Маша Трауб
Пьяная стерлядь (сборник)
Моя огромная благодарность Ксении, Ольге, Оле, Ольге Ивановне, Насте, Ларисе, а также всем женщинам, без которых наша жизнь не была бы такой, какая она есть. Всем тем, кто любит, чувствует, страдает, пускается в авантюры, живет с открытыми сердцем и душой. Тем, кто не потерял способность плакать и смеяться одновременно. Тем, кто каждый день проживает так, как может прожить его только женщина.
Иван да Марья
— Катюш, ты к папе съезди, узнай, как он там…
— Хорошо, мама, съезжу.
— Подарочек ему собери какой-нибудь.
— Да, мама, не волнуйся.
Катя сидела у кровати матери, и ее трясло от бессилия, злобы и такой всепоглощающей ненависти, что ни о чем другом она даже думать не могла.
Мать умирала. Это началось лет восемь назад. Катя работала в городе, мать жила в деревне.
— Катюш, надо бы плиту по весне поменять, — позвонила ей однажды мать.
— Мам, мы же только новую поставили, два месяца назад, — удивилась Катя.
— А ты еще обещала мне стиралку на Восьмое марта подарить, — тоном капризного ребенка сказала мать.
— Так я и подарила, — еще больше удивилась Катя.
— Мне тяжело руками стирать, а старая машинка совсем не крутит, — продолжала мать, как будто не слышала.
— Мам, у тебя в ванной стоит новая машина. И плита тоже новая. Мы ее вместе выбирали. Забыла?
— Ничего я не забыла, — ответила мать обиженно. — А вот ты про меня совсем не помнишь. Живи, мать, как хочешь. А если плита взорвется? Ей же столько лет, сколько тебе! И руки у меня уже совсем не держат — выкрутить пододеяльник не могу! А тебе все равно!
— Хорошо, мам, приеду, все поменяю, — сказала Катя, чтобы прекратить этот бессмысленный разговор.
Оказалось, что у матери Альцгеймер, она знала о диагнозе, но скрывала его от Кати.
Началось с плиты и стиральной машинки, которые в памяти матери остались старыми и нуждались в замене. Потом стало хуже.
— Ты почему столько времени не звонишь? — закричала мать, позвонив. Катя поговорила с ней накануне.
— Мамуль, мы же вчера с тобой разговаривали…
— Я тебе уже три часа дозваниваюсь! Ты же знаешь, что я на этом новом телефоне цифр совсем не вижу. Три часа звоню и попадаю не туда. А если со мной что-то случится? Как я тебе позвоню? И кстати, почему ты не подходишь к домашнему телефону?
— Мам, я же тебе сто раз говорила — звони мне на мобильный. Я всегда с ним. Домой я только к вечеру добираюсь.
— А как звонить на твой мобильный? А сколько мне это будет стоить? Квитанция придет? Я же до сберкассы не дойду!
— Мам, у тебя там над телефоном записочка висит с цифрами. Я тебе в прошлый раз написала все. Ничего сложного.
— Мне привычнее звонить тебе на домашний. Его я помню.
— Хорошо, только не нервничай.
Катя разрывалась между работой и заботами о матери. Она платила соседке, чтобы та следила за ней, мыла полы в доме, приносила еду. Женщина оказалась хорошей, внимательной, но мать была недовольна. Каждые выходные Катя рвалась в деревню. Недалеко вроде бы, но за субботу и воскресенье она выматывалась так, что работа в офисе ей казалась отдыхом. Катя приезжала в деревню и начинала уборку — мать жаловалась на пыль, грязные окна, пол в пятнах. Была недовольна сиделкой — та неряха, все вечно переставляет с места на место — ничего найти нельзя. И гладит плохо, с одной стороны, абы как. И полы моет шваброй, а не руками. И готовит плохо — суп и то нормальный сварить не может.
— Мам, у тебя же диета. Тебе нельзя жирное, жареное, — убеждала ее Катя.
— Это ты специально выдумала, чтобы мяса мне не покупать, — стояла на своем мать.
Когда Кате на работе предложили в командировку на две недели, она легко согласилась — хотела уехать, чтобы под любым предлогом не звонить матери, отодвинуть от себя ее болезнь.
— Мам, мне нужно уехать. Я не приеду в выходные.
— Ну и не надо. Ты и так тут целыми днями толчешься, — ответила мать. — У тебя хоть работа-то есть? Чего ты дома сидишь? Надо работать. Я в твои годы…
Катя уехала. Но сердце было неспокойно. Она так и не смогла расслабиться, отключиться и хоть на время забыть о том, что ее ждет дальше. Вернувшись, прямо из аэропорта она отправилась к матери.
— Ты чего? — та встретила ее на пороге, как будто ждала. — Что-то случилось?
— Нет, мам, просто приехала тебя навестить.
— Так вчера же только была!
— Мам, меня не было две недели. Я только вернулась из командировки.
— Не морочь мне голову! Какая командировка? Ты же даже не работаешь! Мою пенсию уже потратила! Сама заработать не можешь и меня обираешь!
Кате исполнилось пятьдесят. Теперь она осталась одна — не нужная ни матери, ни единственному сыну, который жил своей жизнью. Сыну от нее нужны были только деньги. Матери вообще не понятно, что было нужно.
Катя держалась за работу руками и ногами, понимая, что тянуть их обоих придется до последнего. Ей нужна была работа, чтобы куда-то уходить, хотя бы шесть часов не думать о том, что ее ждет дома. Сын опять станет сидеть перед компьютером с остекленевшим взглядом. Мать позвонит, и Катя по первым словам будет пытаться понять, в каком она состоянии. Просвет или опять все плохо? Сын бабушку ненавидел и считал ее старой сумасшедшей старухой. Впрочем, мать он тоже ненавидел, потому что она ему ничего не дала в жизни — ни квартиры, ни денег, ни машины. Он считал, что Катя ему должна. Когда она к нему подходила и спрашивала, как дела, сын надевал наушники и погружался в свой виртуальный мир.
Катя с этим смирилась. Давно.
Как-то она приехала к матери, та вроде была «в себе».
— Катюш, у тебя ребенок-то есть? — вдруг ласково, жалостливо спросила мать.
— Есть, сын, твой внук, — ответила Катя.
— А откуда ребеночек? Ты же замужем не была, — удивилась мать.
Катя действительно родила сына для себя, без мужа. Но мать сделала свой вывод — раз дочь не была замужем, значит, у нее нет ребенка, значит, и внука нет.
На выходные Катя уговорила сына приехать в деревню:
— Бабушка болеет, надо ее навестить. Я тебя очень прошу.
— Она же все равно ничего не помнит. Зачем? — спросил он, не отрывая взгляда от мерцающего монитора.
— Затем! — крикнула Катя.
