Поездка в Скарборо

заключается не только в старшинстве?

Лорд. Да, чтоб мне помереть!

Фэшон. Клянусь всем святым, ты князь всех хлыщей!

Лорд. О, я горжусь тем, что являюсь главой такой влиятельной партии.

Фэшон. Неужели тебя ничем не проймешь?! Защищайся, трус!

Лорд. Видишь ли, Том, я всегда считал тебя глупым малым, и вот одна из глупейших затей, какие мне приходилось видеть. Ты так обнищал, что жизнь стала тебе в тягость; ты ищешь ссоры со мной, надеясь либо проткнуть меня и наследовать мое состояние, либо напороться на мою шпагу и тем положить конец своим несчастьям. Но этому не бывать!.. С кротостью философа и благоразумием государственного мужа я ухожу, не вынув шпаги из ножен… (Уходит.)

Фэшон. Ах так! Прощай же, братец! Совесть, отныне я могу пренебречь тобой! Эй, Лори!

Входит Лори.

Лори. Вы меня звали, сударь?

Фэшон. Отличные вести, Лори. Сиятельный лорд преподнес мне такую пилюлю, что мигом излечил меня от всех угрызений совести.

Лори. Вот теперь у меня отлегло от сердца. А ведь я был полон опасений, сударь, с тех пор как ваша совесть имела дерзость затесаться в нашу компанию.

Фэшон. Будь покоен, она не воротится. Мой братец щелкнул ее по носу, а я спустил ее с лестницы. Беги скорее на постоялый двор, вели немедленно заложить карету и заезжай за мной к тетушке Куплер.

Лори. Так, значит, сударь, вы прямым путем едете за счастьем?

Фэшон. Еду, Лори, еду! Иди, Лори, лети!

Лори. Счастливый день в моей жизни! Лечу на крыльях! Наконец-то я получу свое жалование!

Уходят.

Картина вторая

Сад за домом Ловлесса.

Входят Ловлесс и слуга.

Ловлесс. Хорошо, оставь меня.

Слуга уходит.

А ведь вдовушка нейдет у меня из ума! Никогда еще сердце мое не было покорено столь внезапно! Надо же ей было оказаться подругой моей жены! Это судьба, так пусть судьба и отвечает. Я этого не хотел. О небо, вот и она!

Входит Беринтия.

Беринтия. Отчего вы так задумчивы, сударь? Надеюсь, вы не больны?

Ловлесс. Я пытался понять, сударыня, болен ли я, или нет. Вот в чем причина моей задумчивости.

Беринтия. Разве это так трудно понять? Я всегда полагала, что каждый хорошо знает свое тело, хотя мало кто знает свою душу.

Ловлесс. А если я подозреваю, что болезнь моя заключена именно в душе?

Беринтия. О, тогда я берусь прописать вам лекарство!

Ловлесс. Увы! Вы не представляете себе, за что беретесь!

Беринтия. Надеюсь, вы позволите мне быть вашим врачом в этом случае?

Ловлесс. Это моя единственная мечта, хотя, говоря правду, у меня есть основания думать, что, если я доверюсь вам, болезнь моя только усилится.

Беринтия. Почему?

Ловлесс. О, вы можете выдать меня моей жене!

Беринтия. И, таким образом, потерять пациента?

Ловлесс. Так вы сохраните мою тайну?

Беринтия. Свято.

Ловлесс. Поклянитесь.

Беринтия. Клянусь женщиной.

Ловлесс. Вы клянетесь моим божеством; поклянитесь своим, и я поверю вам.

Беринтия. Хорошо, тогда клянусь мужчиной.

Ловлесс. Отлично! Так выслушайте же, в чем состоит моя болезнь, и дайте совет. Когда я увидел вас в театре, ваш мимолетный взгляд взволновал меня. Я увидел свою погибель, но не в силах был отвести от нее глаз. Я глядел на вас, покуда сердце мое не затрепетало… Вот и теперь при вашем приближении болезнь моя настолько усилилась, что, если вы не поможете мне, я превращусь в пепел на ваших глазах. (Берет ее за руку.)

Беринтия. О боже, пустите! Это чума, и мы заразимся ею! (Вырывает руку.)

Ловлесс. Так умрем же вместе, мой ангел!

Беринтия. В вас сидит демон!.. Пустите же! Сюда идут!..

Входит слуга.

Слуга. Сударь, госпожа вернулась и желает вас видеть.

Ловлесс. Хорошо, скажи, что я иду.

Слуга уходит.

Но, прежде чем уйти, дайте мне испить за ее здоровье из чаши блаженства.

Беринтия. Не приближайтесь, или, клянусь, я возненавижу вас!

Ловлесс (целуя ее). В делах любви женским клятвам не больше веры, чем клятвам мужчин. (Уходит.)

Беринтия. Ф-фу!

Входит полковник Таунли.

Таунли (в сторону). Ого! Что я вижу! Беринтия и Ловлесс… Они шептались… Так вот причина ее холодности ко мне!.. О женщина! Берегись же, Ловлесс. Долг платежом красен. (Громко.) Сударыня, я ваш покорный слуга. Мне незачем справляться о вашем здоровье: лицо ваше пышет румянцем.

Беринтия. Не более обычного.

Таунли. Разве что щеки пылают более обычного…

Беринтия. О… я возвращаюсь с прогулки…

Таунли. И только? Кстати, это не мистер Ловлесс ушел отсюда?

Беринтия. Да, он сопровождал меня.

Таунли. Вот как!

Беринтия. По-моему, он человек весьма приятный и в его обращении есть что-то подкупающее.

Таунли (в сторону). Так-так! У нее даже недостает скромности притворяться! (Громко.) Сударыня, смею ли я обеспокоить вас серьезной беседой?

Беринтия. О, сколько угодно. Но прошу вас, пусть она будет как можно менее серьезна!

Таунли. Не правда ли, вот уже около двух лет, как я осмеливаюсь ухаживать за вами?

Беринтия. Не помню в точности, но это действительно длится утомительно долго.

Таунли. Разве вы не давали мне все это время основания считать, что мои ухаживания приняты благосклонно?

Беринтия. Должна сказать, что вы были необычайно назойливы, а я значительно более терпелива, чем вы того заслуживали.

Таунли. Я приехал сюда по вашему желанию и единственно ради встречи с вами. И что же? После целого месяца мучительного ожидания вы не соблаговолили объяснить или хоть как-нибудь оправдать свое поведение!

Беринтия. О небо! Мне оправдывать свое поведение?! Мне оправдываться перед вами? Грубиян! Ну-с, мой милый, серьезный полковник, имеете ли вы добавить еще что-нибудь?

Таунли. Ничего, сударыня, разве только что теперь меня ничуть не удивляет то, чему я был свидетелем несколько минут назад. Женщина, которая может играть нежными чувствами своего возлюбленного, способна кокетничать с мужем своей подруги.

Беринтия. Совершенно верно. А этот пылкий возлюбленный способен, чтобы не скучать в отсутствии кокетки, совращать жену своего друга. Ах, полковник, ради бога, не говорите мне о чести и о дружбе!