«Личность и цели Цезаря» и «Цели Цезаря. Абсолютная монархия».
Эд. Мейер стремится дать определение не только политическим целям Цезаря, но и его «индивидуальности», причем пытается это сделать исходя из анализа «революционной обстановки». Он по мере сил и возможностей избегает телеологических предсказаний. Его мнение о Цезаре как о государственном деятеле достаточно высокое. Он решительно возражает против .«часто выдвигаемого упрека, что Цезарь действовал лишь исходя из потребностей текущего момента и не создал ничего долговечного», напротив, «образ, который он хотел придать государству, стоял перед его глазами скорее совершенно ясно, и он осуществил эту задачу вполне последовательно, в том объеме, в котором это вообще оказалось возможным в отпущенный ему краткий срок». А так как буквально несколькими строками ниже выясняется, что Цезарь мечтал о мировой монархии, т. е. о повторении дела жизни Александра Македонского, то эти высказывания автора свидетельствуют, на наш взгляд, о том, что он сам не сумел избавиться от греха, в котором упрекал Моммзена, — от телеологического подхода .
Весьма характерное для тенденций западной историографии понимание перехода от Римской республики к империи как некоей революции проводится в известной работе Р. Сайма, которая так и названа: «Римская революция» (вышла в свет незадолго до второй мировой войны). В самом начале книги автор подчеркивает ту существенно важную мысль, что политическая жизнь в Риме определялась не борьбой партий или программ современного парламентского типа, не мнимой оппозицией между сенатом и народом, оптиматами и популярами, нобилитетом и novi homines, но спором за власть, богатство, славу. Соперничество развивалось в среде самого нобилитета; знатные фамилии определяли историю республики, давая свои имена эпохам. Так, был век Сципионов, век Метеллов. Цецилии Метеллы — сердцевина и опора сулланской «партии». Однако именно после диктатуры Суллы начинается кризис правящей аристократии.
Для нас наиболее интересны соображения, высказываемые Саймом о диктатуре Цезаря, его личности и характере его власти. Во–первых, он не считает Цезаря «революционером», но на основании его «дел и поступков» скорее «реалистом и оппортунистом», который был «более консервативен и в большей степени римлянин, чем обычно считают». Во–вторых, Сайм не видит необходимости допускать, что Цезарь стремился создать «эллинистическую монархию». Его политические цели определялись желанием ликвидировать последствия гражданской войны. Он понимал, конечно, что правление nobiles с тех пор, как вcе италики могли принимать участие в голосовании, становилось в мировой державе анахронизмом, так же как и господство римского плебса. Однако и в этих условиях Цезарь вполне мог удовлетвориться диктатурой, как таковой; его автократическая позиция была в значительной мере вынужденной .
Таким образом, в работе Сайма дана чрезвычайно осторожная и сдержанная оценка Цезаря. Он даже не удостоен звания «революционера», хотя гражданскую войну после смерти Цезаря Сайм рассматривает как дальнейшее углубление революции, а «наследник Цезаря», т. е. Октавиан, расценивается как «революционный вождь» . Что касается якобы стремлений Цезаря создать из Рима монархию эллинистического образца, то Сайм считает — и, надо сказать, не без оснований — все эти планы и идеи явным домыслом историков нашего времени.
В 40–х годах XX в. вышла в свет капитальная монография советского исследователя Н.А. Машкина «Принципат Августа». В этой работе оценке исторического значения личности и деятельности Цезаря посвящено три главы: «Историография XIX — XX вв. о деятельности Цезаря», «Власть Цезаря» и «Социальные основы римского цезаризма». Естественно, что в данном случае наибольший интерес представляют для нас две последние главы.
Н.А. Машкин справедливо указывает, что в почти необозримой литературе, посвященной Цезарю, наименее освещенным оказался вопрос о социальной сущности политики Цезаря. Анализ этого большого и сложного вопроса он начинает с определения характера власти Цезаря. Отметив, что в оформлении власти Цезарь в общем шел по пути своих предшественников, т. е. сосредоточивал в своих руках все важнейшие магистратуры, полномочия и титулы, Н.А. Машкин одновременно подчеркивает, что суть дела заключалась не в этом. Благодаря подобному сосредоточению полномочий и почетных званий власть Цезаря выходила за рамки магистратских обязанностей; она как бы олицетворяла и санкционировала исконную патриархальную связь потомка Энея и вместе с тем родственника знаменитого Мария с самим римским народом. Если на такую связь указывает титул «отца отечества» (parens patriae), то для войска, возможно, аналогичный смысл заключается в титуле «императора».
