— Ты хорошо Есенина читаешь, — улыбается она. — У тебя выразительное лицо, приятная улыбка. Вот только нос толстоват. Может, еще открытки с твоим портретом будут в киосках продавать…
Когда-то в партизанском отряде под хоровую песню «Было у тещи семеро зятьев… Ванюшенька- душенька любимый был зятек…» Вадим чертом выскакивал в длинной красной рубахе, подпоясанной веревкой, и начинал лихо отплясывать на полянке. Но когда вечерами запевали у костра в лесу, на него шикали: мол, не вылезай, фальшивишь… А петь ему нравилось. Бывало, Абросимов первым заводил песню, а остальные подхватывали. Где сейчас Павел? В Андреевке или тоже куда-нибудь подался? Он мечтал стать учителем, а Вадим уговаривал его вместе поступать в авиационное училище…
— Вадик, скажи, ты женился бы на мне? — спросила вдруг Люда.
— Нет, — рассеянно ответил тот, думая о своем.
Голубые глаза Богдановой потемнели от обиды, она секунду молчала, потом швырнула ему в лицо:
— Чего же ты тогда ходил ко мне? Слова красивые говорил? Все это вранье?
— Ты мне нравишься…
— Хоть бы из вежливости пригласил поехать с собой, — сказала она. — Конечно, я бы никуда не поехала, но…
— Я и сам, Людочка, не знаю, куда мне ехать, — вырвалось у него. — Или с милым рай и в шалаше?
— Моя подружка вышла замуж за курсанта вашего училища, пишет, что он уже капитан, у них родились двойняшки…
— А почему бы мне действительно на тебе не жениться? — произнес он, задумчиво глядя на нее.
— Женись, — смягчилась она. Видно, это слово магически подействовало на нее.
— Поедешь со мной в Андреевку?
— Куда-куда?
— Есть такой небольшой поселок, со всех сторон окруженный бором, там растут белые грибы, черника, малина… Наймусь в лесничество, будем жить на берегу синего озера, приручим лося, будем зимой на нем кататься…
— Из Харькова в какую-то Андреевку? — нахмурилась Люда. — Ты что, меня за дурочку принимаешь?
— Ты умная, Люда, — усмехнулся Вадим. — Плюнь на меня! Еще найдешь ты своего летчика и улетишь с ним аж на самые Курильские острова!
— Если бы ты был летчик… — мечтательно улыбнулась она. — Другая моя подруга, Варя, тоже вышла замуж за летчика.
— Летчик… воздушный извозчик! Знаешь, кем я буду?
— Знаю. Управдомом, — насмешливо отрезала Люда.
— Милиционером! — вдохновенно заявил он. — Буду дежурить в городских парках и выслеживать парочки, которые грешат на скамейках, буду безжалостно их штрафовать! Молодые люди должны венчаться в церкви, как говорит моя бабушка, и спать в постелях…
— Ты на что намекаешь? — холодно спросила Люда.
— А может, мне пойти в попы? — невинно заглянул ей в глаза Вадим. — Отпущу длинные волосы и бороду, стану венчать молодых, крестить в купели новорожденных, отпевать покойников… А ночью читать у гроба Библию и заучивать псалмы… — Он поднял глаза к небу: — Раба божья Людмила, ты веришь в господа бога?
— И я с этим человеком потеряла целый год! — с сожалением посмотрела на него девушка. — У тебя и на грош нет серьезности.
— Встань на колени, Людмила-аа-а, и я отпущу тебе грехи-и твои-и-и… Аминь!
— Ну и болтун! — Девушка бросила на него презрительный взгляд, потом повнимательнее взглянула на него: — Вадим, ты никак плачешь?
— Я? Плачу?! — неестественно громко рассмеялся он. — Пылинка от паровоза попала в глаз… Чтобы я плакал-рыдал? Такого никогда еще не бывало, женщина! Из меня, как из камня, слезу невозможно выдавить…
Он яростно тер рукавом зеленого кителя глаза, однако закушенная нижняя губа заметно дрожала, а глаза предательски блестели влагой.
— Я ни о чем не жалею, Вадим, — почуяв женским сердцем его дикую неустроенность и тоску, мягко заговорила девушка. — Мне было с тобой очень хорошо, весело… У тебя все еще устроится в жизни. Ты напишешь мне, да? Напишешь?
Высоко в небе прочертил кружевную белую полосу реактивный самолет. Вадим долго смотрел вверх, серебряный крестик исчез, растворился в глубокой синеве, а полоса ширилась, расползалась. Вдоль нее, медленно взмахивая крыльями, летел клин каких-то птиц, то ли гусей, то ли гагар.
— Ты хотела бы быть птицей? — взглянул на девушку Вадим. — Тебе когда-нибудь хотелось улететь далеко-далеко? Улететь и не возвращаться?
— Птицы ведь возвращаются…
— То птицы… — снова громко рассмеялся Вадим. — Птицы подчиняются своему инстинкту, а человек должен уметь подавлять первобытные инстинкты… — Он перевел взгляд на медленно приближающийся по второму пути маневровый. — Как ты думаешь, кто сильнее — я или эта железная громадина?
И прежде чем девушка успела ответить, Вадим спрыгнул на пути, перебежал на второй путь и, широко расставив ноги в кирзовых сапогах, в упор уставился на заслоняющий всю перспективу локомотив.
— Вадим! — вскрикнула Люда, но он даже головы не повернул.
Зашипели тормоза, паровоз раз дернулся, другой и с лязгом остановился. Машинист, до половины высунувшись из будки, грозил кулаком и ругался, белый пар медленно окутывал переднюю часть паровоза, Вадима. Машинист уже спускался с подножки, когда Вадим ловко вспрыгнул на перрон, схватил девушку за руку и бегом увлек за вокзал. Люди оглядывались на них. У Люды было белое лицо, руки безвольно повисли.
— Ты сумасшедший, — придя в себя, сказала она. — Он мог раздавить тебя!
Он смотрел мимо нее и все еще видел приближающуюся лоснящуюся черную громаду паровоза, наклонную красную решетку перед передними колесами, струйки белого пара и блестящую фару у трубы. И еще врезалась в память длинноносая масленка, стоявшая в выемке у правого буфера.
— Страшно было? — заглядывала в глаза девушка.
— Что это на меня нашло? — растерянно проговорил Вадим. — Страшно, говоришь? Не знаю… Глупо это. И машиниста напугал…
— Вадим, а где твой чемодан?
— Чемодан? — непонимающе взглянул он на нее. — А это был не мой чемоданчик…
— Чей же?
— Вспомнил старую песню, — улыбнулся Вадим. — Где же мой чемодан с сухим пайком на три дня?
Они вернулись на перрон, к той самой скамейке, у которой стояли. Чемодана не было.
— Украли! — ахнула Люда. — Вот люди! Надо в милицию заявить.
— А вот и мой поезд, — кивнул на приближающийся пассажирский Вадим.
— Вот, возьми, — торопливо сунула ему в руку потертый кошелек девушка. — Тут немного, но на дорогу-то хватит.
— Если не найдешь своего летчика на земле или в небе, то приезжай ко мне в Андреевку, — сказал Вадим.
Лишь когда пассажирский тронулся, девушка вспомнила, что адрес не взяла. Она было бросилась вслед за уплывающим вагоном, но тут же остановилась, смахнула платком слезу, помахала рукой стоявшему рядом с проводницей Вадиму и прошептала:
— Прощай…
А он еще долго, выгнувшись дугой, свешивался со ступенек и что-то кричал, но ветер относил его
