мне страшно?
17 июня 2002 г
Почти в полном молчании, не считая коротких и внезапных диалогов, мы приехали туда, где была назначена встреча.
Это была небольшая вилла за городом, на другой части морского берега, где скалы уступают место песку. Местность была пустынной, а дом довольно изолированным. Мы проехали через высокие железные ворота, и я сосчитала машины, припаркованные на дорожке: их было шесть.
– Моя сладенькая, вот мы и приехали. – Флавио этой своей манерой злит меня до потери сознания… кто, блядь, он такой? Что это он себе позволяет: называет меня «сладенькая», «дорогая»,"малышка"… Я бы его задушила!
Нам открыла дверь женщина, примерно лет сорока, обаятельная и надушенная. Она меня измерила взглядом с головы до ног, взглянула на Флавио с одобряющим видом, он ей слегка улыбнулся.
Мы прошли по длинному коридору, на стенах были развешаны абстрактные картины. Когда мы вошли в зал, я почувствовала огромное смущение, потому что на меня были устремлены десятки взглядов: большинство присутствующих были мужчины, кто в галстуке, кто без, кто-то с маской на лице, но в основном гости были без масок с открытыми лицами. Несколько женщин подошли ко мне и задали вопросы, на которые я ответила целой серией вранья, о чем накануне у нас была договоренность с Валерио.
Проф подошел ко мне и сказал:
– Не дождусь, когда начнется… Я хочу тебя лизать и быть в тебе всю ночь, потом смотреть, как ты это делаешь с другими.
Я сразу подумала об улыбке Клаудио: он никогда не пожелал бы увидеть меня в постели с кем-нибудь.
Флавио принес мне бокал с крем- виски, что мне напомнило кое-что, произошедшее несколько месяцев назад… Я подошла к фортепьяно и вспомнила, каким образом совсем недавно я отвязалась от Роберто. Я ему пригрозила, что все расскажу его девушке, если он не перестанет мне названивать, и потом добавила, чтобы его дружки держали язык за зубами и помалкивали относительно меня. Это сработало, он больше не проявлялся!
В какой-то момент ко мне подошел мужчина лет тридцати, у него была такая легкая походка, словно он летел; у него были круглые очки и огромные сине-зеленые глаза, лицо в оспинках, но красивое.
Он пристально на меня посмотрел, а затем сказал:
– Чао, это о тебе столько говорили?
Я взглянула вопросительно и сказала:
– Зависит от того, кто тебе это говорил… А о чем, в частности, говорили?
– Ну… мы знаем, что ты очень молодая, я лично не верю, что тебе уже восемнадцать. Нe потому, что ты так не выглядишь, а потому, что я это чувствую… Короче, мне сказали, что ты уже много раз принимала участие в вечеринках, как сегодня, но только с одними мужчинами…
Я покраснела и захотела выяснить.
– Кто тебе это говорил? – спросила я.
– Ну… какая разница… слухи разные ходят… ты хорошенькая писюшка, да? – И он заулыбался.
Я попыталась сохранить спокойствие и находиться в игре, не испортив ничего.
– Мне никогда не нравились схемы. Я согласилась на это, потому что хотела…
Он на меня посмотрел, прекрасно сознавая, что я вру, и заявил:
– Да здравствуют схемы: есть люди, чьи схемы просты и понятны, а есть другие, сплошной каприз в стиле рококо…
– Тогда моя схема – нечто среднее, – сказала я, очарованная его ответом.
Подошел Валерио и сказал, чтобы я к нему присоединилась на диване.
Я кивнула тому мужчине, увильнув от прощания, потому что была уверена, что в середине вечеринки мы окажемся внутри друг друга.
На диване уже сидели молодой человек спортивного вида и две женщины, довольно вульгарные, с чрезмерным макияжем, обе с копной светлых волос оттенка платины.
Я и проф оказались в центре этого огромного дивана, он залез рукой мне под кофточку и стал гладить мою грудь, это меня привело в смущение и замешательство.
– Ну Валерио… неужели именно мы должны начинать?
– А почему бы и нет, ты не согласна? – спросил он, покусывая мочку моего уха.
– Я так не думаю… У нее на лице уже проштамповано желание, – сказал с амбицией спортивный парень.
– С чего это ты взял? – спросила я с вызовом.
Он не ответил, а только запустил руку мне под юбку между ляжками и стал с напором меня целовать. Я начала поддаваться, этот тупой напор меня все увлекал и увлекал за собой. Я приподнялась, чтобы дотянуться до него и поцеловать, проф воспользовался этим и стал поглаживать мою задницу сначала медленно и нежно, по затем его движения трансформировались, превратившись в решительные и горячие. Люди вокруг меня перестали существовать, даже если они были там и наблюдали за мной, в ожидании того, что один из мужчин по обе стороны от меня начнет в меня проникать.