Но Цезарь, по мнению исследователя, не хотел ограничиться совмещением в своих руках различных магистратур и нагромождением различных титулов. «Он открыто стремился к неприкрытой монархической власти, к тому, чтобы его официально провозгласили царем». Это — несомненно; вопрос лишь в том, зародились ли у Цезаря монархические устремления, как считают некоторые исследователи, с ранних лет или только в конце его жизни. Отвечая на этот вопрос, Н. А. Машкин говорит, что прежде всего следует отказаться от телеологического подхода и что нет оснований особо выделять Цезаря из круга его современников. Он, как и многие люди его уровня, стремился к укреплению своего положения, своей популярности, но о захвате единоличной власти он начал думать лишь тогда, когда под его командованием сосредоточились крупные военные силы и он стал обладателем огромных средств. Но и тогда на разрыв с Помпеем он пошел не без колебаний.
Цезарь ничего не имел против и даже сам содействовал религиозному оформлению своей власти, Наряду с указанием на военные заслуги он ссылается с не меньшей гордостью на божественное происхождение своего рода и свое жреческое достоинство. Н.А. Машкин считает, что Цезарь был обожествлен еще при жизни , и это следует рассматривать как проявление монархического начала. Но поскольку монархический идеал противоречил римским традициям, то правы те исследователи (Р.Ю. Виппер, Эд. Мейер), которые усматривают здесь влияние эллинистического Востока.
Монархические тенденции Цезаря нельзя, однако, считать выражением только его честолюбивых замыслов; они были социально обусловлены. Цезарь шел к единовластию потому, что он «так понял интересы тех групп рабовладельцев, на которые он опирался». На кого же он опирался?
Отвечая на этот вопрос, Н.А. Машкин начинает «с анализа понятия «цезаризм». На этом понятии, на проблеме цезаризма мы остановимся в дальнейшем , сейчас же нас интересует конкретный ответ исследователя на поставленный вопрос. Он считает, что Цезарь начинал как вождь популяров, но вместе с тем «плебс не был ни единственной, ни главной опорой Цезаря». Он имел немало сторонников в италийских муниципиях, за ним стояли и определенные круги провинциального населения. Политика Цезаря в отношении муниципий определялась его обязательствами патрона, а в отношении провинций — широким распространением прав римского и латинского гражданства, а также выведением колоний. Это были «серьезные мероприятия, направленные к превращению Рима из города–государства, владеющего провинциями как своими поместьями, в единое государство с равноправными территориальными областями».
Цезарь покровительствовал различного рода дельцам, и вокруг него группировались определенные круги римских всадников, богатых муниципалов, знатных романизовавшихся провинциалов. Весьма сложными были его отношения с господствующим сенатским сословием. Несмотря на его «политику милосердия», значительная часть сенаторов относилась к нему подозрительно. Эти чувства явно усилились к концу жизни Цезаря в связи с его монархическими замашками. Он не имел поэтому достаточно прочной социальной опоры, его «партия» была многочисленной, но слишком разнородной. Главную опору Цезарь нашел в армии, причем армия была ему необходима не только для победы над противниками, но и для укрепления его авторитета среди гражданского населения.
В заключение всего экскурса Н.А. Машкин поднимает вопрос о политических формах, характерных для античности. По его мнению, таких форм существовало лишь две: город– государство с его, как правило, республиканским (демократическим или аристократическим) устройством и монархия. Поэтому переход от города–государства был возможен только к монархии, а в этой монархии должен был раствориться сам Рим, который в лучшем случае мог остаться лишь столицей мирового государства. И наконец, «переход к монархии был вызван и социальными причинами: военная диктатура должна была оградить государство от массовых восстаний рабов и свободной бедноты» .
Таким образом, в обзоре существующих в новой историографии точек зрения и оценок Цезаря мы подошли к 50–м годам нашего века. Что касается последних двадцати пяти лет (или третьей четверти века), то здесь прежде всего необходима ставшая уже почти традиционной оговорка о необозримости литературы. До сих пор мы останавливались лишь на тех работах или тех концепциях, которые вносили нечто новое по сравнению с ранее высказанными взглядами и пользовались по этой причине наибольшим признанием. Аналогичным образом следовало бы поступать по отношению к новейшей историографии. Однако это не так просто. Не так просто хотя бы потому, что, пожалуй, все мыслимые и возможные оценки уже высказаны и ничего в полном смысле нового ожидать не приходится.
Можно лишь — да и то с некоторыми оговорками — проследить две тенденции. Одна из них характеризуется стремлением к трезвым, умеренным и по возможности объективным выводам (с учетом социальных отношений и борьбы в условиях римского общества). Но наряду с этим в современной зарубежной историографии сохраняется или, быть может, возрождается уже известное нам апологетическое (с сильным уклоном в телеологию) направление. Попытаемся рассмотреть некоторые из ныне существующих концепций.
