дела. Но всякая деятельность сходится в мере с своими произведениями, и великою бывает деятельность для великих дел, а малою — для малых. Поэтому признавать, что Отец больше Сына в этом отношении, не иное что значит, как полагать деятельность несоразмерною с делом, и утверждать, что Бог напрасно подвигся к великой деятельности, когда с этой деятельностью не мог уравнять конца. Поэтому необходимо выйдет одно из двух: или наименование Отца означает не деятельность, но сущность (а в таком случае расстроится вымышленное ими понятие подобия, по которому полагают Сына подобным Отцу, то есть, подобным по деятельности, ибо говорят: каким восхотел Отец, таким и сотворил, почему и называют Сына образом хотения); или, спасая это, не должны говорить, что Отец больше; потому что всякая деятельность, когда нет никакого внешнего препятствия, соразмерна своим произведениям и это сказано в обличение разногласия в их учениях.
Кому же неизвестно и то, что большим называется что–нибудь или в значении причины, или по полноте силы, или по превосходству достоинства, или по избытку объема? Но здесь слово: больше, взято не в отношении к объему; это и сам Евномий предварительно сказал, и в самой вещи действительно так; потому что большее в величинах есть то же, что и меньшее, взятое с остатком. Но кто измерит одно другим, когда то и другое необъемлемо величиною, или лучше сказать, не имеет величины и неколичественио? А там, где невозможно сравнение, каким образом узнаешь избыток? Сказать же, что Христос, Божия сила, недостаточен по силе, прилично разве детям и не слыхавшим слов Господа, Который говорит: «Я и Отец — одно» (Ин. 10, 30), и слово одно берет в значении равного по силе, как докажем из самых евангельских речений. Ибо, сказав об уверовавших: «не похитит их никто из руки Моей» (ст. 28); и: «Отец Мой, Который дал Мне дар, больше всех», «и из руки Отца не может похищать никто» (ст. 29), прибавил: «Я и Отец — одно», очевидным образом принимая слово «одно» в значении равного и тождественного по силе. Но если и престол Божий, как мы веруем, есть именование, означающее достоинство; то Сыну определенное седение одесную Отца что иное означает, как не равночестность достоинства? Да и Господь дает обетование прийти «во славе Отца» (Мф. 16, 27). Поэтому остается заключить, что здесь слово «более» сказано в значении причины. Поскольку начало Сыну от Отца; поэтому Отец и более, как виновник и начало. Потому и Господь сказал так: Отец Мой более Меня есть, то есть, поскольку Он Отец. Но слово «Отец» что иное значит, как не то, что Он вина и начало рожденному от Него? Конечно же, и по вашей мудрости нельзя сказать, что одна сущность больше или меньше другой сущности. Таким образом, и по их мнению, и по самой истине, рассматриваемое слово «более» никоим образом не показывает превосходства по сущности. А чтобы Бог Отец был более по объему, сего не скажет и сам Евномий, объявивший уже, что в Боге не должно представлять себе количественности. Поэтому остается нам сказанный способ разуметь слово «более», то есть, в значении начала и вины. Таково покушение Евномия извлечь хулу из слова: «более».
Достойно же удивления то, что он, в столь немногих словах впав в противоречия (как бы душевные очи поражены были у него слепотою), не мог увидеть противоположностей в сказанном им; и чрез это оказался столько чуждым мира Божия, который оставил Господь наш искренно и нелестно уверовавшим в Него, сказав: «мир оставляю ваш, мир Мой даю вам» (Ин. 14, 27), оказался, говорю, столько чуждым сего мира, что прекословит не только другим, но и самому себе. Ибо, сказав, что Бог и Отец больше Единородного Сына, и обвинив в повреждении ума утверждающих равенство, как будто имеет на то неоспоримые доказательства, поступив не много далее, посмотрите, что пишет.
Евн. Но оставив многие другие доводы на то, что Бог всяческих один нерожден и несравним, для доказательства достаточным почитаю и сказанное.
