Она старалась вести себя по возможности спокойно, казаться осведомленной, но ничего не получалось. Его тело прижималось к ее телу, он испытывал желание; у нее учащенно бился пульс, и она была в панике.
— Нет, — сказала Опал. — Мы не можем…
— Повернись, — перебил он ее. В его голосе было нечто особенное, и она слушала как завороженная, не двигаясь с места.
Доменик повернул Опал за плечи, лицом к себе. Потом он нежно отвел ее руки, которыми она прикрывала грудь, так, что они оказались у нее по бокам, а она стояла перед ним совершенно беззащитная. Он приподнял подбородок Опал. Наконец их взгляды встретились, и она вздрогнула, увидев откровенное желание в его темных глазах. Он хотел ее.
И, впервые в жизни почувствовав жгучую страсть, она осознала, что, несмотря ни на что, тоже его хочет. И это пугало ее сильнее всего.
— Ты моя жена, — сказал Доменик, проводя пальцами по ее щеке. Веки Опал затрепетали, когда его рука скользнула по ее груди, обводя линии тела. — Тебе незачем от меня прятаться.
Он наклонился к ней, положил ладонь на шею Опал и поцеловал в губы, нежно их лаская и требуя ответа. У Опал закружилась голова от поцелуя, от прикосновения пальцев Доменика, сжавших ее затвердевший сосок и дразнящими движениями заставлявших его стать еще тверже. Она почувствовала, как сильно возбужден Доменик.
Опал испытывала ощущения, совершенно непохожие на те, что ей доводилось переживать раньше.
Доменик целовался умело, его язык проник ей в рот, сплетаясь с ее языком, и она, не в силах устоять, ответила на его поцелуй.
Опал коснулась его, сначала нерешительно, положив ладонь ему на талию, проводя по гладкой коже и чувствуя сильные мышцы под ней. Ей хотелось большего. Ее руки двинулись дальше, одна рука задержалась на твердом кончике соска, и на этот раз вздохнул Доменик. Он оторвался от ее губ, поцеловал подбородок, провел языком по изящной шее. Положил ей руку на спину, и она выгнулась, когда он коснулся губами одной из ее грудей и взял в рот сосок, облизывая пухлый кончик.
Девушку как будто пронизывали молнии такими яркими и острыми были ощущения, которые отзывались глубоко внутри нее. Она крепко обняла Доменика, вцепившись в мокрые плечи. У нее едва не подкосились колени, когда его рот оторвался от одной ее груди и почти сразу же припал к другой.
Каждое прикосновение, каждый поцелуй вызывали в ней новые чувства, пронизывали новыми вспышками огней. Она утратила над собой контроль. Потеряла голову. Безнадежно заблудилась в лабиринте страсти и желания, в который ее увлек Доменик.
Он положил ей руку на талию и провел вниз по животу, после чего его ладонь внезапно скользнула вниз. На Опал нахлынула паника.
— Нет! — отшатываясь, воскликнула она.
Он удержал ее, остановив возражения новым поцелуем, от которого у нее закружилась голова. Рука снова двинулась вниз, к ее стройным бедрам.
— Пожалуйста, нет, — повторила Опал и в смущении отвернулась.
— Я этого хочу. И ты тоже хочешь, — произнес Доменик, задыхаясь от желания.
— Сейчас неподходящий момент.
Он остановился и посмотрел на нее сверху вниз, недоверчиво нахмурив лоб.
— У тебя месячные?
Опал кивнула. Потом поспешно прикрыла грудь руками, вспомнив о своей наготе.
— Это имеет значение? — спросил он. Она снова кивнула:
— Ну, если ты хочешь, чтобы я родила наследника империи Сильваньи, то да, имеет. Должна сказать, что, по-моему, сегодня ночью я вряд ли смогу зачать ребенка.
Доменик повернулся и закрыл краны.
— Ты говоришь так, будто рождение ребенка это худшее, что может случиться.
Он распахнул стеклянную дверь, взял махровый халат и бросил ей. Второй халат накинул на себя.
— То, что я думаю о детях, — это одно дело, — сказала Опал, выходя следом за ним из душа. — Но ты ждешь, чтобы я стала какой-то… — она лихорадочно искала подходящее выражение, — какой-то теменной кобылой! — Последние два слова она выкрикнула обвинительным тоном.
Доменик сердито посмотрел на нее.
— Если ты собираешься быть моей женой, то должна принести какую-нибудь пользу.
— Значит, вот что меня ждет! Стать производительницей потомства Доменика, подлинного итальянского жеребца! Поразительное везение!
Опал пожала плечами и потянулась за полотенцем, чтобы вытереть волосы. И спрятать лицо. Так вот почему он устроил страстную сцену в душе — чтобы она принесла «пользу». На миг ей почти захотелось поверить, что она его интересует. Как же! Он просто готовил ее к зачатию. А она изо всех сил ему помогала.
— И долго это будет продолжаться? — поинтересовался Доменик.
— Пять дней, может быть, неделю. Началось только сегодня ночью.
— И тебе не пришло в голову сказать мне, что у тебя скоро месячные, когда мы готовились к свадьбе?
— К свадьбе готовился ты. Я здесь ни при чем. Ты назначил дату и время. А меня не спрашивали. Так же как не спрашивают, хочу ли я родить ребенка.
Он не ответил, глядя на нее с каменным выражением лица.
— Впрочем, — усмехнулась Опал, — если на то пошло, еще рано. Я не думала, что месячные начнутся сегодня.
Доменик фыркнул:
— Как удобно.
Она взяла щетку и начала с силой расчесывать взъерошенные после душа волосы, как будто желая забыть прикосновения Доменика.
— Действительно, очень удобно. Ты сразу прекратил меня лапать.
— Только что ты, кажется, не очень возражала, когда тебя лапали.
Она постаралась не думать о том, что он сказал правду. Несколько минут назад ее выбил из колеи вид — и прикосновения — голого мужчины. Мужчины, за которого она вышла сегодня днем замуж и который заставил ее испытать неведомые ощущения. Неудивительно, что она потеряла голову.
— Наверное, с моей стороны было наивностью не понять, что ты не станешь терять время даром и тут же начнешь готовить меня к обязанностям матери.
— Пожалуй, не все бы так сильно возражали.
— Я в этом не сомневаюсь. Достаточно посмотреть, как некоторые из наших гостей лезли вон из кожи, стараясь доказать мне, как тебе приятно с ними общаться.
— О чем ты говоришь?
Она откинула голову назад.
— Твоя подруга на приеме. Блондинка в красном платье.
Доменик приподнял бровь.
— Ты разговаривала с Эммой?
— Она очень хотела со мной познакомиться, — сказала Опал. — Сразу видно, что она получает огромное удовольствие от твоего общества.
Он шагнул к ней. Судя по холодному взгляду, его улыбка была притворной. Протянув руку к шее Опал, он провел по нежной коже в вырезе халата.
— Знаешь, когда ты сердишься, твои глаза пылают огнем. Или, может быть, это от ревности?
Опал отшатнулась от него. Ревность! Какое нахальство! Как будто ей не все равно, с кем он общается. Нет сомнений, что в недалеком будущем у него появится гораздо больше таких Эмм. Они будут регулярно приходить и уходить, а ей, как и ее матери, придется по возможности мириться с их вереницей.
— Ты дурачишь сам себя. Однако первый раз ты угадал верно. Я сердита — сердита потому, что ты совершенно не считаешься со мной. Приводишь именно сюда свою подружку — на нашу свадьбу. Мне все
