Феликса Строганова, гостя столицы, ни в чем абсолютно не повинного? Не считать же в самом деле грехом попытку продажи вещицы, имеющей, наверное, определенную антикварную ценность, но все же не настолько значительную, чтобы отправлять из-за нее на тот свет сразу двух человек, да еще среди бела дня, да еще с пальбой из автоматического оружия.
Вряд ли эти люди следили за мной. В этом случае им не составляло никакого труда подкараулить меня в московской подворотне, врезать тяжелым тупым предметом по затылку и без всякой пальбы забрать понравившуюся вещь. Нельзя сказать, что я человек хилый, но не Терминатор же, в конце концов. И двое- трое хорошо подготовленных молодых людей без труда загнули бы мне салазки. Значит, слежка велась за Шагиняном. Недаром же он так осторожничал.
Спускаясь в метро, я на всякий случай огляделся. Все было тихо – и в тылу, и по фронту, и с флангов. Нет, народу вокруг было с избытком, и по большей части это были люди бесцеремонные, не отказывающие себе в удовольствии подтолкнуть локтем зазевавшегося провинциала, но в этой шумной толпе никто меня не пас и не проявлял ко мне криминального интереса.
Подземная прохлада почти вернула мне утерянное равновесие. Ну попал в чужую разборку, ну едва не пристрелили мимоходом. Так ведь не пристрелили, и по нынешним временам это уже счастье. Радуйся жизни, Феликс! Потом расскажешь девушкам, как тепло тебя встречали в столице и как в результате горячего приема ты едва не попал на тот свет.
В гостиницу я не пошел. Во-первых, вещи все были при мне, если не считать кое-какой мелочи, которую я решил пожертвовать заведению, во-вторых, за проживание я уплатил вперед и теперь мог не опасаться, что меня потревожат с этой стороны, ну и, в-третьих, в заднем кармане брюк у меня был билет на самолет, приобретенный заранее. До отлета мне оставалось несколько считаных часов, и я решил просто побродить по городу, не беспокоя никого пустыми вопросами и не привлекая к себе внимания.
Слежки за мной не было, это я могу сказать совершенно точно. Не то чтобы я агент спецслужб, но кое- какой опыт общения с правоохранителями имею. Нельзя сказать, что мне это общение доставило удовольствие, но и особых неприятностей не принесло. Дожив до тридцати годов, я так и остался холостым и несудимым, к великой радости своей мамы. Опровергнув тем самым пророчества цыганки, которая лет двадцать пять назад посулила, что впереди у этого пострела небо в крупную клетку. Я человек несуеверный, но кое-какие меры предосторожности принял. В частности, за всю свою бурную жизнь я никого не убил, не изнасиловал и не изувечил. Что касается прочих заповедей, то с этим не все так уж гладко, но в любом случае в тех кругах, где мне приходится вращаться, я слыву относительно порядочным человеком. Во всяком случае, до сих пор кривая меня вывозила, и я очень надеюсь, что вывезет и впредь.
В аэропорт я приехал за час до вылета и зарегистрировался без проблем. Правда, в какой-то момент мне показалось, что за мной следят. Я даже почувствовал холодок в области желудка, что не помешало мне, однако, установить примечательную особенность: следившие за моей скромной персоной глаза принадлежали симпатичной женщине лет двадцати пяти—тридцати. Да что там симпатичной, писаной красавице. По всем правилам голливудских боевиков, если героя не удалось убить сразу, то его следует соблазнить, подослав к нему умопомрачительное создание, ноги у которого от зубов растут. Конечно, подобный расклад был бы слишком банален в сложившейся ситуации, а потому к заинтересовавшейся мной даме я подошел без душевного трепета, а уж фразу произнес и вовсе не блещущую оригинальностью:
– По-моему, мы с вами где-то встречались?
– Встречались,– мило улыбнулась мне очаровательная блондинка.– Меня Наташей зовут. Я подруга Виктора Чуева.
Недаром же мне ее лицо показалось знакомым. С Витькой я столкнулся в ресторане дня за два до своей поездки в Москву. Чуев кутил в довольно многочисленной компании, так что поговорить нам не удалось. Но эту женщину я запомнил и даже, по-моему, собирался пригласить на танец, но почему-то не пригласил.
