палубу эсминца и стальное ограждение. Солнечные блики запрыгали на коротких морских волнах у борта, сделав их на миг по-летнему теплыми и ласковыми. Подавшись вперед, Мери смотрела на них расширившимися глазами. И решение пришло в ту же минуту, и горькая судорога мгновенно отпустила горло. Резко вытерев рукавом слезы, Мери рванула завязки накидки под подбородком.
– Володя, подержите…
– Мери, что с вами? – с испугом спросил Бардин, машинально ловя упавшую ему на руки тяжелую накидку. Следом полетел теплый шерстяной жакет.
Мери порывисто повернулась к брату и крепко прижалась к нему.
– Зурико, ты… Ты мне самый родной, но я не могу… Прости… Диночка, прости меня!
– Мери, в чем дело? – Зураб недоумевающе сдвинул брови.
Сразу все понявшая Дина, смертельно побледнев, вскричала:
– Не смей, несчастная, ты сошла с ума!!! Прокляну, не смей!
Но на палубу уже один за другим упали тяжелые ботинки, и Мери, оставшись в белой батистовой блузке и юбке, молча, стремительно перемахнула через леер.
В воздухе мелькнула взметнувшаяся копна черных волос. Раздался звонкий, сильный удар о воду, и толпа, единым движением подавшись к борту, взорвалась криками:
– В воду!.. Упала в воду! Боже, боже!
– Надо остановить эсминец! Капита-а-ан!
Но черная голова тут же вынырнула из зеленых волн, и Мери, не глядя на отходящий корабль, быстро погребла к берегу.
Зураб, яростно выругавшись, метнулся к борту. За ним, на ходу сбрасывая шинель, бросился Бардин.
– Ай, нет! Ай, дэвла, нет!!! Зурико, ради бога! Володя, вы тоже ранены, остановитесь! – Дина повисла на муже, одной рукой удерживая за рукав Бардина. – Вы утонете и не спасете ее! Она… Мери очень хорошо плавает… Она не остановится, ей надо на берег… Боже, дура, какая же дура, я так и знала…
– Спустите шлюпку! Зовите капитана! – громко кричал Бардин.
Но маленькая фигурка в ледяной воде упрямо удалялась в сторону оставленного берега.
– Диночка, не бойся… – донесся до эсминца последний слабый крик. – Я смогу… Я… плыву…
– Сумасшедшая… – горько, уже безнадежно прошептала Дина. – Сумасшедшая… Прощай…
Уже через несколько мгновений Мери поняла, что совершила смертельную ошибку. Море, обманчиво почудившееся ей теплым, оказалось страшно ледяным, холод в первую же минуту пробрал девушку до костей, до самого сердца, и движения рук и ног сразу замедлились. К тому же проклятая юбка пудовой тяжестью обвила колени, а когда Мери попыталась ее сорвать, то с головой ушла под воду. Чудом не задохнувшись, она страшным усилием вытолкнула себя на поверхность, но на это ушли последние силы.
«Все… Вот и все… Я сейчас утону… – равнодушно пронеслось в голове. Из-за качающейся перед глазами серой воды едва виден был берег, до которого казалось так близко. – Надо плыть… – мелькнуло в мутнеющем мозгу. – Как угодно… Надо плыть…» Запрокинув голову, Мери судорожно глотнула стылого воздуха, но сил больше не было, жгучий холод сковал ноги, потянул на дно, и ледяная вода вновь накрыла ее с головой.
А на берегу кричала, волновалась, суетилась толпа: все видели метнувшуюся с борта эсминца тоненькую фигурку.
– Это же Меришка! Наша Меришка! – дикими голосами кричали цыгане, носясь вдоль парапета набережной. – В воду прыгнула! Помогите, православные! Лодку давайте! Скорее, черти б вас взяли, утонет же девка! Вода зимняя, мерзлая!
Лодку с края пирса уже спускали; в ней, шатаясь, стоял и матерился на весь порт рыжий Гулько.
– Не лезь… Не лезь, говорю, стадом в лодку! – командовал он. – Один кто-нибудь ко мне – и будя! А ну на весла, родной! Помоги бог, успеем! Ос-споди, да как же это барышню-то угораздило… От когда все хорошо, тоже завсегда плохо оказывается…
– Торопись, родненький… Скорее, миленький… – с мольбой шептала ему старая Настя, стоя на коленях на мокром камне и не сводя глаз с крошечного, то и дело исчезающего в волнах черного пятнышка.
