— Э… вообще-то с окончания полицейской школы.
— Ой, я бы так не могла! Иными словами, тебе здесь, вероятно, нравится? Это предвещает мне тут приятную службу… — Она засмеялась и перевела взгляд на него.
— Да, это можно трактовать и так. Но многое — дело привычки и удобства. Я здесь вырос и знаю эти места как свои пять пальцев. Хотя вообще-то я в Танумсхеде больше не живу. Теперь мое местожительство Фьельбака.[1]
— Да, правильно, я слышала, что ты женат на Эрике Фальк! Обожаю ее книги! Те, в которых рассказывается об убийствах, биографий, должна признаться, я не читала…
— В этом нет ничего постыдного. Если судить по цифрам продаж, половина Швеции читала ее последнюю книгу, но подавляющее большинство даже не знает о том, что Эрика выпустила пять биографий шведских писательниц. Лучшая из них посвящена Карин Бойе, и, кажется, ее издали аж в двух тысячах экземпляров… Кстати, мы еще не женаты. Но скоро будем. Мы собираемся пожениться на Троицу!
— О, поздравляю! Свадьба на Троицу — это замечательно!
— Да, мы надеемся… Хотя, по правде говоря, я предпочел бы на это время улизнуть в Лас Вегас, чтобы избежать всей этой шумихи. Никак не думал, что женитьба является столь глобальным делом.
Ханна от души рассмеялась.
— Да, могу себе представить…
— Но я видел в бумагах, что ты тоже замужем. У вас разве не было грандиозной свадьбы в церкви?
На лицо Ханны набежала тень. Она поспешно отвела взгляд и пробормотала так тихо, что он едва расслышал:
— Мы обошлись гражданской регистрацией брака. Но эту историю мы обсудим как-нибудь в другой раз. Похоже, приехали.
Прямо перед ними в канаве лежала разбитая машина, и двое пожарных как раз разрезали крышу, пытаясь проникнуть внутрь. Они явно не торопились. Взглянув на переднее сиденье, Патрик понял почему.
Вовсе не случайно собрание проводилось не в здании местной администрации, а у него дома. После нескольких месяцев интенсивных ремонтных работ дом, который он любил называть жемчужиной, наконец оказался готов для демонстрации восхищенным посетителям. Это был один из самых старых и больших домов в Греббестаде, и потребовалось немало усилий для того, чтобы уговорить прежних владельцев выставить его на продажу. Они стенали по поводу «семейного наследия» и «передачи детям и внукам», но, по мере того как он поднимал цену, стенания стали переходить в ворчание, а затем в оживленное бормотание. Эти идиоты даже не поняли, что он предложил им значительно меньше, чем готов был заплатить. Вероятно, они никогда не делали ни шага за пределы окрестностей и ничего не знали об истинной стоимости вещей — как это знает только человек, поживший в Стокгольме и привыкший к условиям рынка недвижимости. Заключив сделку, он, не моргнув глазом, выложил еще два миллиона на ремонт дома и теперь с гордостью представил конечный результат глазам остальных членов местной администрации.
— А эту лестницу мы выписали из Англии. Ее декоративные детали замечательно отражают эпоху. Ну, обошлась она, разумеется, недешево — в год делают только пять подобных лестниц, — но за качество всегда приходится платить. Мы тесно сотрудничали с музеем Бухуслена,[2] чтобы сохранить дух здания. Мы с Вивекой придаем особое значение деликатной реставрации дома, не нарушающей его атмосферу, — особо подчеркнул он. — Кстати, у нас имеется несколько экземпляров прошлого номера журнала «Резиденция», где задокументированы результаты нашей реставрации, и фотограф, между прочим, сказал, что ему еще не доводилось видеть ремонта, выполненного с таким вкусом. Пожалуйста, когда будете уходить, возьмите по журналу, и дома сможете его спокойно полистать. Да, мне, вероятно, следует пояснить, что в «Резиденции» публикуются материалы только об эксклюзивных явлениях, а не как в «Красивых домах», где может продемонстрировать свое жилище любой простолюдин. — Он усмехнулся, показывая, сколь абсурдна сама мысль, что их с женой дом можно обнаружить в подобном издании. — Ну, давайте присядем и перейдем к делу!
