— Хорошо. Очень хорошо.
— Вил. Будешь старшим группы. Получишь у меня ножовки по металлу и другие инструменты. Часть людей отправишь разбирать самолёты. Частью будете пилить здесь.
Иван показал на корабль.
— Трубы. Цепи. Тросы. Стёкла. Лампы. Провода. Всё, что сочтёшь нужным. Это будет ваше… приданое. Понял?
— Гав-гав-гав?
— Да, сэр!
Уильям сидел на песке пляжа и смотрел, как скрывается за горизонтом маленькая точка. На этой точке с неприятным названием trouble сейчас находилась Лили. И Хоуп. И ещё десять женщин и детей. Пилот вытащил из кармана тщательно сложенный листок. Письмо. Он должен отдать его людям Игоря, если Босс не успеет вернуться. У каждого из двадцати человек его команды имелся маленький кусочек грубо выделанной кожи, на котором стоял номер из списка.
Ivan сказал, что это билет на юг. С ним их не тронут.
Мужчина вздохнул, подошёл к оставленной русскими пластмассовой лодочке и принялся раздавать людям инструменты и указания. Дел было невпроворот.
Когда через две недели посёлок неожиданно оказался блокированным десятком разношёрстно одетых людей с автоматами, Вил не дрогнул. Игоря он не узнал, но понял — это пришли мстители. Всё, как и говорил Босс.
Армия.
Выправка и выучка у этих ребят была на высоте.
Вил громким криком собрал вокруг себя десяток мужчин из его бригады, что работала здесь, на разборе корабля и всех оставшихся в посёлке женщин и детей из их группы. Усадив их плотной кучей под навесом от солнца и подняв повыше над головой письмо, лётчик смело вышел к вооружённым незнакомцам.
— Коммандер? Коммандер?
Ближайший к нему боец опустил автомат, и вдруг резко повернувшись, от души приложил Вила прикладом в живот.
Люди под навесом дружно охнули.
Канадец рухнул как подкошенный. Дышать не получалось. Никак. Чувствуя, как по лицу ручьём льют слёзы, корчившийся в пыли человек снова поднял письмо и кое-как выдавил.
— Ivan.
Солдат повесил автомат себе на плечо, забрал письмо и с интересом прочёл на конверте.
«Спиридонову от Маляренко»
— Хм. Серёг. Это — тебе. Хм. Почта.
Войтенко задумчиво проводил взглядом уходящую в пустыню пятёрку Лукина и подвывающих от страха арабов и отвернулся.
— Чего там?
Спиридонов передал письмо командиру.
— Ничего. Наш пострел — везде поспел. Очень просит ЕГО…
Сергей с силой выделил это слово.
… ЕГО людей не трогать. А заодно и ЕГО вещи.
Войтенко посмотрел на аккуратно складированные у корабля штабеля металлических труб. На мотки проводов и тросов. На упакованные сети и сложенные стёкла. На четыре здоровенных электромотора и пяток набитых различным барахлом железных бочек.
«Э-эх!»
В принципе всё это можно было бы и забрать.
Хотя… кораблик их всё это не увезёт. А сейчас самое главное — это люди. Вещи… Ну что ж… Да и вообще — ссориться с Иваном не было никакого смысла. Делить им было нечего. Он хоть и далеко и сам по себе, но всё же свой. Русский. Пусть не закадычный друг, но и не враг. Одно слово — свой.
«Бля!»
Потом Станислав снова посмотрел на штабеля дефицитнейших вещей — жаба давила не на шутку. Скрипнул зубами и громко нецензурно выругался.
— Да пусть этот хмырь подавится!
Спиридонов едва заметно ухмыльнулся и вернул письмо со своими, как попало накаляканными комментариями канадцу.
— Валите. Вас и ваших женщин не тронут.
Всего через три дня после того, как посёлок подвергся налёту ДРУГИХ русских, в обезлюдевшее поселение снова пришла чёрная лодка. Следом, на привязи она тащила когда-то угнанный отсюда трофей. «Приданого» было до чёрта.
Глава 3
В которой Иван вскрывает карты, давит в зародыше бунт и становится дважды папой
Всякий раз когда по тем или иным делам Ивана заносило в Бахчисарай, он не переставал поражаться. В этом городке постоянно появлялось что-то такое, что искренне удивляло Маляренко. То каменные стены. То сторожевая вышка. То мощёная улица и фонтанчик на центральной, возле «Кремля», площади.
«Интересно, что будет на этот раз?»
Маляренко задумал смотаться в гости. Поговорить. Тане оставалось ходить ещё четыре недели минимум и Иван решился.
«Съезжу»
О своей стратегической цели Маляренко не забывал ни на секунду. Однажды он уже сделал первый шаг, рассказав обо всём Спиридонову и теперь глупо было бы останавливаться. Надо было идти дальше.
«Путь в тысячу ли начинается с первого шага. Точно»
Велосипеды были уже не по чину и Лом-Али Гуссейнов заложил парадный выезд в четыре брички. Две из которых стояли на автомобильных и мотоциклетных колёсах. Каждый «экипаж» тащила пара осликов. Медленно, зато верно. И педали крутить было не нужно. Выехали большой толпой. Сам Иван, Олег, только вчера вернувшийся с последними женщинами с севера, и вся остальная «верхушка» Севастополя.
— Олег. Иди сюда.
Ваня выразительно посмотрел на Толика. Разомни, мол, ноги. Тот понятливо кивнул и, передав Хозяину вожжи, спрыгнул с тележки, а его место занял Степанов.
Тележка жалобно затрещала, а ослики немного сбавили ход.
— Чего там? Рассказывай.
В суматохе вчерашней вечерней встречи поговорить они так толком и не успели.
— Эти приходили.
— Спиридонов?
— Да. Народ оттуда весь угнали. Арабов порезали. Отвели в степь, подальше. Порезали и бросили. Я смотрел сам. Похоже, кожу с них сняли, а потом там ещё живых и бросили.
Маляренко делано поцокал языком.
— Ишь ты. Прям звери какие то! А наши?
— Нашу бригаду не тронули. И всё что они открутили — тоже. Тебе письмо передали.
Ваня развернул замызганный листок. На обороте его письма корявым почерком было написано «Всё в