Пока парень меня целовал, одна из двух женщин обхватила его грудь и стала целовать в затылок. В какой-то момент Валерио поднял мою юбку, все стали любоваться моей задницей и моей половой щелью, выставленными напоказ на незнакомом диване среди незнакомых людей. Моя спина изогнулась наподобие арки, и я полностью предложилась ему, в то время как незнакомый парень впереди меня держал мои груди и сильно их сжимал.
– М-м-м, ты пахнешь, как молодой персик, – сказал какой-то мужчина, подошедший меня понюхать, – ты гладкая и нежная, как свежий персик, только что вымытый. Молодой персик созреет, потеряет свой цвет, затем вкус, и, наконец, его кожица станет вялой и морщинистой. В самом конце он сгниет, и черви высосут из него всю мякоть.
Я выпучила глаза, лицо мое покраснело, я рывком обернулась к учителю и сказала:
– Пойдем отсюда, я не хочу.
Это случилось как раз в тот миг, когда мое тело начало полностью расслабляться…
Бедный Флавио, бедный спортивный парень, бедные все и бедная я.
Я поставила в тупик всех, и себя тоже; я со слезами на глазах побежала прочь по длинному коридору, открыла входную дверь и пошла к машине.
Стекла машины были полностью запотевшими от чрезмерной влажности, в которую были погружены и дом, и я.
По дороге домой не было произнесено ни слова. Перед самым подъездом я сказала:
– Ты все еще ничего не сказал о моем письме.
Долгие секунды молчания и затем лишь:
– Прощай, Лолита.
20 июня, 6:50
Я прикоснулась губами к телефонной трубке и услышала его голос, едва пробудившийся.
– Я хочу быть с тобой, – прошептала я тихо- тихо.
24 июня
Сейчас мочь, дорогой дневник, и я на террасе своего дома.
Я любуюсь морем.
Оно такое спокойное, тихое, меленое; теплый воздух смягчает волны, и я слышу их отдаленный шум, мирный и деликатный… Луна немного спряталась и, кажется, наблюдает за мной взглядом сочувствующим и прощающим.
Я спрашиваю ее, что я должна делать. Она мне говорит, что трудно удалить коросты от ран из сердца.
Мое сердце… я не помнила, что оно всего лишь одно у меня. А может, я этого никогда не знала.
Какая-нибудь волнующая сцена в кино никогда по-настояшему меня не взволновала, какая-нибудь хорошая песня никогда меня не растрогала, а в любовь я всегда верила наполовину, полагая, что, скорее всего, невозможно узнать ее по-настоящему. Я никогда не была циничной, нет. Просто никто меня не научил, как помочь выйти наружу моей любви, которую я держала внутри себя упрятанной, скрытой от других. Но она была где-то, нужно было ее разрыть… И я искала, устремившись в тот мир, откуда любовь была выслана напрочь; и никто, повторяю, никто меня не остановил на этом пути и не сказал:
– Нет, малышка, здесь нельзя пройти.
Мое сердце было закрыто в ледяной келье, было опасным делом разрушить ее одним ударом: сердце могло бы остаться навеки со следами от ран.
Но приходит солнце, не это сицилийское – оно обжигает, пышет огнем, порождает пожары, а иное – мягкое, хорошее, доброе, которое полегоньку растапливает лед и не создает опасности залить внезапно обильным потоком мою иссушенную душу.
Поначалу мне казалось уместным спросить, когда мы займемся любовью. Но в момент, когда я собиралась это спросить, я вдруг стала кусать губы. Он сразу понял, что у меня что-то не так:
– Что случилось, Мелисса?
Он меня зовет по имени, для него я Мелисса, для него я – человек, сущность, а не предмет и не тело.
Я покачала головой:
– Ничего, Клаудио, правда, ничего.
Тогда он взял мою руку и положил себе на грудь.
Я перевела дух и пролепетала:
– Я спрашивала себя, когда бы тебе захотелось заняться любовью…
Он помолчал, а я умирала от стыда и чувствовала, как мои щеки пылают.
– Нет, Мелисса, нет, дорогая… Это не я должен решать, когда мы будем этим заниматься, мы это решим вместе, когда и где. Но это мы вдвоем решим, ты и я. – И он улыбнулся.
Я смотрела на него пораженная, и он понял, что мой растерянный взгляд просил его продолжать.
– Потому что, видишь ли… Когда двое соединяются, то это – вершина духовности, и этого можно достигнуть только тогда, когда между ними есть любовь. Это как будто воронка, которая втягивает в себя тела, и тогда никто не принадлежит сам себе, но каждый находится внутри другого самым интимным образом, самым внутренним, самым прекрасным образом.
Тогда я, еще более удивленная, спросила его, что это значит.
– Я тебя люблю, Мелисса, – ответил он.
Почему этот человек так хорошо знает то, что мне до недавнего времени казалось невозможным найти? Почему жизнь до сего часа предложила мне только злобность, грязь, жестокость? Это необыкновенное существо может протянуть мне руку и вытащить меня из узкой и вонючей
