стол. Автобусы здесь ломаются, а полиция вымогает взятки. Иностранца, который охотится за сокровищами, посадят в камеру и будут бить палкой.
Я ответил, что уже обладаю некоторым опытом и что лишь недавно вернулся из путешествия на земли племени шуар, которое живет в глубине джунглей перуанской Амазонки. Я рассказал Самсону, что они высушивают головы врагов до размеров грейпфрута и варят кукурузное пиво со слюной самых безобразных старух. Правда, я не упомянул о том, что некогда свирепые воины племени шуар теперь превратились в фанатичных евангелистов, приходящих в неистовство лишь от звуков барабанов.
— Похоже, вы бесстрашный человек, — воскликнул Самсон, захлопав в ладоши. — Но как вы отыщете дорогу к золотым копям? Вы иностранец на чужой земле.
— Мне нужен помощник, — скромно ответил я. — Человек, который разбирается в истории и в золоте. А если я найду копи царя Соломона, мне понадобится гигантская Библия, чтобы отпугнуть дьявола.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
«Абиссиния, вне всякого сомнения, и есть настоящий Офир».
В 1894 году двое инженеров испросили аудиенции у императора Менилека II, который недавно перенес столицу Эфиопии из Анкобера в Аддис-Абебу. Один из них был швейцарцем, второй французом. Они поняли, что новая столица страны будет развиваться только в том случае, если ее соединить с побережьем Красного моря, и предложили построить железную дорогу до французского порта Джибути. Проект представлял собой вершину инженерного искусства. Не пропускавший ничего нового Менилек заинтересовался этой идеей. Однако прежде чем давать свое согласие, он решил проверить знания двух европейцев. Их заперли в комнате, поставили вооруженную охрану, выдали кусок шнура, шило, нож и дубленую кожу, приказав до восхода солнца сшить пару туфель. Инженеры распороли собственные туфли и использовали их детали в качестве выкроек. Они работали всю ночь, а с первыми лучами солнца преподнесли императору пару превосходных кожаных туфель. Менилек поддержал их проект, и через три года по железной дороге прошел первый поезд.
За прошедшее с того времени столетие железная дорога постепенно разрушалась. В Эфиопии все, что ломается, так и остается сломанным.
Краска на железнодорожных вагонах давно облупилась, пол потрескался. Осветительные приборы были украдены, циферблаты часов лишились стрелок, а болты — гаек. Даже свистки станционных смотрителей больше не свистели. Стаи одичавших собак охотились на крыс, которые питались тараканами, а те, в свою очередь, поедали личинок, заполнивших деревянные детали подвижного состава.
Мы с Самсоном прибыли на станцию как раз в тот момент, когда полиция при помощи дубинок выстраивала из пассажиров третьего класса длинную очередь. С точки зрения полиции, третий класс представлял собой законную добычу.
Закончив усмирение пассажиров, стражи порядка переключились на нищих. Аддис-Абеба буквально кишела попрошайками, приехавшими из деревни с мечтой об улицах, вымощенных золотом.
Когда через три минуты после отбытия из Аддис-Абебы поезд остановился, я понял, что поездка в Харар будет не из приятных. Самсон, никогда раньше не пользовавшийся железной дорогой, умолял меня выпрыгнуть на насыпь, пока у нас еще оставался шанс спастись. Наш вагон был до отказа набит солдатами из мятежной Сомали, и Самсон выражал свое недовольство. Понять их язык европейцу просто невозможно, говорит он. Однако по сравнению с дождем сомалийцы выглядели мелкой неприятностью. Крыша вагона напоминала ржавое решето. Летом такая вентиляция приносила облегчение, но в сезон дождей могла свести с ума. Самсон все время возился, беспокоясь, что дождь намочит его драгоценную Библию.
Я пообещал ему приличное вознаграждение, если он станет моим проводником на золотые копи. Я подозревал, что потом буду ругать себя за то, что нанял малознакомого человека, но Самсон с радостью согласился и выглядел вполне дружелюбным — если не считать некоторой «зацикленности» на дьяволе и библейских историях. Оставив брата присматривать за машиной, он бросил в пластиковую сумку несколько поношенных вещей и махнул на прощание подруге.
