— Ваше королевское высочество, благоволите всемилостивейше принять в рассуждение…
— Я все обсудил, рассудил и осудил! Благодарю вас!
Лейб-медик Эшрих удалился, пятясь, все в той же согнутой позе. В приемной он выпрямился, весь красный, и пожал плечами. А великий герцог снова принялся шагать по «библиотеке», громко скрипя сапогами от августейшего гнева, несправедливый, ожесточенный и растерянный в своем одиночестве. Но то ли он хотел еще больнее уязвить лейб-медика, то ли жалел, что сам отрезал себе путь к правде, так или иначе спустя десять минут произошло нечто неожиданное — великий герцог через господина фон Лихтерло призвал к себе в «библиотеку» молодого доктора Плюша.
Получив приглашение, доктор опять залепетал: «С удовольствием… с удовольствием…» — и даже изменился в лице, но в дальнейшем вел себя безупречно. Правда, этикетом он владел не вполне и поклонился слишком рано, с порога, вследствие чего адъютант не мог прикрыть за ним дверь и шепотом попросил его пройти вперед; но затем Плюш остановился в непринужденной и приятной позе и ответы давал вполне вразумительные, хотя при этом у него обнаружилась привычка начинать фразу с запинки, предпосылая ей какие-то неопределенные звуки, а между словами, для вящей убедительности, он то и дело вставлял «да». Свои темно-русые волосы он стриг ежиком, а усов не подкручивал. Подбородок и щеки были у него старательно выскоблены. Голову он слегка склонял набок, а взгляд его серых глаз выражал ум и деятельную доброту. Приплюснутый нос, нависавший над усами, выдавал его происхождение. К фраку он надел черный галстук, начищенные башмаки были деревенского фасона. Одной рукой он теребил серебряную цепочку часов, крепко прижав локоть к телу. Весь его облик свидетельствовал о честности и положительности и внушал доверие.
Великий герцог обратился к нему необычайно милостиво, как бывает с учителем, который только что выбранил нерадивого ученика и спешит поощрить другого.
— Я пригласил вас, господин доктор… Я желал бы получить от вас разъяснения по поводу этого… изъяна в телосложении новорожденного принца… надо полагать, он не ускользнул от вашего внимания… Я стою перед загадкой… до крайности тягостной загадкой… Словом, прошу вас высказать свое мнение.
Великий герцог, повернувшись, закончил речь и жестом предоставил слово врачу.
Доктор Плюш молчал и пристально следил за ним, как бы выжидая, чтобы великий герцог проделал весь цикл царственных телодвижений. А затем сказал:
— Да… здесь мы столкнулись с явлением не очень распространенным, однако хорошо известным и изученным. Да. По существу это явление атрофии…
— Что вы сказали? Атрофии?
— Прошу прощения, ваше королевское высочество. Я хотел сказать — здесь налицо недоразвитие.
— Вы правы. Недоразвитие. Так оно и есть. Левая рука недоразвита. Но это же неслыханно, непостижимо! Ничего подобного в моем роду не бывало. А ведь последнее время все толкуют о наследственности…
Доктор снова молча и пристально поглядел на этого неприступного и могущественного государя, который лишь недавно узнал, что последнее время все толкуют о наследственности…
— Прошу прощения, ваше королевское высочество, — ответил он только, — о наследственности в данном случае даже речи быть не может…
— Ах, вот как! — с легкой насмешкой ответил великий герцог. — И на этом спасибо. Но не потрудитесь ли вы разъяснить мне, о чем же здесь может быть речь.
— С удовольствием, ваше королевское высочество. Причина этого увечья чисто механическая. Да. Оно вызвано механическим торможением во время развития зародыша. Такие случаи мы называем заторможенным развитием.
Великий герцог слушал с боязливым омерзением, он явно боялся, что каждое новое слово может еще сильнее задеть его чувствительность. Лоб у него был нахмурен, рот приоткрыт. От эгого еще глубже казались обе морщины, спускавшиеся к подбородку.
