— Алексей, — Елизаров щелкнул каблуками и, как конь, мотнул головой. — Рад познакомиться.
— А вы кавалер, — сказала Ромка и улыбнулась.
— Займи гостя, — предложил Клыков. — На стол собери. А мы с Володей сбегаем к Зотову на часик. Дело есть. Ты нас, сержант, дождешься?
— Дождется, — ответила за гостя Ромка и озорно ему подмигнула. — Верно, Алексей?
Когда во дворе раздался гул заведшегося мотора, Ромка дружелюбно кивнула на диван, покрытый клетчатым пледом.
— Садитесь, Алеша. В ногах правды нет.
Он послушно сел. Она пристроилась рядом, сказала высоким грудным голосом:
— Вы мне понравились, Алеша. А я вам?
Елизаров проглотил слюну, не зная, как лучше ответить.
— Ой, застеснялся! — сказала Ромка и засмеялась, открыв ровные белые зубы. — У вас в лесу девушек нет? Тогда можешь меня потрогать. Я живая.
Елизаров глупо улыбнулся.
— Боишься?
Глаза ее задорно сверкнули.
Елизаров, все так же глупо улыбаясь, положил руку на ее плечо. Ромка не шевельнулась. Тогда он обнял ее и потянул к себе. Она, не сопротивляясь, прильнула к нему горячим тяжелым телом, глубоко задышала, чуть постанывая, как голубица, которую на горячей солнечной крыше обхаживает настойчивый сизарь. Елизаров слегка растерялся.
— Ты что?
— Хочу, — сказала Ромка жарким шепотом, нежно касаясь его уха губами. — Тебя хочу…
Все произошло быстро, как в американском кино. В самых смелых мечтах Елизаров не доходил до такого…
Под окнами загудела машина. Громко топая, в комнату вошли Клыков и Топорок. Клыков пристально взглянул на парочку и понимающе усмехнулся.
— Уже поладили, как я вижу? А ты хват, сержант! Хват!
Он прошел к буфету, достал оттуда початую бутылку коньяка, рюмки. Вернулся к столу, налил всем. Предложил:
— Выпьем, голубки? Давно я не видел Ромку такой счастливой…
— Он хороший, дядя Тимофей. Ты на него не сердись, — пропела Ромелла.
— Тебе нравится, значит, все. Я тебе не парторг, не судья…
Елизаров было потянулся к рюмке, но тут же убрал руку.
— Нет, я не буду.
— Что так? — спросил Клыков, нахмурившись. — Обижаешь.
— Мне пора в гарнизон. Неприятности будут.
— Быстро пьянеешь?
— Нет, но запах…
— Молодец, — похвалил Клыков. — Сам был рядовым. Знаю порядок. Теперь насчет газовой плитки. Считай — договорились. Только чтобы все тип-топ. Достанешь — деньги твои. Погоришь — ни я, ни Ромка тебя, милок, в глаза не видели. Сечешь?
— Все будет чисто.
— Посмотрим, посмотрим…
Распрощавшись с сержантом — к трамвайной остановке его провожал Топорок, — Клыков взял Ромку за руку выше локтя, крепко сжал пальцы и притянул в себе.
— Ты теперь, красавица, к гостинице ни на шаг. Будешь кувыркаться только с сержантом. Заметят тебя там — пеняй на себя. Наташку помнишь? Так вот, рядом с ней тебя и похоронят.
— Как же мне жить теперь? — спросила Ромка плаксиво.
— А так. Гроши я дам. Что касается мужиков, повторяю — останется один Елизар.
— Скажете тоже, — хихикнула Ромка. — Я девушка впечатлительная. Мне трудно сдерживаться.
— Перетерпишь.
— Шутите вы, Тимофей Васильевич, — опять хихикнула Ромка.
— Да уж куда там, — сказал он серьезно. — Учти, не послушаешь — поотрезаю…
Он отпустил ее руку, оттолкнул от себя и пальцем нажрал левую грудь, будто в кнопку звонка.
— Улавливаешь?
— Он же солдат, — сказала Ромка растерянно. Спорить с Клыковым она не пыталась, знала — если тот говорит, придется подчиняться, и потому лишь старалась выторговать условия повыгодней. — Он же раз в неделю приходить будет…
— Станет невтерпеж — иди к Сучку.
— Тьфу! — брезгливо передернула плечами Ромка. — Нашли кого предложить. Он весь в прыщах…
— Ладно, об этом хватит. Поговорим о Елизаре. Ты его почаще таскай по городу. Заводи в ювелирный. Ах, мол, мне колечко нравится, ой, какой славный кулончик. Учи, учи…
— Без смысла, — возразила Ромка. — Откуда там бабки?
— Не твое дело, — отрезал Клыков. — Чаще намекай, что у настоящих мужиков деньги должны быть. И о плохой охране ювелирного расскажи. Ты же там работала. Когда созреет на подвиг — мне скажешь…
Однажды, отправившись в увольнение, Елизаров застал в доме Клыкова всю компанию.
— Проходи, садись, — сказал Клыков, показывая на свободный стул. — Поесть хочешь?
— Не откажусь.
Елизаров оглядел стол, заставленный едой. На тарелках лежали помидоры, свежие и малосольные огурчики, селедка, посыпанная кружками лука, колбаса, стояли баночки с красной и черной икрой. Посередине стола возвышался «гусь» — большая бутылка «Столичной» с особо красочной экспортной этикеткой.
— Вот и отлично, — сказал Клыков. — Пообедаешь с нами. А для начала есть разговор.
— Слушаю вас, Тимофей Васильевич.
— Слушать буду я, — сказал Клыков с неожиданной жест костью в голосе. — А рассказывать придется тебе.
— О чем? — удивился Елизаров.
— Ты говорил с Ромкой о ювелирном? — спросил Топорок. — О том, как его можно потрясти?
— Кому какое дело, о чем я говорю с бабой? — окрысился Елизаров. Его задел не сам вопрос, а то, что Ромка продала его Клыкову. Сучка трепливая! — Кого касается, что я делаю, думаю или говорю?
— Меня, милый, касается, — сказал Клыков. — И вот почему. Тебя в этот дом пустили с доверием, как своего. Ты здесь пьешь, гужуешься. Бабу хиповую отколол. Короче, стал равным. «Калаш» мы у тебя купили. Не для игры, как понимаешь. И вдруг выясняется, что ты пытаешься провернуть дело у всех за спиной и при неудаче всех нас подвести под статью. Об этом ты подумал?
— Нет, — сказал Елизаров растерянно. — Но я эту хреновую лавочку с цацками не сейчас потрясти собрался. Перед самым дембелем. Сделаю и уеду. Вы — здесь, я далеко…
— Да ты у нас деловой! — подал голос Зотов.
— А что? — с вызовом спросил Елизаров. — Каждый работает, как умеет.
— Дурак! — сказал Клыков и презрительно сплюнул на пол. — Тебе только Ромку валять. Работник!
Елизаров вскочил обиженно, щеки его вспыхнули злым румянцем.
— Ну вас! Лучше пойду…
— Сядь! — приказал Клыков. — Сядь и слушай!
Елизаров снова опустился на стул.
— Так-то лучше, милок. Теперь закручивай мозгу, другой тебе такого никогда не скажет.
Елизаров взял с тарелки малосольный огурец и стал с хрустом жевать, демонстрируя пренебрежение
