детективного фильма, но потом, не выдержав и махнув рукой на все предосторожности, сбросил перчатки.
— Возможно. Удивительно всё-таки невыдержанный народ.
— Погодите, — сказал следователь, — сейчас вы удивитесь ещё больше, — и он перевернул карту другой стороной. — Поглядите на последнюю строчку биографии этого героя.
Лицо Кручинина отразило изумление. Я не удержался от искушения поглядеть через его плечо и… должен был перечесть эту строку дважды, чтобы поверить тому, что не ошибаюсь: «умер под колесами трамвая при попытке бежать с похищенным бумажником».
— Позвольте! — вырвалось у меня. — Кажется, я сам видел, что это действительно так.
— Что именно? — удивился следователь.
— Я видел, как этот Сёма летел под трамвай.
На этот раз лицо следователя отразило уже испуг:
— Вы видели?
— Ну, да же! Он попал под колёса, соскакивая с площадки, где обработал какого-то человека.
— Когда это было?
— Три-четыре дня назад.
— Да, мы были случайными свидетелями этого происшествия, — подтвердил Кручинин.
— Тогда я ничего не понимаю, — пожал плечами следователь. — До этой минуты во мне жила ещё надежда на ошибку в регистрации смерти. Я полагал, что мы ошиблись и списали в штат не того, кто попал под трамвай. В-выходит… — он осекся и опасливо поглядел на нас обоих, — выходит, что дактилоскопия врёт?
На этот раз пожал плечами Кручинин. Все мы отлично понимали: может произойти все, что угодно, только не нарушение законов дактилоскопии.
— Я даже в детстве плохо верил в чудеса, сказал Кручинин. — Советую ещё разок проверить карту и оттиски героя нынешней ночи. Может быть, в НТО ошиблись?
— Я так и подумал. Велел изготовить увеличенные снимки тех и других отпечатков.
Следователь позвонил и приказал подать фотографии. Перед нами положили большие снимки с ясно видимыми мельчайшими деталями кожного рисунка. Кручинин принялся с интересом рассматривать снимки. Он делал это так же, как Шейлок изучал, вероятно, свои сокровища. Он забыл обо всём на свете, жадно вглядываясь в рисунки, и осторожными штрихами отмечал в них совладения. Наконец, он выпрямился и, отбросив фотографии, рассмеялся. Мы глядели на него выжидательно.
— Сомнений нет. Сегодня ночью в институт приходил покойник, — сказал он и обернулся ко мне: — Ведь ты сам видел, как этот парень падал под вагон?
— Да, — сказал я совершенно уверенно. — Я даже видел выпавший у него из руки бумажник и владельца, бросившегося к этому бумажнику с риском, что и ему отрежет руку.
— Остаётся одна надежда… — сказал Кручинин, снимая телефонную трубку.
Когда его соединили с научно-техническим отделом милиции, он спросил:
— Как вы идентифицировали личность Сёмы Кабанчика, погибшего под трамваем три дня назад?
Его собеседник объяснил, что с пальцев трупа, извлечённого из-под трамвая, были сняты отпечатки, по ним и была установлена личность Сёмы.
Кручинин с разочарованием бросил трубку.
— Я думал, что, может быть, они ограничились документами плюс фотографические карточки, но если были сняты дактилоскопические оттиски — крыть уже нечем. Значит, Сёма действительно умер.
— Но также несомненно и то, что он был нынче в институте! — воскликнул следователь.
Инвентарный номер «3561»
В один из следующих дней Кручинин предстал передо мною с лицом именинника: Гордеев, наконец, признался в том, что был той ночью у Фаншетты. Не знаю, какими средствами Кручинин добился того, что столько времени не удавалось следователю.
Кручинин был очень доволен. Но, увы, его радость была недолгой. Фаншетта категорически отрицала правдивость показания Гордеева.
И тут выяснилось ещё одно странное, на мой взгляд, обстоятельство. Когда Кручинин сказал Гордееву о запирательстве Фаншетты, тот был, по-видимому, искренне обижен, даже возмущён. Кручинин предложил ему воспользоваться каким-нибудь доказательством, подтверждающим его присутствие у подруги:
— Взять хотя бы забытые тобою перчатки…
— Какие перчатки? — спросил Вадим.
— Твои перчатки жёлтой свиной кожи.
Вадим посмотрел на него недоумённо.
— У меня никогда не было таких перчаток.
Мы долго говорили в ту ночь о Гордееве. Позднее, когда я уже стоял в передней, прощаясь с Кручининым, он вдруг задержал мою руку в своей и как-то странно поглядел на меня совершенно отсутствующими глазами.
— Что с тобой? — испуганно спросил я.
— Что? — спросил он, тряхнув головой, будто отгоняя какое-то видение. — Что ты сказал?
— Тебе нехорошо? О чём ты сейчас думал?
Он провёл рукой по лицу:
— Мне представилось, как этот пассажир бросается под трамвай в погоне за своим бумажником. Из-за нескольких сотен рублей человек способен рисковать собственной лапой!
Я не сразу понял, что речь идёт всё о том же случае с кражей в трамвае.
— Почему ты об этом вспомнил?
— Да… почему я об этом вспомнил?.. — Кручинин потёр лоб. — Ах, да, позвони-ка — пусть пришлют мне сейчас обе карты.
— Какие карты? — с удивлением спросил я.
— Ах, как ты не понимаешь! Конечно, карты этого самого Сёмы Кабанчика. Обе карты: ту, что хранилась в архиве, и снятую с трупа после катастрофы.
— Но… сейчас третий час ночи.
— Неужели? — он недоверчиво поглядел на часы. — Да, действительно… Что ж, придётся поехать туда самому.
Через пятнадцать минут мы сидели в Уголовном розыске, и перед Кручининым лежали интересующие его две карты. Но — на этот раз он бросил один только взгляд на карты и обернулся ко мне:
— Ты ничего не замечаешь?
— А что я должен заметить? — осведомился я не слишком любезно, так как больше всего в эту минуту мне хотелось спать.
— Десять и восемь, — наставительно произнёс он, поочерёдно указывая на лежащие перед ним карты. — На карте, вынутой из регистратуры, — десять оттисков, как и подобает двум лапам всякого обезьяноподобного; на следующей карте — оттиски трупа, вынутого из-под трамвая. Их восемь. Почему не сняли оттиски с указательного и среднего пальцев правой руки трупа? И почему на стеарине у вскрытого вторично сейфа — следы именно указательного и среднего пальцев?
— Почём я знаю? — раздражённо сказал я.
— А я, кажется, знаю… Садись и пиши: «Прошу эксгумировать труп Сёмы Кабанчика». Всё!
К концу следующего дня я приехал к Кручинину.
— Тебе очень нужен труп Кабанчика?
— Да, как можно скорей.
— Так вот… тело Кабанчика предано кремации.
— И всё-таки он от меня не уйдёт.
— Кто?.. Кабанчик?
