делаю с удовольствием, нет ностальгии, нет слез и чувства невосполнимости временного ресурса, что было бы болезненно и крайне непродуктивно, а есть только щемящее чувство счастливой, беззаботной молодости. Она — то уж точно навсегда с тобой, раз ты ее прожил, верно? Чувство такое, как когда раскрываешь письмо от далекого и дорого друга, с которым уже никогда не увидишься…Письмо из В/Ч «44708», затерявшееся на 30 лет в коридорах «Десятки»…
Финал
Иногда задаю себе вопрос — что это было, моя Йеменская эпопея? 3 потеряных для профессионального роста года, высокооплачиваемая ссылка, бесплатная турпоездка или уникальная школа жизни на 14 параллели от экватора? Наверное, все понемножку, и одно, и другое и третье, где все смешалось с санской солнечной пылью, с пряными запахами сука, с ночными бдениями нарядов, разухабистыми праздниками совзагранколлектива, с ревом танковых моторов на учениях, да мало ли с чем, что услужливая память выискивает из глубин сознания теперь, через 30 с лишним лет после этих интересных лет.
Характерный факт — именно в Йемене, в первый год своей службы я отрастил усы!!А это о чем-то говорит, юноша повзрослел (ах уж эти самооценки), вышел из явного пубертатного периода, стал больше думать, больше понимать о мироустройстве, об отношениях между людьми. Шло формирование взрослого, мужского самосознания, как я сейчс понимаю. Я много писал тогда, в стихах тех лет, как в зеркале сегодня я вижу себя — ищущего простые ответы на сложные вопросы.
Я еще тогда не знал, что так просто не бывает, а кажущаяся простота ответов — это огромный труд мысли, сплав опыта и умений, это болезненные искания души, многие бессонные ночи. Что до всего в жизни придется доходить самому…Причем, некоторые стихи тех лет мне нравятся и сегодня, даже удивляюсь взрослости суждений и отточенности формы, слога. А некоторые по-детски описательны, наивны. Но чего еще ожидать от большого ребенка 23 лет от роду?
Сейчас я понимаю, что все-таки с Йеменом мне несказанно повезло, и не только в том смысле, что я решил сразу, одним махом все свои проблемы и с армией, и с относительным материальным достатком на многие годы, хоть это ох как немаловажно, а так же в смысле возможности взросления в относительно комфортной, одновременно жутко интересной атмосфере экзотической «заграницы». Йемен стал своеобразной платформой взросления, предчувствием взросления со всеми принятыми атрибутами взрослой жизни, призванными демонстрировать внешнему миру статус мужчины — женитьба, дочь, дом (пусть и на перекладных пока), обеспечение достатка (добытчик!!), загулы с друзьями (а как без них). И море общения с самыми разными людьми, тысячи ситуаций, требующих принятия решений, ошибки и маленькие победы — все слилось в круговорот времени на древней земле Arabia felix,спрессованный в три года службы.
Но, все-таки, по-настоящему взрослая жизнь и карьера начались после йеменской командировки…
Летом 1980 года в Москве была Олимпиада, которую активно бойкотировали многие западные страны, с США во главе, для нас это все было далеко, на другой какой-то планете. Вот когда летом, в июне умер Высоцкий, я помню, меня как бы тряхануло шоком бессилия, не хотелось верить, что такие люди могут быть смертны. Высоцкий был вне времени и потому бессмертен в моем сознании. Несмотря на то, что я смотрел его спектакли когда-то, даже однажды его видел вполне себе во плоти около Таганки — он казался бесплотным порочным ангелом, существующим для компенсации отсутствующей тогда общественной морали и совести. В истории так и остались эти два события вместе — Олимпиад с плачущим Мишкой, и хвост очередей прощания с Высоцким, с топтунами по всеми периметру. Мое лето 1980 года было последним в Йемене, я уже готовился на Родину, паковал чемоданы и коробки.
Я вернулся поздней осенью 1980 года, предстояло устраиваться на работу, но куда? Ситуация для меня лично за три года отсутствия на Родине не изменилась ни коим образом — мне, по-прежнему, не светило никаких теплых мест ни в Министерстве, ни во Внешнеторговых Объединениях МВТ., у меня не появился дядя замминистра, мой папа не работал в МИДе, и т. д..Я помню холодный уже, ноябрьский сумрак, гудящее грязное Садовое кольцо, черные громады кажущихся нежилыми домов вдоль него, и состояние страха перед будущим. В Москве мне катастрофически не хватало света, после яркого солнца Йемена. В Москве я вдруг оказался чужим, это была не моя планета, мне предстояло на ней прописаться, и в прямом и в переносном смысле, и начать покорение, начать строить карьеру, расти и просто жить, в конце концов, жить в новых рамках, по новым правилам. Слава богу, я уже научился распознавать некоторые из них, но 99 % мира оставалось еще непознанным. Или 98? Ну, в общем, много…
…Самолет вырулил на дорожку, очередей на взлет в те годы в Сане, естественно, не было и быть не могло, так что почти сразу — разбег и взлет. Летали на ТУ-154-ых, других просто не было. Я прильнул к иллюминатору, внизу оставались мелко-нарезанные квадратики полей, пыльные дороги, гряда гор вокруг города, в котором пролетели годы жизни, я улетал со щемящим чувством, с комом в горле. Я точно знал, что никогда не вернусь сюда больше. Йемен остался за горизонтом, и за чертой времени, отделяющей реальность от памяти.
