высоту.
— Двадцать, — гнул свое поляк.
— Двадцать семь. Это окончательно.
— Двадцать три или мы разошлись. Всему есть разумный предел. У нас говорят — сошлись на базаре два дурака: один дорого просит, другой дешево дает. Вы — первый. Себя ко вторым причислять не стану. Вам предложена нормальная цена за весь товар сразу. Такое не часто подваливает. Вы упускаете свою удачу. До видзення, панове.
Ольшанский приложил два пальца к шляпе.
— Постойте, — сказал лысый. — Какая же тут удача? На каждой бутылке мы теряем по три тысячи.
— Ничего вы не теряете. Продали все сразу — и за новым товаром. А так вы будете по бутылке сплавлять, на еду, на жилье тратиться, да еще попадетесь на глаза людям Медведя или полиции. Потеряете больше, чем загребете! Короче, ваше дело.
— Хорошо, — вдруг согласился лысый. — Берете все сразу? Так?
— Так, — согласился Ольшанский. Он достал из кармана шикарное портмоне, приоткрыл его, демонстрируя русским несколько полумиллионных купюр с изображением ясновельможного пана Юзефа Пилсудского — воина и патриота. — Товар на деньги.
— Забито. Встречаемся в восемь на этом месте.
За торгом со стороны наблюдал мистер Дэвис. Расставшись с русскими, Щепаньский подошел к нему. Дэвис брезгливо скривил губы и отрицательно мотнул головой.
— Эти не подойдут, — сказал он негромко. — Придется их оставить.
Что-то не понравилось опытному разведчику в облике спекулянтов спиртным. Что именно, он не уточнял. Щепаньский вздохнул и перекрестился.
— Матка бозка, как же повезло хамам!
Дэвис усмехнулся.
— Зная вашу руку, не сомневаюсь, пан Казимир. А теперь забудьте их.
— Извините, мистер Дэвис, — голос Щепаньского звучал твердо, — но бизнес — дело святое. Я у них возьму товар, как договорился. Пусть едут с миром.
— Может быть, вы и правы, — согласился Дэвис. — Продолжайте поиск.
Тем же вечером к синему «москвичу» с советским номерным знаком, остановившемуся на одной из тихих улочек центра, подошла молодящаяся дама. Следы близящегося увядания на ее лице умело маскировала косметика.
Смуглолицый мужчина, сидевший рядом с шофером, оглядел ее снизу доверху — от белых элегантных туфелек до легкой соломенной шляпки, венчавшей роскошную прическу. Мысленно оценил добротную работу родителей — широкие бедра, бодрую грудь, ощупал глазами ее привлекательную крутизну и, наконец, посмотрел женщине в глаза. Та улыбнулась, открыв ровные, ослепительно белые зубы, спросила негромко:
— Вы не подскажете, где я могу купить золотой перстенек русской работы? С бриллиантами или изумрудом. И не дешевку, а настоящую вещь?
Она прекрасно говорила по-русски, нисколько не пшекая.
Смуглолицый еще раз оглядел даму. Его взгляд теперь скользнул сверху вниз, обтекая красивую фигуру.
— Только перстень? — спросил он и улыбнулся. — Такой даме подошел бы гарнитур…
— Не смела мечтать, — сказала полька и тоже улыбнулась. — Интересуюсь всем, что можете предложить.
— Это будет дорого.
— Разве речь о цене, пан-товарищ? По-моему, я спрашивала товар.
— Вы серьезно? — с интересом спросил смуглолицый.
— Или я похожа на пани, которая подходит к мужчинам?
— Как мне вас называть?
— Пани Гражина.
— Садитесь в машину, пани Гражина, — смуглолицый открыл заднюю дверцу.
— Тогда момент. Я ведь не одна…
Она подняла руки, поправляя шляпку. И сразу из-за угла серого здания появилась фигура мужчины в модном сером костюме.
— Знакомьтесь, панове, — сказала пани Гражина. — Это пан Казимир Ольшанский. Мой муж. Он готов разделить со мной радость покупки.
Они сели в машину.
— Итак? — спросил смуглолицый.
— Для начала познакомимся, — сказал Ольшанский. — Наше дело требует доверия.
— Лубенец, — склонив голову, представился водитель. — Иван Федорович.
— Ион Снегур, — объявил смуглолицый.
— Прекрасно, панове, — подвел итог Ольшанский. — Теперь о деле.
— У нас цацки — блеск! — сказал Лубенец и приподнял руку, украшенную массивным золотым перстнем-печаткой.
— Цацки нас интересуют мало, — сказал Ольшанский безразличным тоном. — Ваши советские изделия — это… — он щелкнул пальцами, подбирая подходящее слово, — это ширпотреб. Солидный покупатель — вы меня понимаете, панове? — их не возьмет. Богатая дама не станет носить платье, которое таскают все варшавские шлюхи. Даже под угрозой пистолета. Поэтому меня интересуют только камни и металл. Вы поняли? Камни и металл.
— Па-ан Ольшанский, — разочарованно протянул Лубенец. — Металл — это лом. Изделия во всем мире стоят дороже. Разве не так? Поэтому я могу легко продать каждый
— Речь, Панове, не о цене. Я говорю о принципе. Уверен, ваш товар не штучный, а ширпотреб. Вы взяли всю партию в одном ювелирном магазине, и она одинаковая по дизайну.
— По кому? — спросил Снегур, удивленно и нервно шевельнулся.
— По фасону, маэстро. Не волнуйтесь. Где вы брали товар, меня не волнует. Совершенно! Речь о том, что товар оптовый. Я возьму его весь. По ценам штучным. Но со скидкой.
— Какой же смысл нам продавать это оптом, да еще делать скидку? — удивленно сказал Лубенец.
— Большой смысл, панове. Штучная продажа всегда связана с риском.
— Мы люди рисковые, не пугайте, — засмеялся Лубенец.
— Вы сталкивались с людьми Медведя? — спросил Ольшанский. — Пани Гражина вычислила вас за два часа. Люди Медведя сделают это быстрее…
Лубенец посерьезнел. Медведь был одним из боссов, контролировавших советский подпольный рынок в Варшаве. Мелькнула тревожная мысль: не человек ли самого Медведя этот Ольшанский.
— Успокойтесь и поймите, — сказал поляк и положил ладонь на плечо Лубенца. — Я не желаю вам такой встречи, просто напомнил о ее возможности. Больше двух сделок вы не провернете: вас вычислят. Оптовая продажа для солидных людей всегда удобнее…
Расставались они вполне довольные друг другом и условиями сделки.
— Встреча завтра, панове, — сказал Ольшанский. — Вы с товаром, я с валютой.
— Где?
— Предпочитаю встретить вас в храме. Можем в православной церкви в Праге. Можем в костеле. Вот он, видите? Где вам удобнее?
— Нам все равно, — сказал Лубенец. — Только почему в храме?
— В интересах безопасности, панове. Люди Медведя не богомольны. Вас это устроит? Осмотримся и сразу уедем в другое место.
— Принято, — сказал Снегур и кивнул утверждающе. — Завтра в костеле.
