– Да, что-то говорил, – небрежно махнул тот рукой. – Но ведь она девчонка еще.
– Девчонка? Гм. Она лишь на год моложе твоей Ольги. А Ольга, не заупрямься ты, могла бы уже два года быть твоей женой и княгиней. Светораде же, княжне Смоленской, этой весной исполнилось шестнадцать. И уже год как у Эгиля нет отбоя от желающих получить ее руку. Ведь Светорада не только наследница одного из богатейших и могущественных князей Руси. Она прекрасна, как Лебединая Дева.[22]
Игорь молчал. Но когда Ольга украдкой взглянула на него, она увидела, что он улыбается.
– Имя-то какое – Светорада. Лисглада по-нашему. Светлая радость. А что, она и впрямь так хороша?
– Говорят, на Руси мало кто с ней сравнится красотой. Недаром женихи так и вьются в Смоленске. Но Эгиль смотрит на замужество дочери по-государственному. Он отказал в руке своей единственной дочери мерянскому воеводе, отказал и купцу из далекого Кракова. Не было у него желания отдать дочь и за ярлов- викингов, каких сейчас немало в Смоленске. Я уже не говорю о детях местных бояр. Сейчас княжну приехал сватать Овадия бен Муниш, сын хазарского кагана, а этот союз не унизил бы достоинства Смоленского князя. Однако я уже послал гонцов в Смоленск, чтобы предупредить Эгиля, дабы он не спешил породниться с хазарами, ибо руку его дочери желает получить сам княжич Игорь Киевский.
Олег не заметил, как оговорился, назвав Игоря княжичем, а не младшим князем, на чем упорно настаивал сам Игорь. Однако сейчас сын Рюрика даже не обратил на это внимания.
– О великий Перун! – воскликнул он, переходя в волнении на местный язык, который с детства знал даже лучше скандинавского. – Великий Перун, слыханное ли дело отдать русскую княжну за хазарина! Нет, не бывать этому!
Олег промолчал, опустив голову, чтобы Игорь не заметил его улыбки. Что ж, славянские девушки не единожды попадали в гаремы хазарских тарханов и даже шадов,[23] и Руси не было в том ничего зазорного, как не было зазорным породниться через своих красавиц со столь могущественным соседом, как Великая Хазария. Но Игорь этим возгласом выдал, что готов отбить у хазарского царевича ту, которая слывет самой красивой девой на Руси. Что ж, Игорь всегда желал иметь все лучшее, будь то войско, лошади, женщины или княжеский престол. И то, что теперь он решится на брак со Смоленской княжной, Олег не сомневался.
– К тому же Светорада – невинная девушка, не знавшая мужчину. А для продления княжеского рода это главнейшее условие. Невинность невесты – залог того, что именно от брака с ней пойдет начало новой династии. У меня нет детей, но ты, как в свое время твой отец Рюрик, бравший Эфанду девственницей, должен быть уверен, что будущая княгиня досталась тебе непорочной. Так делают в других краях, и это разумно и важно. Однако нам надо поторопиться, – закончил Олег и даже перевел дух, словно выполнил тяжелую работу. Но он хотел услышать от Игоря одобрение и решил его подстегнуть. – Поторопиться нам следует, ибо не только шад Овадия сватает Светораду, но еще и византийский патрикий[24] Ипатий. Он, я тебе скажу, весьма могущественный вельможа, а его брат входит в число приближенных самого базилевса, византийского императора. Так что Эгилю будет из кого выбирать жениха для княжны Светорады. Однако я все же надеюсь, что он достаточно мудр, чтобы понять: родство с великими князьями из Киева для него большее везение, нежели союз с иноземцем, пусть и очень могущественным.
Игорь о чем-то размышлял, блестя глазами.
– Хазарский шад да еще и знатный ромей. Гм. Нашим девкам только подавай в мужья холеных ромеев. Хорошо еще, что за княжну все решает отец. Но Ингельда я все-таки отправлю в Смоленск. Пусть погоняет там этих женишков да заодно приструнит сестрицу, велев иного жениха ждать – меня. Аль ей зазорно стать княгиней Киевской?
