— Совещание затянулось, жаркие бои были за Андрюшин мотор. Проводишь меня?
— Конечно.
Садясь в машину, Мария Михайловна, волнуясь, спросила:
— Как с мотором Андрея?
— Мы победили. Авиадизель будет доводиться у нас на заводе.
— Я рада за Андрюшу и за тебя тоже. Удачно, что эта победа пришла сегодня, до твоего отъезда в Москву — тебе будет легче бороться за свой самолет.
— Верно! Теперь у меня крепкая почва под ногами. Хотя борьба еще предстоит большая. Ты ведь не откажешься помогать и дальше? Мне очень нужна та статья из последнего немецкого журнала, которую я небе вчера показывал.
— Не огорчайся, Николай, — Мария Михайловна улыбнулась задорно и молодо. — Статья завтра же будет готова, она небольшая и нетрудная.
— Спасибо, родная! — тепло сказал Николай Николаевич.
На вокзале он простился с женой и быстро поднялся на площадку вагона.
Поезд тронулся. Киреев увидел мелькнувший белый платок в руке Марии Михайловны.
Словно отодвинулись годы, дыхание молодости коснулось его. Какое счастье, что он встретил в жизни эту маленькую сероглазую женщину, большую любовь.
Когда перрон с провожающими скрылся, Киреев вошел в купе и сразу же лег на свое место.
Проснулся он уже под вечер. Сквозь открытое окно дул легкий приятный ветерок. Николай Николаевич с удовольствием вдохнул свежий воздух с еле уловимыми запахами леса. В этот момент он наслаждался бездумным покоем, таким редким для него.
Свет в купе не горел, густеющий сумрак окутывал прижавшуюся в уголке дивана фигурку. По слабо различимым контурам можно было догадаться, что это женщина. Остальные пассажиры, очевидно, куда-то вышли.
Сумерки сгустились еще сильнее и перешли в темноту. В коридоре прозвучали возбужденные голоса, мужской смех… и снова все затихло, только колеса продолжали мерно стучать. Изредка паровозный свисток резал воздух.
Пассажирка не шевелилась. Кирееву тоже не хотелось вставать. Так хорошо было лежать и ощущать непрерывное движение вперед без малейшей затраты собственной энергии. Обед он проспал, надо было заставить себя хотя бы поужинать.
— Разрешите зажечь свет, — обратился он к соседке.
Та не ответила.
«Спит крепко», — решил Николай Николаевич и повернул выключатель. Ярко вспыхнуло электричество… Пассажирка вздрогнула, открыла глаза и потерла их кулачками. Она была очень юная и хорошенькая. Густые, белокурые с золотистым отливом локоны, растрепавшиеся во время сна, спускались до плеч, кукольное розовое лицо украшала ямочка на подбородке.
Николай Николаевич извинился.
— Не беспокойтесь, пожалуйста, я не спала, а так немножко задремала, — приветливо улыбнулась девушка. — Давайте познакомимся. Я-то вас знаю, — лукаво добавила она. — Вы летчик Киреев!
— Откуда же вы меня знаете? — удивился Николай Николаевич.
— Встречала на заводских вечерах. Однажды вы сидели рядом со мной, а я все время злилась: праздник май, кругом так нарядно, все веселятся, а вы с папой о делах толкуете и ничегошеньки не замечаете!
Николай Николаевич с недоумением посмотрел на девушку.
— Мой отец — главный юрисконсульт завода, Александр Георгиевич Слободинский, а меня зовут Ляля. Я вместе с вашим Виктором в одном классе училась.
— Вашего отца я хорошо знаю, — пожимая руку новой знакомой, сказал Николай Николаевич. Он с уважением относился к умному, энергичному юрисконсульту.
В купе вошел пожилой комдив, он приветливо поздоровался со своими спутниками и посоветовал Николаю Николаевичу:
— Идите ужинать, вагон-ресторан скоро закроют.