Эрлинг В. Ларсон показал на большой столовый гарнитур, где все уже было готово для подачи кофе. Пока он демонстрировал дом, его жена незаметно накрыла на стол и теперь молча стояла, ожидая, пока присутствующие рассядутся. Эрлинг наградил ее благодарным кивком. Его маленькая Вивека — истинное сокровище: прекрасная хозяйка и знает свое место. Возможно, чуть молчалива и не слишком владеет искусством ведения беседы, но, как он обычно говорил, женщина, умеющая молчать, лучше той, что болтает, когда надо и не надо.
Все уселись за стол, и Вивека пошла по кругу, наливая кофе в хрупкие беленькие чашечки.
— Ну-с, какие у вас имеются соображения по поводу исторического события, на пороге которого мы стоим?
— Моя позиция тебе известна, — ответил Уно Брурссон, опуская в кофейную чашку четыре кусочка сахара.
Эрлинг посмотрел на него с отвращением: он не понимал мужчин, пренебрегающих своей фигурой и здоровьем. Сам он каждое утро совершал десятикилометровую пробежку и даже втихаря сделал себе несколько подтяжек. О последнем обстоятельстве знала только Вивека.
— Да, это уж точно, — сказал Эрлинг чуть резче, чем намеревался. — Но ты ведь получил возможность высказаться, а раз уж мы достигли коллективного решения, то я, во всяком случае, считаю, что нам разумнее всего объединиться и извлечь из этого дела максимальную пользу. Продолжать дебаты не имеет смысла. Телевизионщики заезжают сегодня, и мою точку зрения вы знаете: лично я полагаю, что для нашего края ничего лучше и быть не может. Только посмотрите, какого подъема достигли те регионы, где они снимали прошлые сезоны. Омоль привлек к себе довольно много внимания благодаря фильму Мудиссона,[3] но оно не идет ни в какое сравнение с той популярностью, которую потом принесло региону реалити-шоу. Шоу «Покажи мне Тёребуду» ведь обеспечило этому местечку широчайшую известность. Представьте себе, что большая часть Швеции усядется смотреть «Покажи мне Танум»![4] Нам предоставляется уникальная возможность показать наш провинциальный городок с самой лучшей стороны!
— С лучшей стороны, — фыркнул Уно. — Пьянство, секс и тупоумные девки из реалити-шоу. Неужели мы хотим показать Танумсхеде именно так?
— Ну, мне, во всяком случае, кажется, что это будет страшно увлекательно! — чуть слишком пронзительно, с восторгом воскликнула Гунилла Челлин, сверкнув глазами в сторону Эрлинга. Он ей очень нравился. Пожалуй, даже можно было сказать, что она в него влюблена, хотя сама она в этом ни за что бы не призналась. Эрлинг, однако, это сознавал и использовал данное обстоятельство для привлечения ее голоса, когда хотел протолкнуть какое-нибудь решение.
— Вот, послушайте Гуниллу! Именно в таком ключе нам всем и следует рассматривать предстоящий проект! Мы решаемся на увлекательное приключение и должны с благодарностью воспользоваться выпавшим случаем! — Эрлинг придал голосу максимум энтузиазма.
Такой тон очень помогал ему в те годы, когда он руководил крупной страховой компанией — благодаря этому и персонал, и правление всегда слушали его с большим интересом. Думая о годах, проведенных в гуще событий, Эрлинг всегда испытывал ностальгию. Но, слава богу, он вовремя унес ноги — забрал честно заработанные деньги и распрощался, прежде чем орава журналистов, почуяв запах крови, стала гоняться за его несчастными коллегами, как за добычей, которую следовало повалить наземь и разодрать на куски. Эрлинг очень страдал из-за решения после инфаркта уйти на досрочную пенсию, но оно оказалось лучшим из когда-либо принятых им.
— Ну-ка, попробуйте, пожалуйста, эти вкусные булочки. Они из кондитерской Эльга. — Он показал рукой на блюдо, наполненное венскими булочками и другими, с корицей.
Все послушно протянули руки и взяли по одной. Сам он воздержался. Инфаркт, случившийся несмотря на все его заботы о здоровье, только подкрепил стремление тщательно следить за питанием и моционом.
— Как мы поступим с возможным ущербом? Я слышал, что в Тёребуде за время съемок много всего
