Такой финал Макара явно не устраивал:
— Нет, ты запуталась! В конце я насилую Катю, но это не важно, а важен балансирующий канатоходец.
— В этом черном коридоре, в который привела всех Катя, — радостно подхватила Настя, вспомнив свою первоначальную идею. — А девушка со спичками — она постоянно меняется. То она кассирша, то появляется на пути у вас, ну не важно — отстраненный персонаж, как пятно на обоях, появляется везде. А Дракон, у него должна быть активная роль. В итоге он спасет Катюху от тебя.
— Стоп!
— А девушка с молоком — она будет символом. Символом того, что…
— Стоп, я не возражаю против девушки с молоком…
— Потому что я, это моя роль! — Настя-режиссер даже покраснела от волнения, это действительно было очень важно. — Я буду играть девушку с молоком. Я — Мэрилин Монро!
— Да! Но я Катю изнасилую по-любому!
— Да спи ты, с кем хочешь, хоть с Драконом!
Время уже давно перевалило за полдень, на улице тяжелым свинцово-солнечным зноем разливалась жара («Среднемаксимальная температура в пустыне Мохаве…», — беспрестанно повторял кто-то в голове Насти голосом Николая Дроздова). За окном сын хозяина отеля, в котором они остановились, чистил в ведре бычков, пойманных на ночной рыбалке, — их собирались пожарить на ужин. Позади него — синее, без облачка, украинское небо и степь. Настя вспомнила скамейки у библиотеки украинской литературы в Москве, на Трифоновской, которые она видела перед отъездом. Там рядом еще осенью, видимо, ностальгируя по девяностым, расстреляли джип какого-то бизнесмена. Верхняя часть скамеек была покрашена в синий, нижняя — в желтый, как флаг Украины. От вида этих скамеек всегда становилось тепло, даже в дождливый московский день. Синяя полоса, должно быть, символизировала небо, но для Насти это было море, в котором плавают бычки, похожие на речных пескарей. Пескари зарываются в песок, неподвижные, пятнистые, будто с веснушками, должно быть, и бычки так же.
“Вот бы открыть тут заводик, делать сушеных бычков и ни о чем больше не думать, — подумала Настя, — упаковывать их по трое в пакетики для любителей пива, и самой высушиться на солнце и море как они”.
— Раз по поводу насилия возражений нет, значит, теперь мы должны придумать, где тут ужас, — сказал Макар. — Катя хотела снимать фильм ужасов, нельзя ее разочаровывать.
— Ужас будет, когда Катюха будет глядеть на небо, лежа под тобой, — без особого энтузиазма ответила Настя, пододвинувшись поближе к вентилятору, который дарил прохладу. — Ужас будет в ее глазах. Уж ты мне поверь. Пока ты будешь пыхтеть и царапать ей щеку щетиной, вот тогда и будет ужас.
— Нет, я хочу, чтобы везде был ужас, — возразила Катя.
По телевизору в это время показывали постоянно сменяющих друг друга разжиревших чиновников, которые напоминали бобров, устраивающих запруды из денег.
«Таким образом, ситуация зашла в тупик!», — сказал очередной бобр, разведя в стороны руками.
— Нет, ужас все-таки можно подручными средствами, — предложила Настя, — кстати, можно социальный ужас сделать. У одной моей подруги бабушка вычитала в газете с народными рецептами, что нужно пить собственную мочу, чтобы оставаться вечно молодой. Поэтому они всей семьей и стали пить, включая подругу.
— Ну, это тоже не особенно ужасно, мне кажется, — сказала Бяша. — Я слышала, это действительно полезно. Даже Че Гевара пил собственную мочу.
— Одно дело Че Гевара, и совсем другое — Машка из соседнего подъезда. Кстати, она вообще очень крутой прототип для нас, ее опыт нам подходит, я знаю, что говорю. Ее весь двор знал, потому что она лишилась девственности случайно с помощью тюбика от зубной пасты. И всем об этом рассказывала, так что она реальной знаменитостью на районе была.
