Снег перестал. Когда я замерз, то зашел в кафе в конце парка. Официантка зажгла свет и принесла мне кофе. После этого она снова исчезла в двери за стойкой. Я смотрел через окно на озеро. Я впервые подумал о нашем ребенке, не об Агнес, ее беременности, ее утрате. Не о Маргарет. Я думал о ребенке, о неизвестном создании шести сантиметров в длину, которого я не хотел и которое я потерял. У него не было ни имени, ни лица. Я даже не знал, был это мальчик или девочка. Я никогда не спрашивал Агнес об этом. Я вышел на улицу. Стемнело, и, пока я шел по берегу озера, мои мысли обретали все большую ясность, и вдруг я понял, как должна продолжаться история Агнес. Словно я открыл дверь, за которой все было просто и до всего легко добраться. Агнес все еще спала, когда я пришел домой. Я прикрыл дверь в спальню и сел к компьютеру. Я был несколько скован, возможно, потому, что пришел с мороза, а в квартире было тепло, пожалуй, даже слишком. В моей истории я почти добрался до Рождества, но как-то так получалось, что праздники куда-то пропали. Я ощущал небывалую близость с Агнес, как никогда раньше. Мне даже казалось, что я не пишу, а просто пересказываю кинофильм, что крутится у меня в голове. Я видел Агнес стоящей на пустом перроне. Была ночь. Подошел поезд, почти пустой, и Агнес села в него. Я писал.
* * *
Дорога до Уиллоу-Спрингс занимает почти час. Когда Агнес вышла, было уже далеко за полночь, но все еще слышались разрывы фейерверка, и небо время от времени на мгновение вспыхивало бенгальскими огнями. Агнес продрогла, хотя она была в своем толстом зимнем пальто, но даже озноб казался чем-то посторонним, словно она только замечает присутствие холода, не ощущая его. Она шла по длинным улицам, мимо верениц маленьких деревянных домов, из которых еще кое-где доносились голоса и музыка…
* * *
Мне казалось, будто я пишу быстро, и все же было уже очень поздно, я остановился, потому что не мог больше продолжать, когда изображения у меня в голове замерли и исчезли. Я прочитал историю еще раз, и мне казалось, что я читаю ее впервые. Я не знал, чем это кончится, но было ясно, что так не может продолжаться, что так нельзя, что Агнес не выдержит и для меня это невыносимо. И все же надо было найти для Агнес финал, хороший конец. Но я слишком устал, я просто сохранил текст и выключил компьютер.
Я разделся и лег рядом с Агнес. Она дышала спокойно и повернулась, не просыпаясь, ко мне, обхватила меня рукой. Я тут же заснул.
31
— Ты написал концовку? — спросила Агнес на следующее утро. Ей было несколько лучше, но она охрипла и жаловалась, что ей больно глотать.
— Я еще не закончил, — ответил я.
Агнес встала к завтраку, но сразу же после этого легла снова. Позвонила ее мать. Я снял трубку. Я еще ни разу не говорил с родителями Агнес, никогда о них и не думал. Похоже, все общение Агнес с ними сводилось к редким телефонным разговорам.
Я принес телефон ей в спальню. А когда вернулся в гостиную, то услышал, как она говорила:
— Друг, пришел меня навестить. Я немного простудилась.
Когда она положила трубку, я пошел к ней.
— Твои родители ничего не знают обо мне? — спросил я.
— Ты подслушивал?
— Просто я услышал, как ты сказала, что тебя навестил друг.
— Я не слишком много рассказываю им о себе. Не думаю, что это их интересует. Для них любые новости — только повод для беспокойства.
— Из-за меня?
— Из-за всего. Они почти ничего не знают обо мне.
— Это потому, что они живут во Флориде?
— Мать хотела остаться со мной, но отец… Я сказала, что не буду приезжать к ним туда. И не ездила.
— Ты сурова.
— По отношению ко мне они тоже поступили сурово, когда уехали. Теперь они мне больше не нужны, а им я не нужна. Они еще появятся…
— Откуда у них мой номер?
— Звонки ко мне автоматически переводятся сюда.
До сих пор никто не звонил Агнес. Я пошел в кабинет. Я решил забыть о том, что написал вчера и придумать новый финал. Но я не стал стирать старый текст, а сохранил его в компьютере под названием «Финал-2». Как только начал писать, я почувствовал облегчение и полагал, что смогу исправить то, что натворил вчера. Я писал более осознанно, чем обычно, и быстрее, я знал, к чему стремлюсь, и выбирал кратчайший путь.
Я описал праздничные дни ровно так, как они прошли, только без отчуждения между Агнес и мной, без ее рыданий и без подарка Луизы. Я писал о замечательной неделе между Рождеством и Новым годом. Мы вместе готовили, гуляли, тепло одетые, по заснеженному парку Гранта, зашли в планетарий Адлера, где Агнес объясняла мне расположение звезд, в библиотеку, где искали старые рождественские истории.
* * *
* * *
Я слышал, как Агнес играла в спальне на виолончели. Обычно, когда я пишу, мне мешает любой звук, но теперь я был рад. Я писал почти не раздумывая, но не достигая того опьянения и одновременно сосредоточения, в котором работал еще вчера.
* * *
Мы включили телевизор, чтобы посмотреть прямую передачу новогодних торжеств на Таймс-сквер в Нью-Йорке. Тысячи людей собрались на площади и неотрывно смотрели на огромное яблоко, опускавшееся к ним. Ровно в полночь оно под радостные крики толпы достигло земли. Люди кричали и обнимались. Где-то начали петь, песня вырастала из гама, который постепенно стихал, пока не стало слышно одну только старую песню:
Агнес прекратила играть и вошла в кабинет.
— Мне не хочется, чтобы ты дописывал историю до конца, — сказала она.
— Почему?
— Это что-то нехорошее. Она нам не нужна.
— Но я закончил.
— Правда? — Она была в нерешительности. — У нее хороший конец?
— Да, конечно. Ведь в Америке все истории кончаются хорошо.
Агнес улыбнулась.
— Ты мне прочитаешь? — спросила она.
— Тебе надо лежать, — ответил я.
