Когда стало темнеть, он вышел на задний двор и увидел Колин, исчезающую в дверях конюшни. Перед собой она толкала огромную тачку.
В два прыжка он преодолел весь двор и настиг ее у открытого стойла.
— Какого черта ты здесь делаешь?
При звуках его сурового голоса ее голова резко дернулась вверх. Лошадь рядом с ней занервничала.
— А на что это похоже? — успокаивающе похлопывая ее по шее, спросила она. — На танец живота?
Эймон нахмурился.
— Разве, кроме тебя, нет больше никого, кто бы выполнил эту работу? — нахмурившись, спросил Эймон, не разделяя ее шутки.
— Мне помогают две девушки, но к этому времени они уходят, поэтому этим занимаюсь я.
— Одна?
— А что тут такого? — удивилась Колин. — Я беременная, а не инвалид. К тому же мне полезно двигаться.
— Но не катить тяжеленную тачку.
— Тебе об этом сказали недавно, забыв сообщить мне?
— Просто здравый смысл.
Лошадь успокоилась и потянулась к нему.
Эймон засунул руки в карманы, расставил ноги, словно готовясь отразить атаку.
Колин рассмеялась.
— Если я скажу, что Боб не кусается, я совру. Но если ты будешь держать руки в карманах, он подумает, что у тебя там еда.
Эймон вытащил руки и протянул руки лошади ладонями вверх. Боб обнюхал их и, убедившись, что они ничем вкусным не пахнут, потерял к нему интерес.
Колин подцепила вилами грязные опилки и положила их в тачку, стоящую поперек двери.
— Боб, назад, — негромко сказала она.
Лошадь подчинилась ее уверенному и спокойному голосу.
— Я скоро закончу, — не прекращая работать, обратилась она к Эймону.
— Мне не нравится, что в своем положении ты занимаешься тяжелым трудом.
— Благодарю за заботу, но я ведь еще жива? И вряд ли сегодня рассыплюсь.
— Ты всегда так упряма?
Колин прикрыла пол опилками и посмотрела на него, изогнув бровь:
— А что, ты забыл?
— Вот чего я не забыл, так это того, что раньше ты была как иголка в заднице.
— И такое было, — перебила она его и рассмеялась.
Он вытащил тачку в проход. Прежде чем выйти из стойла, Колин ласково потрепала коня по шее.
— Если уж я не могу заставить тебя бросить это занятие, тогда я буду толкать тачку.
Он едва не улыбнулся, заметив, как при этих словах ее подбородок задрался кверху, а глаза ярко блеснули.
— Спасибо, конечно, но я могу справиться с этим сама.
— Верю. Но все же давай поторопимся. Что-то прохладно здесь.
— Да, не так, как на Борнео.
— В Перу, — поправил Эймон, толкая тачку и не сумев удержаться от улыбки.
Дойдя до следующего стойла, Колин открыла дверь и велела:
— Назад, Мэг.
Кобыла отступила.
Эймон развернул тележку поперек и заметил:
— Даже не верится, что они тебя слушаются.
— Знают, кто здесь хозяин.
— Надеюсь, ты понимаешь, как это рискованно в твоем положении, — сказал он, наблюдая за ней и перемещениями лошади.
— Работа с лошадьми всегда несет некоторый риск и не зависит от моего положения.
Это он знал по своему опыту. Когда его мать неудачно упала с лошади, ему было десять лет. Это был первый раз, когда она сидела верхом. Он стал и последним. Ему еще не исполнилось и пятнадцати, как она уехала, так и не сумев полюбить лошадей, как того хотелось ее мужу. Воспоминание воскресило старую боль. Чтобы заглушить ее, он спросил:
— На ферме кроме тебя еще кто-нибудь живет?
— После того, как ушел конюх-иностранец, нет. Девушки предпочитают жить в городе, поближе к магазинам и барам.
— Значит, постоянно здесь живешь только ты? — уточнил Эймон.
Колин хмыкнула.
— И это значит, что, если с тобой что-нибудь случится, тебе некому будет помочь?
— Примерно так.
Она забросила последнюю кучу в тачку и облокотилась на вилы. От нее не укрылись нахмуренный лоб и недовольство, написанное на его лице. На ее губах заиграла улыбка, и она покачала головой.
— Может, там, где ты был, о телефонной связи не слышали, но здесь она есть. — Она вытащила мобильный телефон и продемонстрировала ему аппарат. — Так что успокойся и прекрати вести себя как заботливая наседка. Я уже давно не цыпленок.
— В любом случае, пока я здесь, я тебе помогу.
— Хочешь стать моим ангелом-хранителем?
— На время, — коротко кивнул он.
Такого ответа Колин ожидала меньше всего. На секунду на ее лице отразилось недоверие.
Эймон широко и искренне улыбнулся. В первый раз за несколько лет.
Заметив ее пристальный взгляд, устремленный в одну точку повыше его головы, он взглянул наверх и спросил:
— Что?
— Жду, когда же над твоей головой вспыхнет нимб, — серьезно ответила она, с трудом удерживаясь от улыбки.
Громкий веселый смех был ее наградой.
Колин ослепительно ему улыбнулась.
— Ну, ангел-хранитель, толкай тележку.
С его лица не сходила улыбка все время, пока они не закончили работу. Глядя, как ловко она справляется, несмотря на выступающий живот, Эймон сравнил ее с женщинами, которым он назначал свидания в Нью-Йорке — отправной точке его путешествий, городе, в котором он жил и работал.
Колин словно была с другой планеты. Нью-йоркские женщины носили облегающие платья, делали безупречный макияж и знали, как понравиться мужчинам. Красивые, холеные, уверенные в себе. И искусственные.
Колин была настоящая. На ее щеках горел выступивший от мороза и физического труда румянец; ее волосы были собраны в хвостик, из которого выбилось несколько светлых прядей. Ее лицо не носило следов макияжа, но оно и не требовало лишних красок. Ее ясные голубые глаза блестели, а губы, покрасневшие от беспрестанного покусывания маленькими белыми зубками, помимо воли привлекали его внимание.
Теперь он и сам убедился, что молва не врет, приписывая беременным женщинам некий шарм и красоту. Подводя итог, можно сказать, что он еще никогда не встречал настолько красивую женщину, как Колин Маккенна. И если бы она не жила в удаленном уголке Ирландии, а он не проводил свою жизнь, мотаясь по свету или работая в Нью-Йорке, он бы не смог отказать себе в удовольствии пригласить ее на свидание.
И если бы она не являлась практически членом его семьи.
Правда, это не объясняет, почему он вызвался ей помогать. Он ведь уже успел убедиться, что