Вас. Итак, спросим его: если Бог несравним, то из чего же постигнуто Его превосходство? Ибо большее усматривается из сравнения с превышаемым. Поэтому, как Он и более, и несравним? Но Евномий, чтобы доказать, что сущность Божия различна от сущности Единородного, слово «более», употребляемое сравнительно, принял за различие сущности; а чтобы опять низвести Единородного в равночестие с тварью, устанавливает положение, что Отец несравним, придумывая какой– то новый и подлинно несравненный путь к хуле, и под предлогом возвышения и превознесения Бога и Отца умаляя славу Единородного Сына и Бога, хотя Господь свидетельствует и говорит: «Кто не чтит Сына, не чтит Отца» (Ин. 5, 23), и: «Меня отвергающий отвергает Пославшего Меня» (Лк. 10, 16). Но враг истины, внушающий этим людям говорить и писать подобное, знал, что, если ослепит их в уразумении славы Единородного, то отнимет у них ведение самого Бога и Отца. Поэтому, хотя, по–видимому, приписывают некоторые преимущества Богу и Отцу, однако же никакой из сего пользы нет для них, лишенных ведения того пути, который ведет к Богу. Ибо и Иудеи думают, что прославляют Бога; а услышим также, что некоторые из Еллинов хотят сказать о Боге нечто великое, однако же никто не скажет, что они величат Бога, без веры во Христа, Которым приведение к ведению (Рим. 5, 2).
Итак, называет он Бога несравнимым, желал доказать, что Сын равен твари и, подобно ей, — далек от славы Отца, потому что превышаемые равною мерою необходимо равны между собою. А — Единородный Сын, по учению Евномия, столько же превышается Богом и Отцом, сколько и каждая из тварей, ибо таково несравнимое; оно для всех равно неприступно и недостижимо. Если же Сын наравне с другими удален от Отца, то Он равен тем, с которыми удален. Сказали ли бы что хуже этой хулы и Иудеи? Что еще можно услышать и от язычников? и не стыдятся показывающие вид, что чтут Божие слово, предлагать учения благоприличные и свойственные Иудеям и язычникам! Если Сын не сравнивается с Богом и Отцом, как не сравниваются ни Ангелы, ни небо, ни солнце, ни земля, ни каждое из земных животных и растений; то как же будет Он иметь различие с собственным Своим тварями? Откуда у Него свойство с Родившим? Я и Отец одно, говорит Он. Опять напомним то же речение. Скажи же мне, не слово ли это сравнивающего себя? Что говорю: сравнивающего? даже соединяющего, и, так сказать, показывающего этим безразличность естества. А Евномий утверждает, что Бог несравним и благость Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа, даже людей, сколько могут видеть, чрез поучение и упражнение в добрых делах, приводит к — уподоблению Богу всяческих, когда говорит: «будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5, 48). А он и Единородного всеми силами старается лишить с Родившим того свойства, какое в Нем есть по естеству. Но и в этом случае слово его обращается против него же самого. Ибо, если Отец несравним, то откуда будет он заимствовать доказательства, что Сын не подобен? Если скажет, что чрез взаимное сличение сущностей найдено неподобие; то почему же Отец и в таком случае несравним? А если и вовсе не сравнивается; то как можно было познать различие? Так, обыкновенно, злое противится не только добру, но и себе самому.
Положив основание к хулам на Сына Божия, сколько мог, в слове своем о Боге всяческих, после этого Евномий уже прямо изощряет язык против Единородного Бога. Что же он говорит?
Евн. И один Сын, Единородный, о Котором мог бы я представить речения святых, возвещающие, что Сын есть порождение и творение, и самым различием наименований указывающие на различие сущности, и таким образом избавился бы от забот и трудов. Но для людей, предполагающих телесное рождение и вводимых в недоразумения обоюдными выражениями, может быть, нужно и об этом сказать несколько слов.
Вас. Вот слова Евномия! Если бы надобно было смотреть на все его сочинение, как на вымышленную тяжбу, какие задают юношам в училищах суеты для того, чтобы они научились в самой лжи отыскивать нечто правдоподобное (как и действительно у Евномия, точно так же, как и там, все походит на сражение с тенями: борьба с обличителями, которых нет; защищение себя против обличения, которого никто не предлагал; слово к судьям, нигде не показывающимся); если бы так надлежало выслушивать слова его: то я и сам перестал бы разбирать их, и всякому другому посоветовал бы нисколько ими не заниматься. Но как он обещает нечто более важное, и во многих родилась мысль, что у него есть некоторая забота об истине; то необходимо нужно, по возможности, подвергнуть испытанию каждое его
