церкви свечами, впрочем, и Мишка, будь он верующим, запросто мог принять случившееся за знак свыше — очнулся от беспамятства князь Всеволод. Очнулся, слабым голосом попросил пить, проглотил какое-то лечебное питье, поднесенное Матвеем, нашарил глазами среди незнакомых лиц физиономию Гоголя и, не вдаваясь в осмысление происходящего, пробормотал несколько слов, которые невозможно было истолковать иначе, нежели приказ идти спасать княгиню с детьми. А потом… уснул.
— Ну и слава Богу! — прокомментировал произошедшее Илья. — Вишь: испарина выступила, да уснул, а не обратно в беспамятство провалился… теперь вполне может и выжить.
По приказу Мишки, гонца, вместо того, чтобы пытать, приволокли в избу и дали посмотреть на князя — вот, мол, вполне живой и пошел на поправку. Неизвестно, что больше подействовало на дружинника: вид Всеволода, на котором Илья с Матвеем меняли мокрую от пота рубаху, целование креста Гоголем, побожившимся, что князь приказал идти на выручку семьи, или появление повода избежать пыток, однако указать место, где злодеи держат пленников, он, наконец, согласился.
Остался нерешенным лишь вопрос транспортировки князя Всеволода. Илья с Матвеем дружно заявили, что тряска в конных носилках сведет все их лекарские усилия на нет. Везти водой… Старший из проводников снова начал перечислять: по Ясельде… через озеро Зьято, волок в Шарью и по ней в Неман. Мишка прекрасно понимал, что все это надо обязательно знать, и, на будущее, постараться изготовить карту водных путей, но сейчас эти подробности вызывали только раздражение — долго, неизвестно, что может случиться по дороге, где-то плавсредство надо добывать… в общем, тоже не вариант.
Пришлось снова уединяться для совета с Егором. Десятник, как понял Мишка, даже и не думал заморачиваться нравственными или политическими проблемами. Для него все было предельно ясно — выкуп за князя и его семью будет таким, что еще и внукам хватит. Подобный шанс выпадает раз в жизни, упускать его нельзя, пусть даже ради этого и придется рискнуть головой. «Джентльмен удачи» вспомнил молодость, что тут еще скажешь? Способ транспортировки раненого князя Егор тоже подсказал — пускай пленные несут его пешим порядком и с бережением. Да, двигаться будут медленнее Мишкиной сотни, да отстанут, но поставить им в охрану десяток разведчиков и никуда не денутся. От Якова и его ребят в лесу не сбежишь, даже если бросить носилки с князем, а уж след конной сотни командир разведчиков не потеряет. Вот пусть и топают следом.
Выждали еще сутки, чтобы раненый князь хоть немного окреп, оставили десяток опричников поглядеть, не увяжется ли кто-то следом, и тронулись.
Этот участок пути дался заметно тяжелее предыдущего. Люди и кони устали, особенно отроки — все же не зрелые мужи. Взятые с собой запасы подъели, а населенных пунктов по пути не предвиделось. Коней окончательно перевели на подножный корм, из-за чего стоянки удлинились, а люди перешли на мясную диету — то, что добывалось охотой, да вышедшие из строя кони. Носильщики с князем отставали, но шли — Яков каждый день присылал гонца — князю хуже не становилось, хотя и особо заметного улучшения тоже не наблюдалось. Боярин Солома сам идти не мог, ехал верхом, привязанным к коню, и намерений устроить побег, по уверениям Якова, заметно не было. Опричники, оставленные в лесу возле брода, догнали основной отряд, так ничего подозрительного и не заметив.
Переходы, поиск мест для ночлега и дневок, мелкие и средние неприятности… факты и обстоятельства, в очередной раз тыкали Мишку, словно щенка, взятого за шиворот, в то, что жизнь на Руси двенадцатого века крепчайше привязана к водным артериям, и война, как одно из проявлений жизни, исключением из этого правила не является. Хождение через дебри — не просто занятие для смелых и умелых, а еще и крайняя необходимость, которой, при любой возможности следует избегать.
«Ну и что с того, что Рокоссовский в сорок четвертом наступал через белорусские болота? Это было всего лишь исключение из правил, которого противник себе и вообразить не мог. А Сталинградская, например, операция стала возможной, благодаря рокадной железной дороге, которую проложили в рекордные сроки, ободрав рельсы и шпалы с недостроенного БАМа. И вот это, как раз, правило, а не исключение! Так что, сэр, если вы, все-таки, решили внести личный вклад в развитие военного дела, то будьте любезны избрать для этого какую-нибудь другую тему, а войска водите так, как все нормальные полководцы современности — по речкам, по речкам — летом на ладьях, а зимой по льду. Хотя… нет, надо, все-таки, крепенько подумать об оптимальном сочетании „родов войск“: конницы, пехоты, „речпехов“ и… воинов, способных быстро передвигаться через леса, чтобы наносить противнику удары на марше, независимо от того, по суше тот передвигается или по воде. Скопировать образцы оружия, пусть даже самого передового по нынешним временам, можно, а вот скопировать организационные приемы — фиг с маслом! Преимущество, которое может быть достигнуто над ЗДЕШНИМИ военными, „зарыто“ именно в методах организации, а не в „вундервафлях“.
