Холодные, безжалостные глаза оценивали тяжесть ее грудей, полноту ее бедер, задержавшись на ее лоне, таком же лишенном волос, как в день, когда она появилась на свет. Таким образом, заверила ее графиня, арабские жен-шины встречают своих мужчин.
Взгляд бирюзовых глаз уперся в ее лицо.
— А что, если я не желаю быть соблазненным?
Элизабет учитывала реальную возможность его отказа, но она также знала, что больше не повернет назад. У нее появился опыт, и ей достанет смелости… во всяком случае, она так надеялась.
Элизабет подняла руки. Его взгляд скользнул к ее подмышкам, таким же выбритым, как и ее лоно. Потом она вытащила заколки, удерживавшие узел ее волос, и уронила их на восточный ковер. Теплая тяжелая волна привычным каскадом упала ей на спину.
— Тогда я заставлю тебя захотеть, — заявила она с уверенностью, которой отнюдь не испытывала сама.
Обойдя массивный стол красного дерева, она опустилась на колени. Ковер под голыми коленями оказался холодным и грубым.
Рамиэль повернулся к ней вместе с креслом и остался сидеть, слегка расставив ноги, с затуманенным взором. Его пальцы сжимали ручки кресла, вместо того чтобы ласкать ее тело.
— А тебе не любопытно, Элизабет? Ты не хочешь узнать наконец разницу между мужчиной и женщиной?
Он пытался прогнать ее… как она прогнала его две недели назад.
— А ты мне объяснишь, если я попрошу? В бирюзовых глазах мелькнула горечь.
— Общество уранианцев больше не фигурирует в учебной программе Итона.
— Ты говорил, что сохранишь эту тайну. Кривая усмешка вновь тронула его губы.
— Я так и сделал. Но Ричард во многом похож на тебя. И он рассказал о своем печальном опыте декану.
— Но сначала он рассказал об этом тебе.
Ричард сказал матери только, что он обо всем сообщил декану. И, как догадалась Элизабет, именно Рамиэль помог ему.
Рамиэль не мог скрыть своего разочарования.
— Он же не должен был тебе говорить.
— А он и не говорил, ты сам все выдал.
— Мне не нужна твоя благодарность, — процедил он сквозь зубы.
— Я знаю, чего тебе хочется, Рамиэль. — Ему хотелось того же, что и ей. — И я дам тебе это.
Рамиэль не мог скрыть заметную выпуклость, образовавшуюся на его черных брюках.
— И как ты думаешь, чего же мне хочется, Элизабет?
Элизабет сделала глубокий вдох и положила руки ему на бедра. Под тонким черным сукном мускулы были твердыми, как камень. Он не стал настолько далеким и чужим, каким хотел казаться.
— Я думаю, ты хочешь, чтобы я расстегнула тебе брюки и взяла в руки твою жизнь.
Мускулы под ее руками непроизвольно дернулись.
— Второй урок.
— Второй урок, — согласилась она и принялась за пуговицы.
Со стороны это выглядело не слишком пристойно — раздевать мужчину, сидящего неподвижно, как статуя, оказалось не менее трудно, чем раздевать трехлетнего непоседливого ребенка, но зато в награду… на свет появились отливающие темным золотом волосы.
Затаив дыхание, Элизабет осторожно вытащила толстый черенок пульсирующей плоти — твердой и горячей. Она едва могла обхватить его обеими руками. Ей даже не понадобилось двигать ладонями, чтобы обнажить чувствительный венчик.
Элизабет внимательно рассматривала его из-под приспущенных век. Жемчужная капелька блестела на кончике набухшей пурпурной головки.
— А теперь, я полагаю, ты хочешь, чтобы я взяла его в рот и облизывала и сосала, как ребенок грудь. — Она вскинула ресницы и прямо встретила его взгляд. — Так же, как ты ласкал мой клитор.
Хриплый вдох Рамиэля нарушил тишину, в камине раздался треск пылающего полена. Член в ее ласковых руках чуть поник. Склонив над ним голову, она вдохнула его аромат, запах мускуса с привкусом восточных специй, кончиком языка слизнула выступившую капельку, а затем глубоко взяла его в рот. Графиня сказала, что если она расслабится перед этим, то сможет глубже заглотнуть его.
Хриплый чувственный стон вырвался из его груди, прозвучав настоящей музыкой в ее ушах. Это было могущество женщины, это было чудо секса… это был Рамиэль.
Его член пружиной распрямился во влажном жаре ее рта. Массивная головка пульсировала в глубине ее горла, слившись с ней воедино. В том же ритме билась жизнь у нее между ног.
Элизабет захватила член в рот сколько смогла и принялась рьяно сосать и облизывать его, словно это был… «Интересно, у арабов есть леденцы на палочке?»— неожиданно подумала она. Но затем уже не могла ни о чем думать, погрузившись в аромат, вкус и шелковистую нежность его тела. В этот раз шампанское не мешало насладиться его истинным вкусом. И это оказалось поистине самым восхитительным блюдом, которое она когда-либо пробовала.
Почувствовав, как судороги сотрясают все его тело, Элизабет выпустила его изо рта со сладким чмокающим звуком. И ей было наплевать, пристойно это или нет. Лицо Рамиэля пылало от возбуждения, бирюзовые глаза сияли. Он вцепился в деревянные ручки кресла, словно сдерживал несущегося во весь опор скакуна. Не отрывая взгляда от его глаз, она нежно поцеловала трепещущую головку его члена. Костяшки пальцев его рук побелели.
— А теперь, я думаю, — прошептала Элизабет, намеренно обдавая его жарким дыханием, — ты хочешь, чтобы я сняла с тебя рубашку и стала нежно покусывать соски на твоей груди.
Третий урок…
Соблазнять мужчину оказалось необыкновенно эротичным занятием. Элизабет совершенно забыла, что у нее широкие бедра или, как сказал Эдвард, вымя, а не грудь.
Поднявшись на ноги, она потянула его рубашку из-под подтяжек. Ее тяжелые, набухшие груди, покачиваясь, касались его лица… и было так приятно чувствовать себя голой и бесстыдной. Она тянула скользкий белый шелк, пока он не поднял руки, невольно участвуя в собственном совращении.
У него затвердели соски. Впрочем, и у нее тоже.
Она легко коснулась своего тела — комок напряженной плоти, тогда она прикоснулась к нему — его кожа просто пылала.
Рубашка вдруг выскользнула из ее рук. Рамиэль стащил ее через голову и отшвырнул в сторону. В бирюзовых глазах блеснул вызов.
— Зачем ты все это делаешь?
Ну, уж теперь-то она не отступит. Может, с Эдвардом она и плюнула бы на все, но с этим мужчиной — никогда.
— Я полагала, что это очевидно. Разве тебе не хочется, чтобы я чуть-чуть покусала соски у тебя на груди, Рамиэль?
— Я хочу, чтобы ты наконец ответила, что все это значит?
— Просто я соблазняю собственного наставника.
— Зачем?
Она не отвела глаз.
— Потому что я лгала, когда сказала тебе, что я сожалею о том, что пришла к тебе.
— А когда ты говорила мне, что я ничем не отличаюсь от твоего мужа и отца? Тогда ты тоже лгала?
Рамиэль был полной противоположностью Эдварда.
— Да.
— Я не могу стать таким, каким ты хочешь меня видеть.
Она вновь опустилась на колени перед ним, положив руки ему на бедра. Жар его тела согревал ее пальцы.
— Но ты и без того такой. А теперь, если ты не против, я признаюсь, что мне ужасно нравится