Прежде чем отправиться на юг, на родину Самсона, мы намеревались посетить несколько других мест. Мне хотелось увидеть город-крепость Харар на востоке страны, в окрестностях которого обитали гиены, якобы сторожившие сокровища царя Соломона.
Простояв три часа, поезд наконец тронулся и потащился мимо бесчисленных лачуг, окружавших столицу. Хижины из гофрированного железа простирались до самого горизонта, напоминая игрушки из жести. Стайка босоногих ребятишек играла в прятки в зарослях бамбука, а их старшие сестры стирали белье на камнях у стоячего пруда. Под эвкалиптовым деревом пятеро мужчин пили пиво из темных бутылок. По тропинке ковылял слепой. По мере того как поезд набирал скорость, вонь от разлагающегося мусора и нечистот становилась нестерпимой.
Я обнаружил, что с восхищением разглядываю сомалийцев. В отличие от эфиопов, которые с неодобрением поглядывали на шумную компанию, они как могли скрашивали свое путешествие, передавая друг другу большую плетеную бутыль с каким-то крепким снадобьем. Когда солдаты не пили, они пели, а когда не пели, то жевали листья ката, слабый наркотик, весьма популярный на Африканском Роге и на юге Аравийского полуострова. Самсон время от времени отрывался от своей Библии и принимался ворчать. Он говорил, что сомалийцы ограбят нас ночью и могут даже выбросить из поезда. Сомалийцы, заявил он, заключили союз с дьяволом.
Уже в сумерках дождь наконец ослаб, и лучи заходящего солнца осветили плотные серые облака на горизонте. Через десять минут мы очутились в полной темноте. Лампы в вагоне давно перегорели. Скоро наши глаза начали привыкать к темноте, а поведение сомалийцев стало совсем вызывающим. Один из них встал и помочился прямо в проходе. Затем двое принялись соревноваться, кто из них дальше плюнет. Сидевший напротив них человек, инженер с деликатными манерами и крестиком на лацкане, сообщил мне, что они не христиане. Недостойное поведение сомалийцев, объяснил он, — это не их вина; во всем виновата их религия.
Самсон достал огарок свечи и при свете его мерцающего огонька читал Псалтырь. Он пообещал не спать, чтобы сомалийцы не могли добраться до нашего багажа и наших глоток Я просыпался и снова погружался в сон, и мне грезились гиены Харара и охраняемые ими сокровища.
На следующее утро, часов в девять, сомалийцы вышли. В небе над пустыней сияло солнце.
Еще не до конца проснувшись, я выглянул в окно и поблагодарил бога за перемену погоды. Низкорослые колючие деревья и кактусы отбрасывали тень на песчаную равнину. Между ними в поисках пищи прыгали кролики. Мы проехали мимо огромного стада верблюдов, которые паслись у железнодорожного полотна; их шкуры блестели на солнце. Ноги верблюдов были связаны веревками, так что животные образовывали длинную цепь. Когда поезд остановился на небольшой станции, погонщики верблюдов столпились у окон вагонов, предлагая свежее верблюжье молоко и соленый сыр. Я купил немного молока, и мне передали старую консервную банку. Молоко было еще теплым.
Через двадцать шесть часов после отбытия из Аддис-Абебы мы оказались на вокзале города Диредава. Учитывая состояние поезда и железнодорожного полотна, можно было считать чудом, что мы вообще доехали до места назначения.
У меня, как обычно, оказалось слишком много багажа. Большую часть книг я оставил в Аддис-Абебе, выбрав наугад лишь несколько штук, чтобы читать в дороге. Несмотря на это, я стоял на перроне в окружении брезентовых вещмешков, набитых всякой всячиной. Я стремился обезопасить себя от любых случайностей. Единственное, к чему я был не готов, это к тотальной проверке багажа. Всех прибывших пассажиров обыскивали, а багаж осматривала целая команда из женщин-полицейских. Они искали
