внезапно возникло странное побуждение, глядя прямо в лицо этой женщине, спросить: «А знаете ли вы, умница, кому вы тут рассказываете все это? Совершеннейшему профану, который по чистой случайности напал на след давно забытого самоубийства в доме Лафатера, и чьи прочие познания в этой области фактически равны нулю. Похоже, все это сущее недоразумение! Вы зря забиваете мне голову непонятными психологическими фокусами. Когда мы договаривались о встрече, мои намерения были куда более простыми и скромными. Приятный вечер и все такое».
Мысль о том, чтобы прямо так ей все и выложить блаженно затуманила мой рассудок.
Правда уже вертелась на языке, но пришлось сглотнуть ее.
– Я знаю, что вы сейчас готовы ответить. Но прошу вас, мне лишь хотелось бы напомнить, что вы в свое время писали относительно «Учения о красках» Гёте…
Теперь затуманился уже мой вздор, он стал чуть ли не мрачным.
– Как же там говорилось?… Помнится, одна из цитат Гёте: «Совсем не обязательно познавать природу во всей ее глубине и широте – достаточно придерживаться поверхности естества». По сути, это и наш принцип работы. Мы не изучаем под лупой одежду красного цвета как таковую, а мы лишь наблюдаем за тем, какое
– Да, все это прекрасно, но теперь все же давайте начистоту: чем я могу быть вам полезен?
Тут же я, дабы подчеркнуть серьезность своего вопроса, мельком глянул на часы.
– Мне хотелось бы… Ну, хорошо. Для начала – чего мы
Я кивнул как-то замедленно, по-прежнему не понимая, о чем она толкует.
– Конечно, я понимаю, Лафатер обожал делать записи, его наследие являет собой ворох бумаг и разрозненных листков.
– Совершенно верно, – подтвердил я. – Это я и сам успел заметить. Уже сколько дней ищу приложения к одному из документов и все не найду.
– В самом деле?
Она удивленно подняла брови; затем достала блокнот и заставила меня в точности написать ей, что именно я искал – приложения «А» и «Б» к документу Ф.А. Лаф. Ед. хранения № 26.
– Ну вот, видите, – сказала она. – Думаю, теперь мы найдем путь к взаимопониманию.
Она выдержала небольшую паузу.
– Наследие Лафатера, как я уже говорила, состоит из кучи бумажек. Иногда то или иное приложение может, скажем так, случайно пропасть. Или тем более какой-нибудь листок, верно? Чего не бывает в слепом-то исследовательском рвении, когда человек себя не помнит… Или просто, к примеру, если кто-то собирает автографы, ну вроде того. Такой маленький листочек. Его чуть ли не машинально суешь в карман, а потом… Потом привести все в порядок довольно мудрено. Почти невозможно. Если кто-то вообще станет этим заниматься.
– Ну, так что же?
– Ничего.
Окончательно запутавшись, я мотнул головой:
– Допустим, но почему вы мне все это рассказываете?
– Почему? – улыбнулась она, глядя куда-то в сторону.
В ответ я тоже начал было растягивать губы в улыбке, но она мгновенно увяла. Я заметил, что на ее лице проступает то выражение, которое преуспевающие писатели легких жанров частенько обозначают ни о чем не говорящим термином – «многозначительное».
– Секунду! Уж не думаете ли вы, что я…
– Ничего я не думаю. Знаю только, что на прошлой неделе он еще был на месте. Маленький рукописный листок. В той самой папке, которую вы изучали. А теперь его нет. Забавно, не так ли? Смешное совпадение.
– Госпожа доктор Сцабо! – Я стиснул подлокотники стула. – Вот это уже совсем не смешно. Можете пойти в библиотеку и, если вам угодно, заявить о пропаже. Я также не против, если вы пойдете в полицию и мою комнату в отеле перевернут сверху донизу. Прошу вас! Никаких проблем! Делайте, что считаете нужным.
Она кивнула:
– Ну да, конечно. А бумажка, возможно, тем временем в ста метрах отсюда, в каком-нибудь банковском сейфе.
Необходимо сдержаться, взять себя в руки. Сложнее всего было справиться с указательным пальцем! Он как раз собрался взмыть к моему виску, но по дороге опомнился и предостерегающе замер в воздухе.
То был момент, когда по идее, наверное, следовало бы встать и захлопнуть за собой все двери.
Она нагнулась ко мне вперед, через стол:
– Но ведь так мы ничего не добьемся. Почему бы нам не… поработать вместе?
– Итак, – мне хотелось прервать наконец эту дурацкую игру в жмурки, – я вас слушаю. Что вам нужно?
– Пропавший листок, ничего больше. Отдайте его нам или, если уж иначе не можете, хотя бы копию. Работайте с нами.
Она нервно перевела дыхание.
Я откинулся на спинку стула, больше ничего не говоря.
– Ну, так как?
Надо выиграть время! Я по крайней мере должен узнать, что это за таинственный листок, который моя собеседница ищет столь ревностно и фанатично.
– Мы могли бы, – загадочно ответил я, – все обсудить подробнее.
– Понимаю, – сказала госпожа Сцабо. – Вы хотите денег.
– Не обязательно.
Госпожа Сцабо с заметным облегчением откинулась назад и бросила в свой чай кусочек сахара.
– Могу ли я спросить вас, госпожа Сцабо…
– Разумеется, я слушаю!
– Этот… хм… листок. Я хочу сказать, что на нем написано?
– В «Физиогномических фрагментах» – помните, станина, в которую зажимали голову испытуемого? Прибор для измерения лба. Поначалу я и сама ничего толком не знала. Но потом… Все это до боли напоминает нынешние, уже компьютеризированные приборы.
– И на этом пропавшем листке, – продолжал я с некоторой иронией, – изображен тот самый, как вы его назвали, прибор для измерения лба. Верно?
– Нет. Вовсе нет. Существуют негативные изображения этого прибора, так что само по себе это не представляет особого интереса.
Госпожа Сцабо отхлебнула глоток чаю и осторожно поставила чашку на место.
– Мы измеряем лица. Мы их сканируем. Загружаем в компьютер, вытягиваем, расширяем их, придаем различные формы. Мы комбинируем отдельные части разных лиц. Это ведь все несложно. Недавно наши дизайнеры – думаю, вам это будет небезынтересно – даже раскусили «Систему лицевых кодов» Экмана. Вы слышали об Экмане? По идее должны бы! Он работает в Калифорнии. Кажется, в университете Сан- Франциско. Его кодировка, о чем вы наверняка уже слышали, это нечто вроде мимической азбуки…
– Надеюсь, вы в курсе…
– …Состоящей из сорока четырех основных возможных с точки зрения анатомии выражений лица, единиц мимической активности, из совокупности которых оно складывается.
– Полагаю, вам известно, – настаивал я, желая, пусть со второй попытки, все же продемонстрировать свои скудные познания в отношении обсуждаемой темы, – что Лафатер не так уж интересовался мимикой. Для него, если я правильно понимаю, куда важнее… Нет, госпожа Сцабо, я это говорю без всякой иронии, я ведь и сам не более чем исследователь, не так ли? Так вот, как я уже сказал, насколько мне представляется, Лафатера занимало в основном то, что изменениям не поддается. То есть овал лица, объем лба, разрез глаз и тому подобное.
– Совершенно верно. Нас тоже интересует именно это!
