Ранние стихи

Последний поезд уж ушел[9].

Гипотезу о суициде некто
Вдруг выдвинул — все бурно обсуждали,
Сурово хмурил брови грустный лектор:
    «Его иглой проткнули, не кинжалом!»
Кричат и с пеной говорят у рта,
    Рыданье, плач и вздохов не сдержать,
«Как пенни к шиллингу, один как к ста,
    Он сам себя убил — невинна мать!» —
    Но этого не доказать,
    И тишину бежит взломать
Толпа детей, шумящая всегда.
    Они в слезах, они в печали,
    С недоброй вестью вдруг вбежали,
Сказать: стряслась еще одна беда
Нет, не глаза глядят — глазищи,
    И сердце[10] бьется звонко:
«Там курица безумно рыщет,
Убив еще цыпленка!»

Лэ, исполненные скорби № 2

Дом Пастора[11] красив,
Старинный Дом из Крофта,
На нем лучей массив,
И ветер дремлет кротко.

Из всех домов, садов
Спешит вперед народ.
И маршем, вставши на дорогу,
Идут по двое-трое в ногу

Вот детский хоровод,
Вот дети средь садов.
Здесь кто у двери ждет,
Кто двинулся вперед,
Кто позади идет.
На островок, на сушу
Спешат скорей к земле.
Сегодня смотр: кто лучше
Здесь держится в седле.
На запад и восток
Толпа вдруг разделилась
Под парнями «конек», —
Поводья пригодились, —
Мучительно жесток,
Силен — таких вязать[12], —
Привык всегда лягать копытцем,
Привык всегда назад стремиться
И всеми управлять.

В седло забрался рыцарь. Ах!
И рад народ сердечно:
Вот стремя на его ногах,
В руках его уздечка,
Будь осторожней рыцарь,
Не искушай судьбу.
Сей зверь не позволял садиться
Ни князю, ни рабу.

Тебе послал зайчонок
В соломе свой поклон,
Смиреннейший цыпленок[13]
Лишь твой — таков закон,
Снегирь и канарейка
Послушны много лет,
И черепаха в душегрейке
Тебе не скажет «нет».

«Коняшка» же не признает
Удил — ах, зла «коняшка»,
И горе тем, кто бьет ее,
Тем, кто пинает тяжко.
Когда ездок хотел ее
Ударить[14] что есть сил,
Она в загон пошла беспечно
И молча напрягла уздечку,
Не слушаясь удил.
Шажком дорогу в Дальтон
Шлифуют — нет новей —
Стремятся толпы в даль ту,
И каждый во главе,
И часто смотрят вспять:
Там медленно шагают
Наездник с «боевым конем» —