Второзаконии. Свой тест Иеремия предлагает для «пророка, предсказывающего мир», а не для всех пророчеств.
Комментарий Раши к этому стиху опирается на рабби Танхума, а именно: «Я (Иеремия) предвижу всякие бедствия. Если их не будет, то я не лжец, потому что Бог пожалеет о них и не наведет их. Но если пророк предсказывает мир и т. д., если его слова сбудутся, только тогда и т. д. Но если они не сбудутся, значит, он лжец». Иными словами, пророки катастроф и гибели не обязаны представлять доказательства верности своих пророчеств, поскольку Бог в милосердии Своем мог отменить бедствие, как было в случае с Ионой и ниневийскими грешниками. Таким образом, мы можем сделать вывод, что закон во Второзаконии относится только к пророчествам о мире.
Но крайне удивительно, что Раши и даже сам Иеремия предпочитают забыть, что написано в Книге Иеремии всего десятью главами выше. «А иногда скажу о каком-либо народе и царстве, что устрою и утвержу его; но если он будет делать злое пред очами Моими и не слушаться гласа Моего, Я отменю то добро, которым хотел облагодетельствовать его». То есть даже пророчества мира могут быть взяты назад, если Бог переменит свое решение. Это не только прямо противоречит наивному заявлению во Второзаконии, но и выдергивает ковер из-под ног Иеремии в его споре с Ананией.
Все же в интересах истины следует упомянуть, что во время спора Иеремия крайне разгневался и предсказал, что Анания плохо кончит: «Послушай, Анания: Господь тебя не посылал, и ты обнадеживаешь народ сей ложно. Посему так говорит Господь: вот, Я сброшу тебя с лица земли; в этом же году ты умрешь, потому что ты говорил вопреки Господу».
В данном случае Бог не пожалел о своем намерении, и Анания умер в седьмом месяце того года. Он на горьком опыте убедился, что возражать истинному пророку себе дороже. В данном случае Иеремия также позволил себе назвать даты, а затем строго следовать расписанию.
Но вообще-то злополучная кончина Анании не имеет никакого отношения к рассматриваемому вопросу: и до сих пор по-прежнему трудно отличить истинного пророка от ложного. Однако тот факт, что этот вопрос уже вызывал интерес, очень и очень бодрит. Кроме того, с помощью магических слов «Бог пожалел» и избегая четких указаний на даты, и сегодня вполне можно стать истинным пророком.
ИЗ ОБЕЗДОЛЕННОГО РЕБЕНКА В ДУХОВНЫЕ ЛИДЕРЫ
…если Ты призришь на скорбь рабы Твоей, и вспомнишь обо мне, и не забудешь рабы Твоей, и дашь рабе Твоей дитя мужеского пола, то я отдам его Господу на все дни жизни его…
С рассвета супружеская чета поджидала Илия, священника. С ними был их маленький сын. Когда старик наконец открыл двери храма в Силоме, мужчина и женщина, встав, склонили перед ним головы. Женщина, которая выглядела очень возбужденной, показалась старику священнику смутно знакомой. Супруги были прекрасно одеты и приготовили более чем щедрый дар — трех упитанных бычков.[6]
Оставленные во дворе животные вскоре принялись мычать — их ноздрей достиг запах жертвенной крови.
Мужчина представился Елканой, сыном Иерохама, ефрафянином, потом тактично отступил, предоставив вести разговор жене. «О, господин мой! — сказала она Илию, а взгляд ее беспокойно перебегал с предмета на предмет. — Да живет душа твоя, господин мой! я — та самая женщина, которая здесь при тебе стояла и молилась Господу; о сем дитяти молилась я, и исполнил мне Господь прошение мое, чего я просила у Него; и я отдаю его Господу на все дни жизни его — служить Господу». И женщина подтолкнула своего малолетнего сына к священнику.
Ее взволнованный голос и быстрая, несколько бессвязная речь расшевелили память Илия. Он вспомнил бесплодную женщину из Рамафаим-Цофима по имени Анна, которая постоянно молилась перед ним года за три до этого, ту самую женщину, которая дала обет, что сына ее взрастят в доме Господнем. И вот, оказывается, она пришла исполнить свой обет.
Священник спросил у ребенка, как его зовут. «Самуил, — ответила женщина пронзительным напряженным голосом. — Его зовут Самуил, ибо от Господа я испросила его». Илий в ту минуту никак не мог знать, что видит своего преемника. Ему остался невидим дар пророчества в чистых невинных глазках будущего Самуила-провидца, которому предстояло снискать почтение и преклонение. Илий видел перед собой перепуганного малыша, которого родители собирались бросить.