— Спасибо, — поблагодарил Киреев и спросил девушку:
— Вы, вероятно, тоже проголодались?
— Очень! — кокетливо улыбаясь, ответила Ляля. За ужином она щебетала без умолку. Подробно рассказывала о себе и своих будущих планах. В этом году она окончила десятилетку и собиралась поступить в Московский институт иностранных языков, изучать английский язык.
Сейчас Ляля едет к своей тетке в Москву погостить, а с осени будет жить у нее.
— После окончания института, — заявила девушка, — я обязательно буду путешествовать по Кавказу, Крыму, по разным городам Советского Союза. Я так и сказала моему жениху, — он ведущий актер музыкальной комедии. Постоянно жить мы будем только в Москве. В столице театры, вечера, масса развлечений! У нас же в провинции такая скука.
Киреев молча слушал и удивлялся: до чего же она пуста, эта девушка. Ему вспомнилась Тася, ока ровесница Ляли. Но как они непохожи друг на друга.
— Вы знаете Тасю Лукину? — поинтересовался Николай Николаевич.
Ляля недовольно поморщилась и сразу потускневшим голосом сказала:
— Конечно, знаю, я же с ней в одном классе училась.
— Хорошая она, правда?
— Кто? Тася? — презрительно усмехнулась девушка. — Ничего хорошего в ней нет. Одета, как мещанка, волосы всегда зализаны и руки шершавые. — Вы знаете, — добавила она, широко раскрывая свои и без того большие глаза, — Тася даже не умеет танцевать.
— Непоправимый грех! — «сокрушенно» покачал головой Киреев, — танцевать не умеет. Это, действительно, ужасно…
— А вы не смейтесь, — надула губки Ляля, — нетанцующая девушка мало интересна.
Николай Николаевич поспешил расплатиться с официантом. Вернувшись в купе, он извинился перед Лялей и лег отдыхать.
Утро было хмурое. Моросил мелкий дождик, похожий на осенний. На перроне, как всегда, было шумно и людно. Николай Николаевич дружески пожал руку комдиву, простился с Лялей и поспешил в Наркомат.
Там он узнал, что все материалы по самолету «К-1» переданы на консультацию крупному специалисту в этой области профессору Константину Михайловичу Стрельникову. Николай Николаевич взял его домашний адрес и поехал к нему на квартиру.
Профессор встретил Киреева приветливо.
— Ваш самолет — самолет будущего и притом недалекого будущего, — сказал Стрельников, изучая лицо своего гостя. — Расчеты правильны. У меня есть несколько замечаний по отдельным деталям, но это мелочи. И все же с постройкой такой машины придется обождать. Нет у нас пока таких моторов, которые бы подняли в воздух ваш гигант.
— Если нет сегодня — они обязательно будут завтра, — живо откликнулся Киреев. Он все время ждал, когда можно будет рассказать профессору о дизельных моторах Родченко.
Стрельников внимательно слушал, задавал вопросы.
— Это очень интересно, — сказал он, выслушав Николая Николаевича до конца, — на мой взгляд, молодой человек на верной дороге. Но моторов, необходимых для вашего гиганта, пока нет, значит, мы еще не имеем права приступать к его постройке. Советую изменить конструкцию: сократить полетный вес до тридцати — тридцати пяти тонн. Такие машины нам нужны, очень нужны. Моторы для них найдутся — того же конструктора Родченко. Его авиадизели в тысячу восемьсот лошадиных сил выпущены, правда, малой серией, но это не страшно. Конструкторы самолетов не особенно жалуют авиадизели, — говорят, с бензиновыми вернее и спокойнее. Ну, а для вас — они находка. Это будет переходная ступень, и вы накопите опыт.
— Я подумаю над вашим предложением, Константин Михайлович. — Кирееву нелегко было отказаться, да еще надолго, от воздушного гиганта, но он понимал: профессор прав.