Но и в этом случае, как сказано, необходимы оговорки. Нет, конечно, ни малейшей возможности остановиться на тех взглядах и оценках, которые высказывались в многочисленных трудах общего характера, хотя они в ряде случаев представляют определенный интерес . Не будем останавливаться и на тех иногда очень ценных работах, где вопрос о Цезаре, о его личности и деятельности рассматривается в связи с отдельными, частными проблемами, например: Цезарь и идея империи; обожествление Цезаря; военное искусство Цезаря; Цезарь и Галлия; Цезарь и Помпей (гражданская война); Цезарь и Цицерон; Цезарь как источник и т. п.
Остановимся в заключение на современных работах того жанра, к которому принадлежит и наша книга, — на историко–биографическом очерке. Этот жанр пользуется в настоящее время особой популярностью и признанием. Из многочисленных биографических очерков, посвященных Цезарю, выберем две наиболее известные работы, тем более что в этих работах наглядно отражены обе отмеченные выше тенденции.
Мы имеем в виду прежде всего биографию Цезаря, написанную М. Гельцером. Книга выдержала несколько изданий. Уже одно это свидетельствует об определенном успехе и подтверждает мнение об ее авторе как о маститом ученом, крупнейшем знатоке эпохи поздней республики. В книге не только достаточно полно отражены жизненный путь и деятельность Цезаря, но и дана общая картина римского общества I в. до н. э. К каким же выводам и оценкам приходит М. Гельцер?
Несмотря на катастрофу 44 г.. Цезарь, по его мнению, остается победителем, ибо политика последующего времени развивается по направлениям, проложенным Цезарем. Если его ближайший преемник Октавиан, учтя опыт прошлого, использовал менее крутые формы господства, то все же империя утвердилась на основах, созданных именно Цезарем. Вместо олигархии, покоящейся, однако, на народных выборах, возникает теперь военная монархия, единственным фактором власти в которой оказывается воля правителя, осуществляемая при опоре на армию. Но зато эта монархия смогла обеспечить для измученных ужасами гражданской войны людей «спокойствие в Италии, мир в провинциях, благоденствие всей империи».
Цезарь может быть назван мастером политических дел. Он велик как в понимании общих политических тенденций, так и в их осуществлении. Он виртуозно владел механизмом повседневной политики, не упуская из виду больших целей. Но Цезарь никогда не разменивался лишь на злободневные дела без учета общих проблем. Все, что он делал, он делал с аристократической непринужденностью, все, что говорил, носило печать безусловного превосходства. Цезарь никогда не компрометировал себя, не поступался своим достоннством. Никакая сложная ситуация не приводила его в растерянность. В нем сочетались полководец и политик, тактик и стратег, но военное искусство всегда оказывалось на службе политики.
Что касается взглядов Цезаря на власть, на характер государства, то монархический аспект этих взглядов объясняется его длительным отсутствием в Риме, пребыванием в Галлии и других провинциях. Именно там возник перед его глазами образ монархически управляемой империи, именно в эти годы он освободился из плена «полисных» традиций и предрассудков.
Трагично, что жизнь величайшего гения, когда–либо выдвинутого Римом, была прервана самими же римлянами, верившими в то, что они действуют в интересах res publica. Его демоническая гениальность, в которой чувствовалось даже нечто жуткое, возвышала его во всех отношениях над современниками благодаря «напряженности» духа и тела, стремительному жизненному ритму, свободному и прозорливому взгляду и особой манере устранять все трудности и осуществлять самые смелые планы. Вместе с тем он был римлянином с головы до ног и мечтал лишь о том, чтобы поднять imperium populi romani на новую ступень. Но его гений увлек его в своем полете слишком высоко, куда никто за ним не сумел и не смог последовать .
На основании изложенного не столь уж трудно убедиться в том, что работа Гельцера о Цезаре наряду с отмеченными достоинствами обладает и довольно серьезными отрицательными чертами: в ней явно проступают черты апологетики, телеологизма, даже некой убежденности в провиденциальном характере исторической роли Цезаря. Все это заставляет причислить ее автора к представителям той тенденции в современной историографии, которую мы охарактеризовали как возрождение апологетической линии, идущей еще от Моммзене.
Совсем другой впечатление оставляет биографический очерк, написанный Балсдоном. В аннотации, приложенной к изданию, говорится, что это лучшая биография Цезаря на английском языке, хотя сам Балсдон в предисловии признает «лучшей и наиболее полной, досконально документированной» биографией Цезаря только что рассмотренное сочинение Гельцера, оговаривая, однако, несовпадение с его оценками своих взглядов.
С точки зрения Балсдона, основные «достижения» Цезаря таковы: присоединение к Риму Галлии, восстановление порядка и безопасности в Риме и «десинфекция» римской политики (и
