Беглецы

— За моего брата Льва, — возвещает он, — и за наших родителей! За людей, всегда поступав­ших как положено. Праведных людей. Никогда не жалевших денег на благотворительность. Людей, честно отдававших одну десятую того, что они имели, церкви. Эй, мам, хорошо, что у тебя десять детей, а не пять. А то пришлось бы разрезать Льва пополам!

Присутствующие, не сговариваясь, изум­ленно вздыхают и укоризненно качают голова­ми. Старший сын, и ведет себя столь неподоба­ющим образом. Отец встает с места и хватает Марка за руку.

— Ты закончил? — спрашивает он. — Немед­ленно марш на место!

Марк сбрасывает руку отца.

— Нет уж, ты меня просто так не усадишь, — говорит он, заливаясь слезами и поворачива­ясь ко Льву: — Я люблю тебя, маленький бра­тец... я знаю, что сегодня твой день. Но я, не мо­гу в этом участвовать.

Марк разбивает бокал об стену, засыпав весь бар осколками стекла, разворачивается на каблуках и бросается вон из комнаты столь ре­шительно, что Льву сразу же становится ясно: он ошибся, думая, что брат пьян.

Отец подает сигнал, и оркестр начинает играть танцевальную музыку, хотя Марк даже не успел еще покинуть огромный зал. Люди понемногу выходят на танцевальную площад­ку, стараясь поскорее загладить неловкость, помнившуюся после резкого выступления Марка.

— Мне жаль, что так вышло, Лев, — говорит отец. — Почему бы тебе... не пойти потанцевать?

Но Лев обнаруживает, что танцевать боль­ше не хочется. Брат покинул зал, и вместе с ним ушло желание быть в центре всеобщего внимания.

— Я бы хотел поговорить с пастором Дэном, если ты не против.

— Конечно, нет.

Пастор Дэн был другом семьи еще в те вре­мена, когда Льва не было на свете. Мальчику всегда было легче обсудить какой-то интересу­ющий его вопрос с ним, нежели чем с родите­лями, потому что священник наделен мудрос­тью и терпением.

В зале слишком шумно и тесно, и они выхо­дят на патио, с которого открывается прекрас­ный вид на поле для игры в гольф.

— Тебе страшно? — спрашивает пастор. Он, как всегда, прекрасно понимает, что у Льва на уме.

Мальчик кивает:

— Я думал, что готов. Теперь мне страшно.

— Это естественно. Не волнуйся.

Но Льву от этого не легче. Он разочарован собой.

Всю жизнь он готовился к этому дню — каза­лось бы, достаточно долго. Лев с младенчества знал, что его принесут в жертву. «Ты особен­ный, — всегда говорили ему родители. — Ты призван служить Богу и людям». Лев не по­мнит, сколько лет ему было, когда он понял, что они имеют в виду.

— Тебя достают ребята в школе?

— Не больше, чем обычно, — отвечает Лев пастору. Это правда. Всю жизнь ему приходи­лось иметь дело с ребятами, ненавидевшими его за то, что взрослые относились к нему не так, как к ним. Дети, как и взрослые, делятся на добрых и злых. Это жизнь. Конечно, ему было неприятно, когда дети дразнили его «мешком с ливером». Словно он был таким же, как те мальчики и девочки, чьи родители подписывали разрешение на разборку, чтобы избавиться от них. Родители Льва даже в страшном сне не захотели бы избавиться от мальчика, получающего в школе одни пятерки и завоевавшего титул лучшего игрока в бейс­ больной лиге юниоров. То, что его отправля­ют на разборку, еще не значит, что родители мечтают отдать его лишь бы куда, только что­бы больше не видеть.

Он не единственный ученик в школе, кому суждено быть принесенным в жертву, но остальные мальчики принадлежат к иным веро­исповеданиям, и Лев никогда не ассоциировал себя с ними. Львиная доля гостей, пришедших на вечеринку, — его друзья, и это убедительно доказывает, что он не изгой, хоть им и уготова­на разная судьба. Они не такие, как Лев: их те­ла и органы принадлежат им, и свое будущее каждый выбирает сам. Лев всегда чувствовал, что Бог ему ближе самого близкого друга, даже ближе родителей, братьев и сестер. Иногда он спрашивал себя, всегда ли быть избранным значит быть одиноким? Может быть, это с ним что-то не так?

