Время идет, одно блюдо сменяет другое, и постепенно наше общение становится таким же легким и непринужденным, как раньше: общие интересы, выразительные взгляды, ее манера смеяться, накрыв ладонью мою руку…
Иногда я замечаю, как Мик смотрит на нас. В эти моменты его лицо озаряет чудесная улыбка. Теплая и спокойная. Мне хорошо. Я счастлив.
Выходя из ресторана, я зову Мика и Клариссу в гости.
Мик не особо правдоподобно зевает и вежливо отказывается от приглашения.
Я не настаиваю.
Придя домой, мы с Клариссой устраиваемся на диване в гостиной. Такое впечатление, словно мы оба чего-то ждем. Через несколько минут я беру ее за руку и увлекаю в спальню.
Она останавливается около двери и целует меня. Затем включает свет, и он освещает всю нашу первую ночь.
Нашу
Из тех, что я пересмотрю однажды, когда придет время оглянуться.
— Хорошо спала?
— Отлично.
— Как тебе моя квартира? Ты ведь давно хотела здесь побывать…
— Очень красиво. И совсем не похоже на жилище холостяка. У тебя хороший вкус.
— Рад, что тебе нравится. Останешься?
— Почему нет? Я сегодня абсолютно свободна.
— Кларисса, я говорю не о сегодняшнем дне. Я спрашиваю: останешься ли ты жить у меня?
Я только что сделал важный шаг: предложил Клариссе переехать ко мне.
Очевидно, я слишком спешу. И, как всегда, совершаю глупости.
Но именно это называется любовью.
Я тихонько открываю дверь, беру Луизу за руку и жестом зову за собой. Мне пришлось потратить несколько часов на уговоры, и вот, стоя в паре метров от цели, она все еще сомневается. В темноте она кладет вторую руку мне на плечо, чтобы не упасть. А может, чтобы собраться с духом.
Когда носок моего ботинка упирается в ножку кровати, я уже думаю только о том, что сейчас произойдет, и с трудом сдерживаю возбуждение.
— Ты уверен, что оно того стоит? — шепчет Луиза мне на ухо.
— Если сомневаешься, лучше поторопиться. Готова?
Я принимаю ее молчание за согласие. Подношу палец к выключателю, глубоко вдыхаю и резко включаю свет.
— Вот видишь, Луиза, наш Мик не такой уж и красавец! — кричу я во все горло.
От моего вопля и яркого света Мик моментально просыпается, трет глаза и таращится на меня, как на инопланетянина.
— Посмотри, правда ему идет эта милая пижамка? А как тебе нравится след от слюны на подбородке? Знаешь, Луиза, я думаю, ты для него слишком хороша.
Она прикрывает рот рукой и фыркает от смеха. До Мика постепенно доходит, что мы натворили.
— Какого черта вы приперлись? Э-э-э, здравствуй, Луиза, извини, пожалуйста. Что вы тут делаете?
— Ну, Луиза говорила, что ты для нее слишком красив. Вот я и подумал: если она увидит тебя сразу после пробуждения, то поймет, что красота — вещь относительная… Что скажешь, Луиза?
— Ну-у-у… Мик, клянусь, это не моя идея!
— Я не сомневаюсь! Такой сценарий мог родиться только в больном воображении моего друга!
Некоторое время они молча смотрят друг на друга. У Мика припухшее заспанное лицо, на левой щеке виден отпечаток одеяла, а завершает комичный образ идиотский вихор на макушке.
Мы втроем переглядываемся и заливаемся смехом. Успокоившись, Мик встает и отправляется в ванную.
— Ладно, по-моему, вы достаточно повеселились. Пойду умоюсь и надену футболку. Можете пока сделать кофе, я буквально на пару минут!
У Луизы блестят глаза и горят щеки. Хитро щурясь, она улыбается мне. Я включаю кофеварку и протягиваю счастливой девушке ключи от квартиры Мика.
— Возьми, потом отдашь. Хотя, кто знает, может, и не придется отдавать…
Уже стоя у входной двери, я машу ей рукой. Она шепчет: «Не оставляй меня одну», но я делаю вид, будто ничего не слышу.
— Пойду прогуляюсь! — кричу я Мику. — До скорого!
Он выбегает из ванной с мокрыми волосам и полотенцем на шее.
— Ты куда?
— Решил оставить вас наедине. Вам наверняка есть что сказать друг другу… Чао!
Закрывая дверь, я замечаю, что Мик и Луиза удивленно переглядываются. Оба кажутся смущенными. Скорее всего, вначале они попытаются завязать светскую беседу с долгими неловкими паузами. Зато потом…
Уверен, потом все будет хорошо.
Я сдержал данное Клариссе обещание, правда, немного подкорректировал его, решив исписать все страницы блокнота и наконец забыть о нем.
После долгих размышлений я начал с бывших подружек. Никаких сцен страстной любви, только самые невинные моменты.
Мне хотелось взглянуть на них в последний раз, чтобы забыть навсегда.
Когда на шестьдесят второй странице они закончились, я втайне понадеялся, что меня подводит память. Все-таки я не лишен честолюбия!
Но как бы то ни было, у меня осталось еще двадцать семь воспоминаний. А это довольно много.
Надо признать, все получилось глупо. Сначала решил хранить их как зеницу ока, а теперь думаю лишь о том, как поскорее избавиться от помехи. В общем, я ударился в крайнее расточительство.
Я писал все, что приходило в голову. Вспомнил несколько своих дней рождения и празднований Рождества, удивившись, в какую экзальтацию впадал в детстве, открывая подарки и судорожно раздирая оберточную бумагу. Надо сказать, бабушка с дедушкой баловали нас, как могли, и иногда это переходило границы разумного. И все-таки меня поразили эти повторяющиеся приступы бурной радости: повзрослев, я не испытывал ничего подобного.
Пару страниц я посвятил воспоминаниям о безудержном смехе, находившем на меня в школе, причем обязательно на уроке самого строгого учителя, когда ни в коем случае нельзя было смеяться. Я пережил моменты, когда изо всех сил стараешься сдержаться, но веселье прорывается сквозь все заслоны вопреки усилиям воли и выплескивается в неудержимом потоке всхлипываний, кудахтанья и слез счастья. Несколько минут хохота, и ты обессиленно затихаешь, чувствуя сладкую боль в животе и щеках.
Потом я напал на золотую жилу — наслаждение едой. Мне неслыханно повезло: я смог пережить каждую секунду, вспомнить вкус каждого блюда, поданного на четырех наиболее запомнившихся трапезах в жизни. Мне хотелось, чтобы воспоминания длились бесконечно.
Три великолепных дорогущих ресторана, а вслед за ними грандиозный пир, устроенный бабушкой по случаю дедушкиного шестидесятилетия — и все это в один вечер! Два дня мне не хотелось даже думать о еде. Поскольку повар из меня никудышный, я пережил жуткое кулинарное разочарование, своеобразный плач о тарелке.
Единственный плюс этой посторгазмической депрессии — я потерял два килограмма.