— Заторможенное развитие, — промолвил он, — #9632; но откуда, боже ты мой!.. Надо полагать, все меры предосторожности были приняты…
— Заторможенное развитие может быть вызвано разными обстоятельствами. Но в нашем случае… в данном случае можно почти с уверенностью сказать, что всему виной амнион.
— Что вы сказали… Амнион?
— Это одна из яйцевых оболочек, ваше королевское высочество. Да. При известных условиях отделение этой оболочки от зародыша происходит так медленно и сложно, что между ними протягиваются нити и перемычки… так называемые амниотические нити. Да. Эти нити могут причинить большой вред, могут обмотать и перетянуть отдельные части детского тела, могут, например, полностью закрыть доступ к руке жизненных соков и прямо-таки ампутировать ее. Да.
— Господи… ампутировать. Значит, надо еще радоваться, что дело не дошло до ампутации руки?
— И это могло случиться. Да. Но тут произошла перетяжка и как следствие — атрофия.
— А нельзя было это распознать, предусмотреть и воспрепятствовать этому?
— Нет, ваше королевское высочество. Никоим образом. Можно с твердостью сказать, что никто в этом не виноват. Такого рода торможение совершается втайне. Мы против него бессильны. Да.
— И это увечье неизлечимо? Рука останется недоразвитой?
Доктор замялся, сочувственно поглядел на великого герцога.
— Полное восстановление неосуществимо, это нет, — бережно ответил он. — Но и недоразвитая рука тоже будет относительно понемножку развиваться, ну да, это конечно…
— А действовать она будет? Можно будет ею пользоваться? Например… держать поводья, ну, словом, делать положенные движения?
— Пользоваться?.. В известной мере. Пожалуй, пе вполне. Да, кроме того, есть же и правая совершенно здоровая рука.
— Это будет очень заметно? — спросил великий герцог, с тревогой глядя в лицо доктору Плюшу. — Очень будет бросаться в глаза? Очень повредит всей наружности?
— Многие люди живут деятельной жизнью с более тяжкими повреждениями.
Великий герцог отвернулся и зашагал по комнате. Чтобы дать ему дорогу, доктор Плюш почтительно отступил до самой двери. Наконец великий герцог опять остановился у письменного стола и сказал:
— Теперь я полностью осведомлен. Благодарю вас за разъяснение. Вы человек сведущий, это бесспорно. Почему вы обосновались в Гримбурге? Почему бы вам не практиковать в столице?
— Я еще молод, ваше королевское высочество, и, прежде чем заняться в столице врачебной практикой по определенной специальности, мне хочется в течение нескольких лет накопить побольше разностороннего опыта. А для этого в таком провинциальном городке, как Гримбург, представляются все возможности. Да.
— Весьма разумное и почтенное намерение. Какой же специальности вы думаете посвятить себя в дальнейшем?
— Детским болезням, ваше королевское высочество. Я собираюсь стать детским врачом. Да.
— Вы еврей? — спросил великий герцог, закинув голову и прищурившись.
— Да, ваше королевское высочество.
— А!.. Ответьте мне еще на один вопрос… Ощущали ли вы когда-нибудь свое происхождение как преграду на вашем пути, мешало ли оно вам успешно конкурировать с другими на врачебном поприще?
Я спрашиваю об этом, как монарх, который ставит во главу угла безусловное соблюдение принципа равноправия не только на государственной службе, но и в частной жизни.
— В пределах великого герцогства каждому дано право работать, — ответил доктор Плюш. Но этим он не ограничился и, запинаясь, начав с каких-то неопределенных звуков, взволнованно и неловко взмахивая локтем, точно обрубленным крылом, заговорил приглушенным, но дрожащим от затаенной страсти голосом:
— Позволю себе одно замечание. Невзирая ни на какой принцип равенства, в человеческом обществе никогда не перестанут существовать исключения и особые разновидности, либо возвышающиеся над средним уровнем, либо поставленные ниже его. Таким единицам незачем допытываться, к какой категории относится их обособленность, а лучше осознать, сколь важен самый факт этого отличия, и уж во всяком