Однако Олег умерил пыл княжича. Сказал, что Ингельд в Смоленске только дров наломает: он горяч и ретив, но особым умом не блещет. Ингельд – воин, а никак не посол. Он же, Олег, уже отправил верного да расторопного человека, который объяснит князю Смоленскому, как почетно ему с Рюриковичами породниться, и сообщит, что это еще большая ответственность и служба. За Светорадой дают немалое приданое, эти деньги и пойдут на то, чтобы заплатить собравшимся в Гнездово викингам, да и само войско смоленское понадобится, чтобы отогнать от Киева угров.
Князья вновь принялись обсуждать, как поступить с нахальными уграми, как незаметно спустить корабли с воинством к Киеву, чтобы это стало неожиданностью для угров, да как вести речи с ханами Асупом и Инсаром, чтобы решить дело миром и без кровопролития.
Ольга лежала на спине, глядя на балки потолка. Она понимала, что Олег поступил мудро, заручившись союзом против угров с сильным Смоленским князем, понимала, что так лучше для Киева и для Руси, и в душе смирилась. Однако легче от этого не стало. И она не вытирала тяжелых слез, которые все текли и текли, сползая по вискам до разметавшихся волос.
Даже после того как Игорь ушел, она не двинулась с места. И лишь когда Олег окликнул ее, чуть шевельнулась.
– Ты как, Ольга, на полатях моих останешься почивать или к себе пойдешь?
Она медленно слезла. Глянула на Олега, невозмутимо снимавшего нагар со свечей.
– Я тебя всегда разумницей считал, – молвил князь, не поднимая на нее глаз. – И тебе надо понять, что так сейчас должно поступить. Киеву нужно войско, нужно золото Эгиля Смоленского.
– Но если Эгиль не согласится?
– Согласится. Эгиль не глупец и поймет, какая ему выгода от того, что дочь его княгиней при Игоре станет.
– Но как же я?
– Не пропадешь. Ты как-никак дочка моя названая, я тебя не обижу.
Он, наконец, повернулся, посмотрел на нее. Ольга была рослой девушкой, но князь возвышался над ней почти на голову. И оттого она вдруг показалась ему такой беспомощной – заплаканная, влюбленная в бесшабашного Игоря, но все понимающая, убитая горем, но не дающая отчаянию выплеснуться наружу. У Олега даже возникло странное желание приголубить ее, как отец дочь ласкает, но он сдержался, хотя и понимал, что разбивает ее надежду на счастье... Сказал жестко:
– Я знал, что ты здесь, и хотел, чтобы ты все сама услышала да поняла. Игорь к тебе сердцем тянется, но он князь и должен поступать, как государственный муж, а не как одурманенный любовью дружинник.
– Я понимаю, – совсем поникла девушка. И вдруг сверкнула глазами сердито. – А тебя еще Вещим называют! Разве не ты говорил, что мне на роду написано стать великой княгиней?
– А ты ею и станешь. Слушай же, что я для тебя решил. Хватит тебе при Игоре в волочайках[25] состоять да тешить его. Не для того я тебя дочерью назвал, чтобы о тебе слухи ползли и бабы сплетницы пальцем в тебя тыкали. Поэтому завтра же поедешь в Вышгород и станешь там править. Вышгород – город сильный, растущий, своими торгами он и с Киевом может поспорить. И там ты станешь посадницей, там начнешь постигать науку, как над людьми стоять. А потом... Мы вершим лишь насущное, остальное же подвластно только воле великих богов.
Глава 2
Ястреб был небольшой темной птицей с зоркими желтыми глазами. И когда девушка подбросила его на руке и крикнула: «Пошел!» – он стремительно метнулся за стаей уток, взлетевшей над камышами.
– Как налетел! Как налетел! – весело захлопала в ладоши охотница и пустила коня в сторону улетавшей с шумным кряканьем стаи.
Она скакала легко и красиво. Ветер развевал ее длинные отливавшие золотом волосы, полоща малиновый бархатный плащ с искрящейся вышивкой. Под девушкой была белая кобылица, горячая и быстрая, и всадница правила ею почти без усилия, поглощенная видом ворвавшегося в стаю диких уток ястреба. И когда тот с лета сшиб самую крупную из птиц, она даже азартно вскрикнула.
Следом за всадницей поскакали пятеро верховых. Ни одного из них не беспокоило, чем кончится бросок птицы, – их волновала только сама охотница, грациозная, быстрая, порывистая.
Девушка соскочила с лошади у самых камышей, откуда доносился треск и шорох упавших птиц. Она хотела кинуться в заросли, но потом резко остановилась и оглянулась.
