемьсот? Что если мы поставим на них моторы воздушного охлаждения по тысяче восемьсот сил, ну хотя бы «М-82»!
— Запас прочности достаточный, но зачем же ставить моторы на планер? — недоумевал Алехин.
— Для взлета, только для взлета, — отвечал Киреев. — Будут у нас не планеры, а планерлеты…
Он все же сумел заразить своей идеей Алехина, бывшего до этого энтузиастом безмоторного летания. Идея Киреева была очень проста — обыкновенные винтовые моторы на планерах с самым минимальным запасом горючего, несомненно, облегчат взлет. Кроме того, они дадут возможность летчикам-планеристам, после того как планеры будут отцеплены, в случае необходимости включать мотор и приземляться точно в указанном месте.
Не сразу удалось убедить Алехина, но еще труднее было добиться разрешения на установку моторов. На техническом совете Наркомата предложение Киреева встретили в штыки. Особенно резко возражал известный конструктор Шведов.
— Самолет есть самолет, а планер есть планер, — говорил он. — В авиации гибриды не нужны… Воздух не мичуринский сад…
