– Вроде нет, – Евграфыч, сдвинув кепку, потер висок, нахмурился. – Я-то точно буду Юрку ждать, а он раньше конца июля навряд ли стронется.
– Чего так?
– А таратайка евойная на обратном пути чуть не сдохла. Верней, пару раз почти сдохла… думали уж, запрягаться придется, а то и вовсе… так что он ее в Сажино повез, а это пять дней дороги в один конец.
– Ясно. А вообще?
– В ва-абче… тихо. Разве что… – Евграфыч сделал паузу, – скупщик один вчера болтал мне, что его какая-то странная девка насчет следопытов пытала: кто, мол, и как…
– Хм. Что за барыга и что за девка?
– Скупщик – тезка твой, Сергей. Фамилии не помню… у него еще правое ухо наполовину срезано…
– Знаю, – быстро сказал Шемяка. – У него в подвале близь Западных ворот лавчонка, с черной такой вывеской. А девка?
– Тут я без малейшего понятия, – Евграфыч едва заметно повел плечами. – Барыга про нее сказал – чокнутая.
Вихрастый не соврал – все «бу сде» в лучшем виде, и когда Швейцарец выходил из райкома, около витрины напротив уже собралось человек семь. Правда, вокруг стола для жучиных бегов в дальнем конце улицы народу толпилось как бы не больше…
А вот выглядывающая из-за его, Швейцарца, мотоцикла клетчатая кепка – это было и впрямь нечто удивительное.
Когда-то, давным-давно, Швейцарец возил с собой толстую цепь и здоровенный амбарный замок. Недолго – всего несколько месяцев. Затем он перестал возить цепь, а люди перестали приближаться к его машине ближе чем на три шага, и в последующие годы эта дистанция лишь увеличивалась.
Сейчас же он едва не перешел на бег. Но, пройдя несколько шагов, увидел торчащие из-под кепки уши, понял и оставшуюся часть пути отшагал прежним спокойно-размеренным шагом.
– Смотришь?
– Ага, – отозвался обладатель кепки, звонко чихнул и размазал носом по запястью очередное влажно-грязное пятно. – Твоя телега?
– Моя, – серьезно кивнул Швейцарец.
– Здоровская!
– Здоровская. Тебе девять или восемь?
– Годов? – обладатель кепки гордо выпятил грудь. – А вот и не угадал, не угадал! Семь полных и два месяца.
– Шляпа не жмет?
– Нормалек, – попытка мальчугана скопировать вальяжные нотки кого-то из старших заставила Швейцарца улыбнуться. – Самое то размер. И выглядит здоровски.
– Верю. Выглядит и в самом деле здоровски.
«Желтый с черным хорошо гармонирует, – мысленно добавил он, – и если ты когда-нибудь узнаешь, что означает слово „гармонирует“, скорее всего согласишься со мной.
Проклятие, – с неожиданной тоской вздохнул он, – неужели я когда-то тоже был таким? С такой же несуразно тонкой шеей, лопоухий… Интересно, что же подумал Старик, когда эдакое чудо вышло к ним из тайги? Он никогда не рассказывал…
…а я никогда не спрашивал».
– А ты, выходит… – мальчишка отступил на шаг и, наклонив голову, разглядывал Швейцарца. Смотрел с любопытством, без малейшей тени страха – так на него последнее время редко кто глядел.
На миг ему вдруг показалось, что малой похож на Пашу, Человека-Птицу. Бред, мистика – как, спрашивается, семилетний пацан может быть схож со взрослым, у него еще пять раз все черты переменятся! Но все же Швейцарцу пришлось моргнуть, прежде чем наваждение спало.
– Этот… ну, тот самый.
– Выходит, – Швейцарец неторопливо обошел мотоцикл и присел на корточки. – И входит.
– Ну тот… которого все боятся.
– Что, так страшно выгляжу?
– Не… – мальчишка дернул подбородком. – А вот когда я только подойти к мотику хотел, меня одна тетка за рукав схватила. Я вырвался и подбежал, а она забоялась. Крикнула пару раз и убежала.
– Это все репутация.
– Репа-чего?
– Ре-пу-та-ция, – четко выделяя каждый слог, повторил Швейцарец.
– А чего это значит? – немедленно спросил мальчишка. – Когда все боятся, да?
– Вроде того. Ре-пу-та-ция – это когда все боятся, даже если ты ничего не делаешь.
– Совсем-совсем ничего? – с явным недоверием переспросил обладатель кепки.
– Почти.
Отчего-то ему сейчас очень не хотелось отвечать на вопрос: что же включает себя это самое «почти». В особенности – использовать в качестве примера витрину с головами.
Глупость, конечно же…
– Слышь… а чего тебя кличут так странно?
– Странно – это как?
– Ну, непонятно. У всех если кликухи так кликухи: Черный, ну или Хромуля… брательника вон моего, – мальчишка махнул ладонью вдоль улицы, – все норовят Сплющенным прозвать… у него физия и впрямь будто дверью прихлопнутая. Меня раньше Занозой звали, а сейчас уже три дня как – Метр-Кепки, во! А у тебя заковыристое, с ходу и не выговоришь. Швец-и-чего-то-там…
– Швейцарец.
– Во. Швец, царь и еще ларец, – мальчишка засмеялся. – Нерусское, что ли?
– А ты про Швейцарию никогда не слышал?
– Не. А чего это такое? Район за горами?
– Примерно, – Швейцарец выпрямился. – Это страна.
– Страна? – переспросил Метр-Кепки. – Как до войны было, Союз, Америка и все такое?
– Да.
– Так их же тю-тю, – удивленно присвистнул мальчишка. – Батя говорит, что ни одной не осталось. Кого не закидали, те либо Зимой повымерзли, либо позатопляло их после.
– Может быть, – отозвался Швейцарец. – С подавляющим большинством именно чего-то из перечисленного и произошло. Но лично я склонен считать, что если у этого правила есть исклю… Говоря проще, я думаю, что Швейцария уцелела.
– Она что, вся такая самая особенная была, эта твоя Швейцария?
– Да.
– А чем? – тут же требовательно вопросил Метр-Кепки.
Вместо ответа Швейцарец расстегнул плащ. Вытянул из левой кобуры
