страшное дело!
– Да-а, от дубинки, привязанной к палке, щитом не прикроешься.
– Ну, уроды…
– Слушай, они, небось, своих потоптали больше, чем наши побили. И бабы… С чего все началось-то, ты понял?
– Это все пехота вислоухая. Какой-то мужик у них вроде вырвался и буянить начал. Голыми руками чуть ли не сотню раскидал и полковника зарубил. Пока они сопли жевали.
– И полковника?!
– Ну не знаю. Может, и его потом, когда заваруха началась…
– Мужика-то взяли?
– А черт его знает! Я же там не был. А солдатик из оцепления, пока мне рассказывал, заполучил камнем по шлему – аж мозги из носа брызнули.
– Ну, и дебилы! С одним иревом не могли справиться!
– А что ты хочешь от пехоты? Их чему учат-то? Главное, строй держать и команды выполнять четко. Когда наши прут сомкнутым строем, они кого хочешь сомнут – никаким варварам не устоять!
– Так то – в строю! Там главное команду не прослушать да с ноги не сбиться. А уж как сойдутся… Видел я пару раз! Первой шеренге и драться-то не приходится – щит в щит и кто кого передавит! Тут главное на ногах устоять – упал, и все, труп! Им и рубить-то не приходится – в основном, колют.
– Ясное дело, в тесноте не помашешь! Потому у них и мечи короткие и по бокам тупые.
– Да? Я-то думал, что это их из экономии такой дрянью вооружают. Видал я, как ребята после драки эти свои мечи ногами распрямляли. Разве такую штуку заточишь?
– Ты, может, и прав. Что тут из чего проистекает – дело темное. Прикинь: в армии пехота – основная сила. И этой пехоты по всей империи, по провинциям, распихано, наверное, больше, чем жителей в Ремте. Даже когда войны большой нет. Ну, допустим, кормят-то их местные за счет налогов, но оружие-то идет за счет казны. Да нормальный меч, вроде наших, стоит больше, чем пара пехотинцев со всеми потрохами!
– Пара пехотинцев вообще ничего не стоит! Видал, как их сегодня? Растащили в разные стороны и смяли как детей! Кто успел друг к другу прибиться, те и спаслись. По крайней мере – пока…
– Ясное дело: если хоть десяток клином встанет, они сквозь любую толпу, как горячий нож сквозь масло. Только для этого надо суметь построиться, надо, чтоб было кому скомандовать.
– Да-а-а… А еще говорят, что пехотинец бессмертен!
– Это старая шутка. Ее варвары на северной границе придумали. Они-то, как воевать соберутся, расфуфыриваются друг перед другом, чтобы, значит, не спутать, кто какой подвиг совершит. А наши прут на них строем – все на одно лицо! У всех все одинаковое – и амуниция и оружие. Ну какой дикарь, с пером в заднице, солдатика завалит и начинает петь победную песню. А чего петь-то, если на его месте уже другой стоит? Точно такой же!
– Слышал я эти сказки! Говорили даже, что как-то раз какие-то батты или хатты целую сотню вырезали. А на другой день на них из лагеря выходит точно такая же. Так они обделались со страху и разбежались – решили, что это мертвые восстали!
– Ну, с иревами этот номер уже не пройдет. Раз они нашей крови попробовали…
– Так они ее давно пробуют, сволочи! В ту войну, говорят, наших тысячами валили!
– Насчет тысяч не знаю, но две пехотных сотни они сегодня в грязь втоптали. И без всякого оружия!
– Если бы только пехота… Ты видел, как погиб наш сотник? Мы гнали по улице каких-то баб, а из калитки мужик выскакивает с вилами. На длиннющей рукоятке. Он эту рукоятку в землю воткнул и ногой придавил, а сами вилы… Близко уже было – первому не остановиться… Я-то вторым шел… Ну, гады!
– Остынь! Они нам за все заплатят!
– Я их, наверное, десятка два покрошил, а они все…
– Тихо!! Стой! Стой, тебе говорят!!