— У меня много неправедных мыслей, — гово­рит Лев пастору.

— Неправедных мыслей не бывает. Бывают просто мысли. И от некоторых нужно избав­ляться.

— Понятно... Знаете, я просто завидую брать­ям и сестрам. Думаю о том, как ребята из бейс­больной команды будут играть без меня. Я знаю, быть принесенным в жертву — почетная обязан­ность и Божье благословение, но не могу по­нять, почему выбор пал именно на меня.

Пастор Дэн, славившийся умением смот­реть людям прямо в глаза, отводит взгляд.

— Это было предопределено еще до твоего рождения. Здесь нет никакой связи с твоими поступками.

— Да, но я знаю множество ребят из многодет­ных семей.

— Сейчас это не редкость, — кивает пастор Дэн.

— Но многие семьи не приносят детей в жерт­ву — даже те, кто ходит в нашу церковь, — и ни­кто их за это не винит.

— Но есть и люди, приносящие в жертву перво­го, второго или третьего ребенка. Каждая семья решает по-своему. Твои родители очень долго ду­мали, прежде чем решились дать тебе жизнь.

Лев нехотя кивает, соглашаясь с пастором. Ему известно, что он говорит правду. Он «ис­тинная жертва». У родителей пять родных от­прысков, один усыновленный ребенок и трое подкидышей. Получается десять. Лев — одна десятая того, что имеют мать с отцом. Родите­ли всегда говорили мальчику, что это и делает его особенным.

— Я хочу тебе кое-что сказать, Лев, — говорит пастор Дэн, решившись наконец взглянуть мальчику в лицо. Его глаза, как и глаза Марка несколько минут назад, наполняются слеза­ми. — Я видел, как росли все твои братья и сестры. И, хоть я и дал себе слово не заводить лю­бимчиков, мне кажется, ты лучше их всех в ка­ком угодно смысле этого слова. Я бы даже не смог перечислить твои положительные качест­ва, так их много. Но именно этого хочет Господь, ты же знаешь. Ему нужна не просто какая-то жертва, а все самое лучшее.

— Спасибо, сэр, — говорит Лев, испытывая громадное облегчение. Пастор Дэн всегда зна­ет, что сказать, чтобы человек почувствовал се­бя лучше. — Я готов, — добавляет мальчик после небольшой паузы. Сказав это, он понимает, что, несмотря на все свои страхи и неправед­ные мысли, он действительно готов. Это то, ра­ди чего он жил все эти годы. И все же мальчику кажется, что вечер в честь праздника жертво­приношения заканчивается слишком рано.

***

На следующее утро стол в гостиной семьи Калдеров приходится раздвинуть на всю воз­можную длину, чтобы все желающие позавтра­кать смогли сесть за него одновременно. Все бра­тья и сестры Льва в сборе. Многие из них уже живут отдельно, но сегодня к завтраку собрались все. За исключением, естественно, Марка.

И все же, несмотря на то что за столом со­бралось так много народа, в гостиной непри­вычно тихо. Слышно только, как серебряные ножи и вилки клацают по тарелкам, и от этих звуков тишина в комнате становится лишь еще более гнетущей.

Лев одет в шелковую белую рубашку и брю­ки — одежду, предписанную ритуалом жертво­ приношения. Он старается есть аккуратно, чтобы на белоснежной ткани не осталось пя­тен. После завтрака все долго прощаются — об­нимают Льва и целуют без конца. Проводы даются ему особенно тяжело. Лев мечтает, чтобы его поскорее оставили в покое, опасаясь рас­плакаться.

Прибыл пастор Дэн — Лев настоял, чтобы он был рядом, — и как только он появляется в доме, проводы быстро заканчиваются. Лев вы­ходит на улицу первым и садится в «кадиллак» отца. Он дает себе слово не оглядываться, но, пока отец заводит двигатель, не выдерживает и поворачивается назад, чтобы последний раз взглянуть, как родительский дом медленно ис­чезает вдали.

«Я никогда больше сюда не вернусь», — ду­мает он, но поспешно избавляется от этой мысли. Она слишком эгоистична да к тому же не­продуктивна. Толку от таких мыслей немного.

Мальчик поворачивается к сидящему рядом на заднем сиденье пастору Дэну. Священник смотрит на