короткие повести, часть из которых представлена в настоящем сборнике. В большинстве рассказов писатель обращается к теме минувшей войны, участником которой он был. Думается, есть что-то очень неслучайное в том, что к этому пласту своей биографии автор обратился лишь спустя три десятилетия после победы. Может быть, удерживал глубоко человеческий такт перёд памятью павших. Может быть, за годы разрушительной войны душа истосковалась по иному разговору – по разговору о мирном созидательном труде, и слово о мирном труде было главным для писателя-фронтовика.
Геннадий Падерин не одинок в этом отношении. Совсем недавно в журнале «Дружба народов» появилась первая военная повесть писателя-фронтовика Вячеслава Кондратьева «Сашка», в предисловии к которой Константин Симонов написал: «Мне даже кажется, что, не прочитай я «Сашки», мне бы чего-то не хватало, не в литературе, а просто-напросто в жизни». То же самое можно сказать и о рассказах Геннадия Падерина. Они какие-то пронзительно-неожиданные, созданные под каким-то совершенно новым углом зрения. Факты и детали, о Которых идет речь, вроде бы малозначительны, даже будничны, отчего, наверное, до Кондратьева и Падерина на них и не обращали внимания, но когда читаешь такие вещи, как «Котелок на двоих» или «Солдат Матрена», чувствуешь, что без этих деталей и фактов картина войны, несмотря на огромное количество Книг и кинофильмов, была бы неполной.
Герои падеринскнх рассказов – это тоже «люди, взятые из жизни». В их характерах и поступках мы видим проявление тех же душевных начал, которые движут и героями его документальной прозы. Естественно, в силе остается и принцип – «плюс экзотика». Наиболее последовательно он воплощается в представленной здесь повести «Тетрадь со дна чемодана», написанной в военно-приключенческом жанре.
Конечно, все творчество Геннадия Падерина не исчерпывается данным сборником, но отмеченные характерные черты присущи и многим другим книгам писателя, таким, как «Рельсы идут на Восток», «Земля новых адресов», «Пятнадцатое чудо», «Две строки в песню», «Облака ниже нас», «На крутизне поиска», «В зоне неизведанных глубин»…
За каждым словом писателя – часть, жизни, дни, месяцы, годы неустанного поиска. Потому каждое слово так дорого…
«- Если окажешься перед выбором – отрезать ли абзац от своей статьи, или собственный палец, что отрежешь?
– Палец.
– Норма. Для службы в армии пишущих годен…»
В этой шутке огромная доля правды.
Можно только позавидовать читателю, впервые отправляющемуся в путешествие по страницам увлекательной книги.
Геннадий Карпунин
СОЛДАТ МАТРЕНА
В начале зимы сорок первого мы остановились на пути к фронту в Ярославле. Мы – это сформированная в Новосибирске лыжная бригада. В Ярославле нас вооружили автоматами, снабдили маскировочными костюмами и сказали:
– Действовать предстоит в тылу врага, основная тактика – ночные вылазки, поэтому вам дается две недели на отработку ходьбы на лыжах в темное время суток.
Я был назначен отделенным. И в первом же походе споткнулся о поведение одного из подчиненных – молодого солдата Матвея Егорушкина. Впрочем, пожилых в отделении и не числилось, предельный возраст едва подступал к двадцати трем.
Зима есть зима, темнело рано, так что вскоре после ужина я объявил сбор и повел своих за город, где загодя выбрал подходящий участок на берегу Волги. Берег тут высоко и круто вздымался над покрытой льдом рекой, представлялась возможность потренировать ребят на трудном спуске.
Прибыли на место. Доказывая пример, ухнул вниз сам, потом махнул рукой солдатам. Один за другим парни начали стремительно скатываться на лед по готовой лыжне.
Двое не удержались на ногах – взбугрили на склоне снег. Большинство же съехало благополучно.
Наверху остался последний. Ночь выдалась безлунная, но небо над крутояром высветлилось, фигура солдата с лыжными палками в руках очерчивалась довольно отчетливо. Он поднимал то одну, тo вторую лыжи, переставлял палки, подтягивал рукавицы, поправлял шапку, а мы топтались на льду и, закинув головы, наперебой подстегивали:
– Ну же, давай!..
– Смелее, Егорушкин!
– Будь мужчиной!
Увы, это не прибавило парню мужества. Оставалось употребить власть:
– Считаю до трех,- крикнул я, обдирая морозным воздухом горло. – Раз, два…
Силуэт человека на крутояре переломился надвое, превратившись в бесформенный ком, и этот ком пополз, пополз вниз по склону. Стало понятно: солдат просто-напросто уселся на лыжи, как на санки.
Кто-то засмеялся, кто-то крикнул: «Аля-улю!», а Костя Сизых, наш минометчик, сам не удержавшийся на ногах до конца спуска, встретил Егорушкина жалостливым восклицанием:
– Эх, куча, а еще воевать собрался!
– Я ведь где вырос-то? – принялся возбужденно оправдываться тот. – Степь у нас, оврагов добрых – и тех нету, а тут – этакий обрывище! Да еще и лыжню не видать толком.
– А мы – спортсмены все сплошные? – продолжал наседать Костя. – Горнолыжники?
Тощий, нескладный, он действительно не производил впечатления закаленного спортсмена.
– Чего привязался? – огрызнулся Егорушкин и посмотрел на меня, рассчитывая, видимо, что возьму по защиту. – Как умею, так и езжу!
Я молчал: пусть ребята подраят этого рохлю, на будущее пригодится.
– А в бой? – не отставал Костя. – Как же в бой пойдешь?
– Там, как в омут, все одно – смерть!
Ответ ошеломил всех, наступило растерянное молчание. Тогда я сказал:
– Выходит, Егорушкин, вся задача твоя на фронте – умереть? А кто фашиста бить станет?
Он потупился, обессиленно повиснув всем телом на лыжных палках.
– Зря тебя Матвеем нарекли,- обозлился Костя, – Матвей – имя мужское, а ты просто Мотя, что в переводе на русский – Матрена…
С той ночи и увязалось за парнем – Матрена да Матрена. Случалось, и я, командир, спрашивал, забывшись: «А почему это Матрены не видно в строю? Или в наряде сегодня?..»
Из Ярославля бригаду перебазировали на Карельский участок фронта. До Беломорска мы доехали на поезде, а потом встали на лыжи и совершили стокилометровый бросок в глубину карельской тайги, за линию фронта.
Но это сказать просто – бросок, а когда сто километров шагами меряешь, пусть даже лыжными, получается не бросок – средневековая пытка. Не в костюмчике же спортивном, не в ботиночках: валенки на тебе, штаны ватные, телогрейка, полушубок, а на загорбке – пудовый вещмешок. Именно пудовый, хотя в нем как будто лишь самое-самое: запасной автоматный диск, пяток гранат-лимонок, трехдневный запас сухарей и консервов, банка сухого спирта для подогрева оных консервов, фляжка спирта для собственного подогрева, санитарный пакет, смена нательного белья, портянки, шерстяные носки и, как водится, туалетные принадлежности.
Ниже поясню, почему понадобилось столь подробно перечислять содержимое вещмешка, пока же дорасскажу про экипировку. Остается немного: маскировочный костюм из белой ткани, автомат на шее да брезентовая сумка с противогазом на поясе. Правда, там же, на поясе, еще финка в ножнах, но веса в ней – граммы и движений она не стесняет.