Наконец, добрались. Правда, вовсе не в то место, куда было надо. Городненский дружинник, избежавший пыток, все-таки схитрил — привел не туда, где содержались пленники, а туда, где должна была дожидаться подмога из Городно. И на что рассчитывал? На то, что мальчишки полягут, неожиданно для себя наткнувшись на взрослых воинов? Еще на что-то? Совершенно напрасно надеялся! Во-первых, Мишка разведкой не пренебрегал, во-вторых, постоянно советовался со старшим из проводников, а тот уже за сутки до прибытия начал подозревать что-то неладное, а в-третьих… Вот это было, как раз, тем, чего никто из прибывших не ожидал, хотя, подумав как следует, можно было бы и догадаться, ведь боярин Солома отправил с подворья Кривого гонцов, и один из них должен был встретиться с идущим из Городно отрядом.
Гонец добрался, рассказал о том, что Всеволода с двумя десятками дружины ждать бесполезно — тяжко ранен князь. Городненцы подумали-подумали, да и решили спасать княгиню самостоятельно. Решили-то решили, но вот исполнить… Дружинников было всего три десятка (гарнизон Городно не бездонный) на двух малых ладьях, а татей оказалось как бы и не поболее полусотни, и часть из них на боевом судне, к тому же, налетели они на Городненцев неожиданно — не там, где ожидалось. Так и вышло, что обнаружился на месте оговоренной встречи не боевой отряд, а четверо совершенно деморализованных дружинников, из которых только один не был ранен, да десяток свежих могилок. Тем только и спаслись, что тати, перебив стрелами из засады больше половины экипажа первой ладьи, навалились на вторую и упустили время для преследования тех, кто выжил на первом судне.
Невеселую эту историю поведал Погорынцам единственный уцелевший — десятник городненской дружины Ерофей Скука. Поначалу, когда замотанных окровавленными тряпками городненцев окружили отроки с самострелами, никто из них и не дернулся, лишь Ерофей, швырнув под ноги оружейный пояс, усталым и безнадежным голосом произнес:
— Сдаемся… раненых пожалейте… Христа ради…
Потом уселся, где стоял, обхватив голову руками и изображая собой фигуру полного отчаяния. А дальше началось уж и вовсе неприглядное — Василий Гоголь накинулся на уцелевшего дружинника с бранью, принялся пинать того ногами… Кончилось тем, что десятник Егор, с заметным даже со стороны удовольствием, дважды съездил „утконоса“ кулаком по морде, отправив того вторым ударом в нокаут.
— Ждали нас. — Рассказывал чуть позже Ерофей Скука, выхлебавший остатки „яблоневки“ из баклажки Егора. — Точно, ждали. Видать, проглядели мы их дозор, хотя… так быстро изготовится они, вроде бы, и не должны были успеть. Значит, просто постоянно настороже пребывали… или еще что-то… не знаю. Еще далеко до места не дошли, как вдруг по нам как дадут лучники с берега. Протока-то узкая, считай, в упор били. Ну, мы на весла налегли, чтобы, значит, из-под обстрела выскочить, щитами прикрылись… Выскочить-то выскочили, но восемь человек наших — уже не бойцы, а нас-то на ладье всего пятнадцать было. Впереди протока так сужается, что не грести, а отталкиваться надо, а по берегу, слышим, лучники нам вдогонку перебегают, и по всему понятно, что не один десяток их, а как бы и не два. Ни на берег сойти, ни вперед плыть… Да и боярина нашего… первыми же стрелами… Пришлось мне самому…
Ерофей вздохнул, потряс баклажку Егора, словно надеясь, что там еще что-то осталось, снова вздохнул и продолжил:
— Раздумывать-то там некогда было. Плыть вперед — перебьют всех, даже и сомнений никаких; выйти на правый берег и татей в мечи взять… так нас всего семеро, а их… поди, посчитай, но ясно, что много больше; на левый берег податься — раненых бросить, да и неизвестно, что там. Приказал идти назад, а там смотрю — ладья вражья со второй нашей сцепилась… и где они ее прятали? В общем, совсем плохо дело… татей-то на ладье чуть ли не вдвое больше, чем наших. Не знаю, может на моем месте кто-то чего- нибудь другое и придумал бы, а я решил прорываться назад. Лучники с берега нам, конечно, еще наддали,