– А я ушла почти сразу,– откровенно призналась Наташа.– Когда мужчины сильно напиваются, они начинают вести себя слишком развязно. А мне это не нравится.
Строгая, судя по всему, женщина. Я промычал в ответ что-то вроде того, что имеет место быть, и вообще народ пошел дурно воспитанный. А в столице, между прочим, этот народ еще хуже, чем в нашем славном городе.
– Мне так не показалось,– с некоторой ноткой удивления в голосе сказала Наташа.
– Каждый судит в меру приобретенного опыта,– скромно заметил я.– А вы здесь какими судьбами?
– Командировка,– вздохнула она.– К сожалению, очень короткая. А так хотелось побродить по музеям. Я ведь искусствовед.
– Что вы говорите? – удивился я.– И в живописи разбираетесь?
– Разбираюсь,– засмеялась Наташа.– А в чем, по-вашему, еще должны разбираться искусствоведы?
– Видимо, в скульптуре,– выложил я свои последние познания по этому вопросу.– И, возможно, в музыке.
– А вы, простите, чем занимаетесь?
– Бизнес. В отличие от вас, я никогда не интересовался ни живописью, ни скульптурой.
– А чем вы интересовались, если не секрет?
– Медициной. Но, увы, не добился взаимности. Покинул стены института раньше, чем успел получить диплом.
Мои слова были чистой правдой. Я действительно пять лет учился в медицинском институте, но учеба показалась мне занятием скучным, а медицинская стезя малоперспективной. В общем, я выпорхнул в большую жизнь, не получив достойного образования. За что и поплатился. Сначала меня на два года забрили в армию, а потом вдруг выяснилось, что все хлебные места уже заняты и человеку моего темперамента, воспитания и образования ничего особенного в этой жизни не светит, кроме прозябания на обочине. Прозябать на обочине я не собирался, оттого и пустился во все тяжкие.
– Странный вы человек, Феликс,– задумчиво сказала Наташа, но это было уже в салоне, когда наш лайнер благополучно оторвался от земли.
Сидели мы рядом. Мне удалось довольно быстро убедить одного солидного дядьку, что от перемены мест очень многое в нашей жизни может измениться. Наташа приняла мое неожиданное соседство благосклонно. В конце концов, несколько часов полета лучше провести в обществе молодого остроумного собеседника, чем измученного командировочным бытом храпящего мужчины выше средних лет.
– А почему странный?
– Потому что в ваши годы человек должен уже определиться в жизни.
– Я определился. Меня моя жизнь устраивает. И в плане материальном, и в плане духовном.
– Иными словами: вы счастливый человек?
– Да. Счастливый. Я живу так, как мне нравится, и ни перед кем не отчитываюсь за бесцельно прожитые годы. Разве мы не за это боролись?
– А вы боролись? – засмеялась Наташа.
Смех, между прочим, был ехидным. И это ехидство было оправданным. Ибо я действительно не боролся. Наверное потому, что не успел в силу возрастных причин. На меня, что называется, упало, как, впрочем, упало и на многих других. Кто-то адаптировался к этой внезапно рухнувшей на плечи свободе, кто-то нет. Но в принципе винить особо некого. Человек в общем-то не созидает жизнь, он к ней приспосабливается.
– Убогая у вас философия, однако,– сморщила миленький носик Наташа.– А кто в таком случае жизнь созидает?
– Возможно, Бог, возможно, дьявол, а возможно, оба вместе, оставляя за человеком право хватать на лету их милости и уворачиваться от неприятностей.
– И вы уворачиваетесь?
– Да. Сегодня, например, меня едва не застрелили. Хотя, заметьте, я ни в чем не был виноват. И неприятность эта свалилась мне на голову только потому, что неделю назад мне улыбнулась фортуна в виде карточного выигрыша. Так что в этом мире все уравновешено. И, чтобы получить куш, надо чем-то рискнуть, ну хотя бы покоем.
– Так вы карточный шулер?
– Нет. Я игрок. И в сфере моих интересов не только карты. Карты это скорее хобби, чем профессия. Я не обманываю судьбу, я с ней играю.