Библия полна бесплодных женщин, которые беременеют и рожают, благодаря эффектному и милосердному вмешательству Бога. Это было избитое литературное клише. Все помнят, как ангелы известили Авраама, что его жена, Сарра, скоро забеременеет — в возрасте девяноста лет! А кто способен забыть бедняжку Рахиль, молящую Бога отверзнуть утробу ее? Есть еще история жены Маноя, которой явился ангел Господень и сказал: «Вот, ты неплодна и не раждаешь; но зачнешь, и родишь сына»; так и произошло, и мальчику дали имя Самсон. Даже Ревекка, матриарх, забеременела только после того, как «молился Исаак Господу о жене своей». Пророк Елисей сказал богатой женщине из Сонама, что «через год, в это самое время, ты будешь держать на руках сына». Короче говоря, несчастная бездетная женщина — это постоянный библейский персонаж. Тем не менее случай с Анной, матерью Самуила, отличается особым драматизмом и напряженностью.
Читатель помнит, что у Елканы, отца Самуила, было две жены — Феннана и Анна. «У Феннаны были дети, у Анны же не было детей». Та же ситуация, что и в доме Иакова: муж любит сильнее свою неплодную жену. Но Анна, стыдясь своего бесплодия и униженная постоянными шпильками Феннаны по этому поводу, впала в меланхолию. Елкана попытался утешить жену: «Анна! что ты плачешь, и почему не ешь, и отчего скорбит сердце твое? — А потом нежно и глуповато добавил: — Не лучше ли я для тебя десяти сыновей?»
Анна нашла некоторое облегчение от своих бед, молясь в доме Господа в Силоме. Хотя прямо об этом не говорится, но, видимо, была в ней истовость, которая привлекла внимание священника. Она проводила в Силоме часы и часы. «И была она в скорби души, и молилась Господу, и горько плакала». Шли годы, а ее молитвы оставались без ответа. Наконец в своей приниженной горести она принесла неслыханный обет: «Господи Саваоф! если Ты призришь на скорбь рабы Твоей, и вспомнишь обо мне, и не забудешь рабы Твоей, и дашь рабе Твоей дитя мужеского пола, то я отдам его Господу на все дни жизни его, и бритва не коснется головы его».
Нет никакого сомнения, что это горе подтачивало ее душевное здоровье. Обет был просто наиболее острым симптомом нарастающей неуравновешенности. Что может быть абсурднее, чем обещание женщины, жаждущей сына, тут же отдать его на сторону, едва он родится?
Клятва Анны была двоякой: и принесением жертвы, и зароком воздержания. Во-первых, она от своего имени обещала отдать своего сына Богу, а во-вторых, она давала зарок от имени своего нерожденного сына — он будет назореем, религиозным фанатиком, и, как было в обычае у них, ни одна бритва никогда не коснется его головы. Вот и с Самсоном еще до его рождения было решено, что его волосы останутся нетронутыми, но не потому, что его мать принесла такой обет, а потому, что явившийся ей ангел безоговорочно потребовал, чтобы его растили назореем.
Тут есть интересная юридическая проблема: как может одно лицо давать обет от имени другого лица, а уж тем более еще не рожденного? Насколько мне известно, никто из мудрецов и комментаторов не высказал никакого мнения по этому вопросу, за исключением Радака, который был озадачен не меньше: «Я не понимаю, каким образом данный ею обет может обязать ее сына стать назореем, тем более что он еще не родился… И еще менее мне понятно, почему наши мудрецы не выразили мнения по этому поводу, во всяком случае я не нашел ничего ни в Мидраше, ни в Талмуде».
Какой бы ни была юридическая подоплека, Бог услышал мольбы Анны, и она забеременела и произвела на свет сына. Текст ничего не сообщает нам о радости, наполнившей дом, и о заботливых ласках, какими Анна и Елкана окружали малютку Самми. Точно так же нам предоставляется самим вообразить лицо Феннаны, когда она услышала счастливую новость.
Этот пробел в тексте скрывает нечто очевидное — радость родителей была омрачена темной тучей — страшным обетом, который Анна принесла в Силоме. Она назвала своего сыночка Самуилом, потому что выпросила его у Господа. Быть может, она поступила так, чтобы всякий раз, когда она произносила это имя, вспоминать утром, днем и вечером, что ее единственное дитя скоро отнимут у нее. Как, наверное, тяжело было кормить младенца Самуила, зная, что его придется отдать, едва он будет отнят от груди. Как было тяжело укладывать его каждый вечер в колыбель, зная, что безвозвратно миновал еще один день, проведенный с ним. Как тяжело было петь ему нежные колыбельные, баюкать его в своих объятиях, зная, что страшный день наступит совсем скоро. Тем не менее Анна намеревалась исполнить свой обет, отвести сына в дом Господа. И по мере того как времени у нее остается все меньше и меньше, все более и более непостижимым становится совершенно сбивающий с толку вопрос: куда девался Елкана? Читателю следует учесть, что, пожелай того Елкана, обет Анны аннулировался бы без всякого труда. В его власти было воспрепятствовать передаче Самуила священникам. Библейский закон обеспечивал ему юридический способ взять назад бесчеловечную клятву Анны.
В главе 30 Книги Чисел написано: «Если женщина даст обет Господу… и услышит муж ее, и, услышавши, промолчит: то обеты ее состоятся… Если же муж ее, услышавши, запретит ей, и отвергнет обет ее, который на ней, и слово уст ее, которым она связала себя, то они не состоятся, и
