зашла в дом. Меряя шагами кабинет, она собиралась с силами, чтобы наконец сказать ему горькую правду. Она должна это сделать, потому что у нее было смутное подозрение, что весь этот ремонт Эймон затеял не ради фермы, а исключительно ради нее. Она не могла сказать, откуда у нее возникло это чувство, но, если это действительно так, откладывать больше она не имеет права.
Но как, как ему сказать?
— Эймон, то, что я скажу, тебе будет неприятно услышать, но эта ферма...
Или:
— Эймон, я, конечно, ценю, что ты делаешь, но...
Она прижала палец к губам.
Все, что Эймон делает, так это заботится о своей доле фермы, которая составляет половину. Если быть точнее, ей принадлежит половина лошадей фермы и земли, а все постройки, включая дом, принадлежат Эймону. Их отцы купили полуразвалившуюся ферму и добились того, что она стала славиться своими лошадьми на всю страну. Будь у нее деньги, она бы давно занялась тем, чем сейчас занят Эймон. К сожалению, ее возможности не идут ни в какое сравнение с его.
Еще совсем недавно Колин была уверена, что все будет гораздо проще. Он предложит ей выкупить его долю, зная, как дорога ей ферма. То, что Эймон решил остаться, стало для нее неприятным сюрпризом.
Впрочем, такой сюрприз не идет ни в какое сравнение с тем, какой преподнес ей Адриан, укравший все ее деньги и сбежавший с девчонкой, которой едва исполнилось двадцать.
— Значит, так, — продолжала бубнить она. — Эймон, в том, что ферма находится в таком состоянии, целиком и полностью моя вина. Видишь ли, я была обручена с мужчиной и была настолько глупа, что доверила ему управление фермой до того, как мы поженились. Сейчас, конечно, я безумно рада, что свадьба так и не состоялась, но это ничего не меняет. — Она усмехнулась. — В тридцать лет стыдно так ошибаться, но что есть, то есть.
Ребенок пошевелился.
— Тише, малыш, — прошептала она, положив руку на живот. — В том, что твой отец оказался таким бесполезным и безответственным, твоей вины нет.
Неожиданно ее пронзила резкая боль. Колин остановилась и согнулась, внезапно испугавшись. Когда боль стала совсем невыносимой, за дверью послышался голос Эймона, а затем на пороге возник и он сам.
— Ну вот, последняя машина разгружена. А я-то недоумевал, куда ты запропастилась. Что с тобой? — воскликнул он, заметив перекошенное лицо Колин.
— Я не знаю, — едва слышно произнесла она, морщась от боли и не узнавая своего голоса в слабом и дрожащем шепоте.
Эймон негромко выругался. Затем шагнул к ней и осторожно обхватил за плечи.
— Ты рожаешь? — сглотнув, спросил он.
— Откуда я знаю? — огрызнулась Колин. — Это мой первый ребенок.
Эймон затравленно оглядел хаос, царивший в офисе, и нахмурился. Его внимание привлек стол, заваленный бумагами. Он принялся подталкивать ее к нему.
— Может, тебе лучше лечь?
Она посмотрела через плечо и перевела потрясенный взгляд на Эймона.
— Ты хочешь, чтобы я легла на офисный стол и, может, родила ребенка на нем? — на миг забыв про боль, возмущенно спросила она.
Эймон ничего не сказал. Продолжая удерживать ее за плечи, он подцепил ногой стул и пододвинул его к ней. Бережно усадив ее, спросил:
— Так удобно?
Ее окатила новая волна боли. Колин зажмурилась и сцепила зубы.
— Что, опять? — с мукой воскликнул он, запуская руки в волосы.
— Не опять, а снова, — тяжело дыша, сказала она. Тут она открыла глаза и отчетливо произнесла: — Я не знаю, что это было, но рожать я должна не раньше, чем через две недели.
— Преждевременные роды? — стараясь держать себя в руках и не поддаваться панике, спросил Эймон.
В этот раз приступ боли был такой силы, что Колин показалось, что ее внутренние органы кто-то безжалостно скрутил в тугой узел. Когда ей наконец удалось отдышаться, она иронично выдохнула:
— А что, я разве сказала что-то другое?
Эймон поднял телефонную трубку.
— Какой телефон был у доктора Дональдсона?
Колин удалось улыбнуться.
— Ты хочешь позвонить на тот свет? Вот уже пять лет, как он умер.
— Проклятье! — выругался Эймон, кладя трубку. — Я-то откуда мог об этом знать?
Колин часто-часто задышала и откинулась на спинку стула.
Пора прекратить набрасываться на Эймона по поводу и без повода, сквозь боль подумала она. Он и так помогает, как может. Стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно, она сказала:
— Конечно, ты прав. Ты не мог знать. Извини, просто я нервничаю. Ты держишься молодцом.
Эймон немного расслабился и даже попытался улыбнуться.
— Что ты, не стоит извиняться. Просто мы оба немного на взводе. Это ты молодец. Будет лучше, если ты скажешь мне любой номер, лишь бы этот человек знал, что делать в такой ситуации.
Боль, хотя и не такая сильная, как сначала, помешала ответить сразу.
— Я звоню в службу скорой помощи.
— Подожди, — удалось выговорить ей. — Кажется, проходит.
— Как это «проходит», если ты говоришь через силу? — не поверил Эймон.
— Я говорю, подожди. Болит уже не так сильно.
Она немного посидела с закрытыми глазами, но ничего не изменилось. Тогда Колин просто кивнула головой в сторону подоконника.
Эймон обнаружил телефонный справочник за горшком, и, если бы не подсказка, он бы еще долго его искал.
— Доктор будет через полчаса. — Он положил трубку и опустился рядом с ней на корточки, накрыв ее руки своими ладонями. — Может, тебе что-то нужно?
Она покачала головой, и на ее дрожащих губах показалась слабая улыбка.
— Просто посиди со мной, — тихо попросила она. — А еще я бы хотела услышать, как тебе жилось в Америке, когда ты только туда приехал.
— Ты хочешь послушать историю моей жизни в США? — Он с изумлением уставился на нее. — А что, если ты рожаешь на самом деле?
— Для тебя же будет лучше, чтобы это началось, когда приедет доктор. Ну же, рассказывай.
Эймон подчинился. Как принимать роды, он не знает, поэтому, если его рассказ отвлечет Колин, это самое простое, что он может сделать.
Закрыв глаза, Колин слушала его неторопливый голос и думала, что даже резкий американский акцент его ничуть не портит.
— Нигде, кроме Америки, тебе не увидеть столько высотных зданий. Сначала меня это очень сильно подавляло. Я казался себе ужасно маленьким и был жутко одинок. В первые месяцы меня неудержимо тянуло домой, но, представив, что меня ждет... — Его голос пресекся.
— Тебе было страшно возвращаться домой?
— Еще бы. — Эймон усмехнулся. — Вернуться домой спустя три месяца после того, что предшествовало моему отъезду, с трусливо поджатым хвостом!.. Стоило мне об этом подумать, как во мне крепла уверенность, что уж лучше сразу умереть, чем признать, что я оказался ни на что не годен.
Колин улыбнулась ему понимающей улыбкой.
— Да уж, упрямства тебе было не занимать.
Эймон рассмеялся.