— Не хочу я никаких тюбиков! — сказала Катя.
— А меня? — спросил Макар.
— А тебя тем более!
На кухню вышла старшая сестра Кати, Лена, которая целыми днями сидела в номере, слушала казахские свадебные песни на мобильном телефоне и читала особые журналы (издававшиеся тиражом 2–3 тысячи), от первой до последней обложки набитые потоком сознания в духе «Эля! Счастье-любовь Создатель создает мир очищается очищается от мутаций и Создатель бесконечной любви приходит на Землю мутаций больше нет. Любовь и радость! Эля-нинана-любовь!». Первый номер журнала нужно было читать два раза, второй — четыре, и так далее, в геометрической прогрессии. Лена спросонья хмуро посмотрела на всех собравшихся и налила себе большую чашку чая с молоком и солью, который пила каждые полчаса.
— Ты мутант, Макар, — сказала она, — но самое страшное, что ты не занимаешься лечением.
— Чем он не занимается? — удивилась Настя-режиссер, разом избавившись от сонно-ленивого настроения.
— Лечением.
— Мочой?
— Нет, энергией, которая сейчас спасает Землю, — сказала Лена. — А вот ты, Макар, ты хотя бы чай пьешь? Нет, чай ты пьешь, но вообще это все так ужасно…
— Почему? — не поняла Настя. — В смысле? Что ужасно-то?
— У нее-то? — спросила Катя.
— Нет, она такая говорит все ужасно, я не совсем поняла, что ужасно…
— А, это она просто так, — сказала Катя, — она просто немножко сумасшедшая.
— Нормально, почему же… — возразила Настя. — У всех же какие-то свои идеи…
— Просто мы работаем над тем, чтобы спасти мир, — пояснила Лена, — для этого как минимум нужно пить чай. А вот эта свинья, — она толкнула Макара в бок, — не хочет ничего делать! Он вообще пообещал, что будет лечиться! И каждый день ни хрена не лечится…
— А чем он болен?
— Как это чем! Тем же, чем и все человечество. Он животное! И вообще, выключите ваш чудовищный телевизор. Макар, поставь лучше песню про катафалк.
— Про какой еще катафалк?
— Про тот, в котором все едут. Я не помню… не помню, не помню, но там был еще хоп.
— Хип-хоп?
— Да нет же! Хоп!
— Лена, я не понимаю, о какой песне ты говоришь.
— Ааа… Нет, не хоп! Iggy Pop… Или нет, я уже не хочу эту песню, я хочу другую, потому что она совсем красивая. Ты ее знаешь? Там есть такой «пам!».
— Я много таких песен знаю.
— Вот и найди тогда? Там «пам!», потом мулатка долго поет очень красивым голосом, а потом опять «пам!». Поставь ее! Ну, поставь, скорее же!
Режиссер смотрела, как Лена сосредоточенно мешает чай с молоком ложкой по часовой стрелке, нашептывая про себя что-то. Настя тоже решила налить себе спасительного чая («Зеркальный эффект», — прозвучало в ее голове, на этот раз уже голосом доктора Хауса), однако чайник оказался идиотским — заварка по большей части выливалась из-под крышки, а не из носика, так что она быстро оставила эту затею.
— Нет, я все же не до конца поняла про энергию, спасающую Землю. Это надо всем такой чай пить, чтобы ее спасти?
— Настя, ты хотя бы представляешь себе, сколько у тебя спиралей ДНК? — спросила Лена.
Вопрос поставил Настю-режиссера в тупик.
— Не очень. Ну, примерно.
— А я знаю! У тебя их две! А должно быть восемнадцать! И вообще, о чем вы все говорите, если есть второй закон термодинамики? Внутри у вас у каждого бомба, вы постоянно разваливаетесь на куски, и ни