Лодка медленно начала отходить от берега. Гулько с молодым солдатом изо всех сил налегали на весла, но ветер, дувший к берегу, мешал им. Цыганки, попадав на колени, нестройно взвыли. Дед Илья с почерневшим лицом яростно стучал себя по сапогу кнутовищем; на скулах старика под коричневой обветренной кожей комьями ходили желваки. Он смотрел на дальний конец мола. Митьки Мардо там уже не было: тот бросился в холодные волны сразу же, как с корабля прыгнула Мери.
Бешеного удара под лопатки она уже не почувствовала и не сразу поняла, отчего ее так стремительно вынесло на поверхность и повлекло вперед. Руки и ноги не шевелились, тело не ощущало ни холода, ни боли. И никакого удивления, увидев вынырнувшую рядом с ней из воды физиономию Мардо, она не испытала.
– Митька?..
– Я! Дура!!! Грести можешь?
– Кажется, нет…
– Тьфу… Держись тогда за меня… Тоже нет?! Ну, так извиняй… – Сильная рука ухватила ее сзади за волосы, и только сейчас Мери почувствовала острую боль.
– Не… не надо, пусти… Я сама…
– Можешь? Правда, можешь? Ну, так давай вместе… За плечо меня держи… и с богом…
Серые, мерно качающиеся волны… Бьющий в лицо ледяной ветер… Колючая крупа снега, надрывные крики чаек над головой… Холод, холод, жгучая боль в ногах… Тяжесть собственного тела, властно тянущая на дно… Мери так и не поняла, в какой миг закончился этот кошмар, кто вытащил ее из воды, втянул в лодку, сорвал юбку, замотал во что-то тяжелое, благословенно теплое… Чайки все так же орали в небе, когда полтора десятка рук подняли девушку на плиты пристани, и она, зашатавшись, сразу опустилась на колени.
– Водки ей! Сейчас же! Чавалэ! Да что вы за цыгане, коли у вас водки нет! – Старая Настя уже была рядом, Мери словно сквозь сон видела ее перепуганное, счастливое, мокрое от слез лицо. – Разожми зубки, девочка моя… Пей, пей, пей… Отойдите, бесстыжие морды, прочь, дайте растереть ее!
Никто не послушался: цыгане стояли вокруг, улыбались, ужасались, крутили лохматыми головами, цыганки захлебывались радостными слезами. На плечи Мери легла одна шаль, другая, третья… Задыхаясь, девушка пила и пила из бутылки, которую держала около ее губ Ульяна, до тех пор, пока не поперхнулась. Старая Настя растирала ей застывшие, сведенные судорогой ноги. А дед Илья и Гулько, стоя на цыпочках на самом краю причала и сложив ладони рупором, во всю мочь орали вслед уходящему эсминцу:
– Живая она! Живая-я-я! Слышите, Зураб Георгич?!
– Как родная у нас будет, ваше бла-го-ро-ди-е!!! Не пропаде-ет! Кляну-у-усь! Душу положу-у-у!..
– Да не голоси ты, старый, голос сорвешь!.. – всхлипнула Настя. – Вечером еще корабли отходят! Авось скажут Динке-то с мужем, что выплыла она… Девочка, девочка, да что ж ты выкинула?! Что ж ты, золотая, вздумала?! Мы тут чуть все не поумирали, на тебя глядя! Ты взаправду с корабля свалилась, что ли?!.
– Н-нет… н-н-нет… Я сама… – стучала зубами Мери. Мокрые волосы налипли ей на лицо. – Я с-сама хотела… наз-зад… Если б-б-бы не Митька… Где он? Он живой?! Я н-не помню, как нас выт-таскивали, он не ут-тонул?!
– Утонет этот, как же… – махнул рукой дед Илья. – Вон, мужики его растирают. Э, чаво, на ногах стоишь? Поди сюда! Меришка тут беспокоится – жив ты ай нет?
– Жив навроде, – мрачно раздалось в ответ, и Митька – совершенно синий, в мокрой, облепившей торс рубахе – подошел вплотную. Всхлипывающая Копченка подала ему шинель, в которую Мардо не спеша завернулся.
Мери, судорожно кутаясь в шаль, поднялась навстречу.
– Спасибо… – растерянно сказала она. – Я бы утонула без тебя…
Мардо сплюнул себе под ноги. Глядя на собственный плевок, без улыбки спросил:
– В расчете теперь, княжна? – И, не дожидаясь ответа, круто развернулся и зашагал прочь.
Ветер трепал его мокрые волосы, рвал полы шинели. Несколько голосов окликнули Мардо, но Митька не обернулся. Копченка кинулась было следом, но Настя поймала ее за руку.
