Такой запах не мог издавать даже давно разложившийся человеческий труп, но лишь мертвое, никогда не бывшее живым и враждующее абсолютно со всем, оставляло этот знак как клеймо, говорящее о пребывании здесь мрачного и полновластного хозяина.
Сам Хлад клубился уже на уровне пояса князя, жадно впитывая в себя его жизненные соки и тут же перерабатывая их во что-то мерзкое и чуждое.
Распахнув дверь в опочивальню, Доброгнева поначалу несколько секунд не могла сдвинуться с места при виде всей этой ужасающей картины.
В чувство ее привел, как ни странно, запах. Будучи необычайно гнусным, он не только перехватывал дыхание, но и вызывал неудержимую тошноту.
Девушку тут же вырвало на пол, что принесло толику облегчения, и она обрела возможность двигаться.
Странное оцепенение пропало, и с диким визгом, мало напоминающим человеческий, она подскочила к изголовью, ухватила один кубок с питьем, другой, третий и принялась беспорядочно выплескивать их прямо на черный клубящийся сгусток неведомого врага.
Только в одном из них была родниковая вода, настоянная на серебряном обереге, но, по счастью, хватило и этой малости.
Клубок черноты недовольно запульсировал, задергался и стал смещаться вначале к ногам князя, нехотя высвобождая тело из своих смертоносных объятий, а затем и вовсе неторопливо сполз на пол.
— Батюшка Перун! — в отчаянии воззвала она, но при этом почему-то повернувшись к иконам и уставившись на изображение Иоанна Предтечи. — Ты же сильнее порождения сатанинского, так почему же взираешь безмолвно на козни диавольские? Почто не истребишь врага рода человеческого? Порази его молоньей гнева своего! — И она, облегчая могучему славянскому богу задачу, даже указала рукой, что именно надлежало ему поразить, но сгустка на полу уже не было.
Тварь то ли уползла в одно из укромных мест, то ли попросту исчезла, мгновенно переместившись в пространстве, то ли…
Убедившись в ее отсутствии, Доброгнева облегченно вздохнула, но сразу ойкнула, зажав себе рот, и виновато покосилась на иконы.
Фиолетово-вишневый мафорий[6] богородицы в полумраке комнаты незаметно для глаза сливался с ее сапфирово-синим хитоном, отчего казалось, что она была одета во что- то сумрачное, монашеское.
Впрочем, и в одеянии Иоанна Предтечи различий в цвете одежды тоже не наблюдалось — все смотрелось почти черным. Только тоненько посверкивали кое-где золотые полоски на хитоне и гиматии младенца Христа.
Она медленно перекрестилась и склонилась в земном поклоне.
— Коли изничтожили вы его — вечная благодарность, ну а коли отогнали просто — и на том низкий поклон. А уж кто в том более потрудился, кто менее, не мне, глупой девке, судить.
И тут за окном ослепительным зигзагом прочертила огненный след молния. Следом вторая и почти сразу третья, после чего совсем рядом раздался басовитый раскат грома.
Она спохватилась и бросилась к окну. Распахнув створку, Доброгнева чуть ли не до пояса высунулась наружу и громко выкрикнула:
— И тебе поклон, батюшка Перун! Жаль токмо, что припозднился ты малость, но хоть теперь, сделай милость, догони
Некоторое время она еще смотрела наверх, словно ожидала, что грозный громовержец явит ей свой суровый лик среди мрачных туч, клубившихся над Ожском, но, так и не дождавшись, с легким разочарованием вынырнула из окна и огляделась по сторонам.
К тому времени удушающий запах почти исчез, а вскоре, зажженные ее заботливой рукой, вновь запылали свечи и затеплилась лампадка у Деисуса[7], непрерывно чадя и потрескивая.
Теперь князь.
Доброгнева вернулась к лежащему и принялась хлопотать. И все это время, пока она снимала старую повязку, обмывала рану, заново бинтовала ногу, травница не переставала с уважением поглядывать на Константина.
Ай да названый братец ей попался! Таким перед прочими и погордиться незазорно.
Ведь получалось, что коли этому страшному существу понадобился человек, лежащий сейчас без сил на своей постели, то ясно как день, что ему уготована славная судьба и свершение великих деяний.
И сразу вздрогнула от мысли, невольно пришедшей в голову: «Вот только успеет ли он их свершить?»
— Ты снова спасла меня, сестрица Милосерда, — слабо улыбнулся пересохшими губами князь.
Доброгнева лишь кивнула, не желая добавлять: «А надолго ли?», принесла укрепляющего средства, помогла князю приподнять голову, чтобы легче было напиться, и наконец выдавила из себя одно- единственное слово:
— Спи.
— А он… — настороженно начал Константин.
— Нет, — ответила девушка, догадавшись, о чем тот хочет спросить, и вкладывая всю силу убеждения в это короткое слово, и на всякий случай, для вящего его успокоения, добавила: — Спи, а я у тебя в сторожах побуду.
— Он точно не…
— Точно, — кивнула она. — Дважды за одну ночь он никогда не приходит, к тому ж теперь ему не до тебя — самому бы улизнуть. Эвон какую охоту на него самого батюшка Перун учинил. — И кивнула за окно, где продолжала бушевать гроза.
Она не лгала, дав столь уверенный ответ. Во всяком случае, именно так рассказывала ей бабушка.
Правда, помимо этого она еще добавляла, что все равно его приход обязателен, как восход солнца. Если уж он пришел раз, то будет появляться вновь и вновь, и старухе не доводилось слышать, чтобы хоть кому-то удалось от него спастись.
С другой стороны, бабушка никогда не рассказывала Доброгневе и того, чтобы за одним человеком Хлад приходил трижды, хотя, скорее всего, просто потому, что редкий выживший после его первого визита непременно исчезал после второго.
Ожский князь уцелел и во второй раз. Что будет дальше — Доброгнева не знала, но сердцем чувствовала, что Хлад непременно придет и в третий, и уж тогда никакой оберег не выручит. Получалось, что сегодняшней ночью Константин получил лишь отсрочку.
Надолго? Кто знает. Может быть, они?
Доброгнева повернула лицо к образам в углу, еле видным в тусклом свете лампады.
Лики, изображенные на них, колыхались в такт дрожащему язычку пламени и не сулили ничего утешительного, во всяком случае, ни ей, ни князю.
Впрочем, и мрачных прогнозов она тоже не уловила. Богородица, Христос и Иоанн Креститель были по-детски безмятежны и простодушны.
И тут девушка поняла, что она сделает завтра и куда пойдет. В этом заключалась ее единственная надежда на успех. Маленькая, просто крохотная, почти незримая, но она была.
Правда, Доброгнева знала и другое. Это будет очень страшно, ибо с нее непременно потребуют чудовищную плату, при этом, вполне вероятно, ничего не дав взамен, — такое тоже было возможно.
Все это она прекрасно понимала, но отойти в сторону, когда погибал не просто князь, которого она лечила, а ее названый брат, девушка просто не могла. И пусть ее сердце кричало от ужаса, а душа была объята страхом, но она не видела для себя иной дороги.
«Вот сейчас он успокоится, заснет, и тогда я пойду, — настраивалась она на неизбежное, но, когда тот и впрямь уснул, встать все еще не решалась. — Сон пока некрепок, — оправдывалась невесть перед кем девушка. — Стоит мне встать, как он сразу проснется. Нет уж, лучше я обожду до рассвета».
Так она и просидела в княжьей опочивальне остаток ночи, дожидаясь утра. И первое, что увидел Константин наяву после недолгого сна, — ее. Доброгнева отрешенно смотрела сквозь него куда-то вдаль и о