Всадники остановились и, привстав на стременах, стали всматриваться в густеющие сумерки. По дороге, зажатой скалами, им навстречу двигалась темная масса. Отдельных людей различить было нельзя, но ветер нес навстречу мерные выдохи: МАА… СЭЭ… АХХ…
Командир длинно выругался. Помощник хлюпнул разбитым носом:
– Похоже, помощь уже идет. Но не нам.
Женька подпрыгнул и, ухватившись руками, повис на ограде. Забор был каменным, капитальным и старинным. Старинным настолько, что для ног даже нашлась какая-то опора, позволившая слегка разгрузить руки. Парень довольно усмехнулся и стал потихоньку подтягиваться, склонив голову набок. В конце концов его левый глаз оказался чуть выше кромки стены. Приподнявшись еще немного, Женька смог увидеть стражника на той стороне.
Все было грамотно и правильно: охранник располагался именно в том месте, откуда можно просматривать всю относительно доступную часть забора вокруг особняка. Страж стоял, прислонившись спиной к дереву, широко расставив ноги и сложив на груди могучие руки. Голову он держал прямо и, казалось, пристально всматривался в видимую часть периметра. Но это только казалось, потому что на самом деле охранник спал.
«Вот это профессионал! – восхитился Женька. – Сколько же надо тренироваться, чтобы научиться спать в такой позе?!» Впрочем, судя по седым космам, торчащим из-под шлема, воин был далеко не молод и времени для тренировок у него хватало. Женька попытался рассмотреть в полутьме его веки: кажется, они неподвижны, значит, не притворяется.
Дорожка под стеной была посыпана мелким гравием, и пришлось максимально смягчить прыжок, чтобы он не хрустнул под ногами. Тихий шорох все-таки прозвучал, но стражник не шевельнулся, и ночной гость опустил в карман камень-голыш – привычное с детства метательное оружие. Бесшумно и плавно, как кошка, он двинулся сквозь знакомый сад.
Ночь поздней весны тепла и благоуханна, и, конечно, все окна в доме распахнуты настежь. Подоконник располагался на уровне его лица, и разглядеть спящих на широкой кровати было невозможно. Женька оперся руками и легко запрыгнул в комнату. Постоял, принюхиваясь и прислушиваясь, потом подошел к изголовью постели.
Спящие были укрыты лишь лунным светом, раздробленным листвой деревьев за окном. К запаху цветов примешивался тонкий дразнящий аромат мужских и женских выделений.
«Они, наверное, неплохо порезвились, – почти без зависти подумал гость. – Мне, наверное, никогда не научиться спать в обнимку с женщиной: чувствую себя связанным и беспомощным, а это невыносимо. Женщины же, наоборот, почему-то ощущают себя в такой позе надежно и защищенно – глупость какая…»
Эллана засопела во сне и слегка подвинулась. Теперь можно было разглядеть лицо ее партнера. Так и есть: Елед – гвардеец, сын здешнего министра финансов. «Что ж, – мысленно усмехнулся Женька, – им очень повезло, что я так и не сумел обзавестись тем, что все называют словом „ревность“. Впрочем, с виду они прекрасная пара, парень, наверное, очень красив по женским меркам. Ладно, будем считать, что он оказал мне услугу, влюбившись в Эллану. Наверное, он дорого заплатит за это… Прощай, Элл! Будь счастлива и постарайся искалечить не слишком много мужских судеб».
Женька постоял еще несколько минут, любуясь обнаженными телами, потом повернулся к приоткрытой двери и сказал тихим, но внятным шепотом:
– Опусти арбалет, Патиш! Не трону я их…
– Выходи отсюда! – так же шепотом приказал капитан и распахнул дверь.
В его огромном кабинете шептаться смысла не было, но предутренние сумерки к крикам не располагали. Патиш опустился в свое кресло и положил взведенный арбалет на колени:
– Стой, где стоишь, ближе не подходи!
– У этой штуки, – улыбнулся Женька, – сбоку такая щеколда, вроде предохранителя. По-моему, ты забыл…
– Да! – не дослушал его капитан. Он вынул из желоба болт и щелкнул спущенной тетивой. – Какого черта?
– Попрощаться зашел, – пожал плечами парень. – Видно, не бывать тебе моим тестем.
