Великая Екатерина

Они скрываются за дверью, и дальнейшие слова не достигают нашего слуха.

Сцена вторая

Утренний прием у императрицы. Центральные двери парадной спальни закрыты. Те, кто входят через них, видят налево от себя кровать под великолепным балдахином, стоящую на возвышении, куда ведут две широкие ступени. За ней дверь в деревянных панелях в будуар императрицы. У подножия кровати, посреди комнаты, золоченое кресло с резным императорским гербом и вышитым императорским вензелем. Вдоль стены, противоположной кровати, двумя унылыми рядами выстроились придворные. Застыв от важности и скуки, они ожидают пробуждения императрицы. Княгиня Дашкова и еще две фрейлины стоят немного впереди остальных у императорского кресла. Молчание нарушается лишь зевками и шепотом придворных. У изголовья кровати гофмейстер граф Нарышкин. Из-за балдахина слышится громкий зевок.

Нарышкин (предостерегающе поднимает руку). Тс-с-с…

Придворные мгновенно перестают перешептываться, выравнивают ряды и застывают в неподвижности. Наступает мертвая тишина. Из-за балдахина раздается звон колокольчика. Нарышкин и княгиня торжественно раздвигают его, выставляя императрицу всем напоказ. Екатерина переворачивается на спину и потягивается.

Екатерина (зевает). O-хо-хо… а… а-а-а… о… ох… которое время? (Говорит с немецким акцентом.)

Нарышкин (по всем правилам этикета). Ее императорское величество изволили проснуться. (Придворные падают на колени.)

Все. Доброе утро, ваше величество.

Нарышкин. Половина одиннадцатого, матушка-императрица.

Екатерина (резким движением садясь на постели). Potztausend![6] (Глядя на коленопреклоненных придворных.) Ах, встаньте, встаньте.

Все встают.

Ваш этикет мне надоел. Не успею я раскрыть глаза, как он уже начинается. (Снова зевает и сонно откидывается на подушки.) Почему они это делают, Нарышкин?

Нарышкин. Видит бог, не ради вас, матушка-царица. Но поймите и вы их. Не будь вы великая императрица, они были бы никто.

Екатерина (садясь). Они заставляют меня терпеть все это из-за собственного мелкого тщеславия? So?[7]

Нарышкин. Точно так. Ну и к тому же, если они не будут этого делать, вдруг ваше величество велят выпороть их розгами.

Екатерина (энергично выпрастывая ноги из-под одеяла, садится на край кровати). Выпороть! Я! Либеральная императрица! Философ! Ты варвар, Нарышкин. (Встает и обращается к придворным.) И потом, мне этого вовсе не надо. (Снова оборачивается к Нарышкину.) Тебе бы следовало уже знать, что у меня открытый и самобытный характер, как у англичан. (Раздраженно ходит по комнате.) Нет, больше всего меня злит в этих церемониях то, что я единственная в России не испытываю никакого удовольствия оттого, что я императрица. Вы все купаетесь в моей славе, греетесь в моих улыбках, получаете от меня титулы, награды и милости, любуетесь моей блестящей короной и сверкающей мантией, радуетесь, когда я допускаю вас к своей особе, а когда я милостиво к вам обращусь, целую неделю рассказываете об этом каждому встречному. А мне какая радость? (Бросается в кресло.)

Нарышкин энергичными жестами выражает свое несогласие.

(Повторяет категорически.) Никакой! Я таскаю корону, пока у меня не заболит голова; я стою с величественным видом, пока у меня не подкосятся ноги; я вынуждена улыбаться старым уродливым послам и хмуро отворачиваться от молодых и красивых. Никто мне ничего не дарит. Когда я была всего-навсего великой княгиней, английский посол дарил мне деньги, когда я хотела… вернее, когда он хотел получить что-нибудь от моей священной предшественницы, императрицы Елизаветы.

Придворные кланяются до земли.

А теперь, когда я сама императрица, от него и копейки не дождешься. Когда у меня болит голова или колики в животе, я завидую последней судомойке. А вы ничуть не благодарны мне за всю мою заботу о вас, за мой труд, мои размышления, мою усталость, мои страдания.

Княгиня Дашкова. Видит бог, мы все умоляем ваше императорское величество не утомлять себя так, дать отдых голове. Потому ваше императорское величество и страдает головными болями. У господина Вольтера тоже часто болит голова, и по той же причине — от ума.

Екатерина. Дашкова, ну и врунья же ты!

Дашкова приседает с подчеркнутым достоинством.

Думаешь, ты мне польстила! А я вот что тебе скажу: я не дам и рубля за головы всех французских философов, вместе взятых… Что у нас в программе на сегодня?

Нарышкин. Новый музей, матушка. Но экспонаты будут готовы только к вечеру.

Екатерина (нетерпеливо вставая с места). Да, музей. Просвещенной столице нужен музей. (Шагает по спальне, погруженная в размышления о важности музея.) Это будет одно из чудес света. Мне нужны экспонаты, экспонаты, экспонаты!

Нарышкин. У вас хорошее настроение сегодня, матушка-царица.

Екатерина (с неожиданной веселостью). Я всегда в хорошем настроении, даже когда мне не подают туфель. (Подбегает к стулу, садится и выставляет вперед ноги.)

Фрейлины, стоящие рядом с Дашковой, бросаются к ней, каждая с туфлей в руках. Екатерина, собравшаяся было их надеть, приостанавливается, услышав какой-то шум в передней.

Потемкин (неся англичанина через переднюю). Бесполезно бороться. Пошли, детка, пошли, душенька, пошли, красавчик. Пошли к нашей матушке. (Поет.)