Борис вздохнули с облегчением. Они надеялись, что подделку никто не заметил. Ну, взял исследователь текст, немножко посмотрел, увидел, что это не его тематика, да и отложил в сторону. А, может, и вовсе руки до этого текста не дошли: назаказывал много и что-то успел, что-то нет, да сдал всё. Ведь может такое быть? Ведь должно же?
Марина и Борис вовсе не хотели фальсифицировать научные данные. А также не хотели, чтобы их уличили в подделке исторического документа. Борису Маринин подарок уже не казался удачным, что же касается самой авторши лжеисточника, то и она больше не дорожила плодом своего творчества. Поэтому они порвали злополучное поддельное письмо на мелкие кусочки, а на место дела двадцать девять фонда Заозёрских снова водворилось настоящее послание.
Жизнь как будто бы вернулась в прежнее русло. Боря и Марина снова занимались сверкой фондов. Так как это было скучно, иногда с собой в хранилище они приносили детективы, чтобы как-то скоротать часы «работы». Результаты их труда быстро снижались, дойдя лишь до ста, а потом и до двадцать дел за день. Впрочем, это никого не волновало.
Интересные находки продолжали попадаться, но нечасто. Самыми интересными за неделю оказались документы клуба завода «Красный криолит» за пятидесятые годы, где были перечислены названия лекций и кинофильмов для пролетариев. Бориса впечатлили фильмы под названиями «Передвижная камнедробилка» и «Метод квадратно-гнездовой посадки картофеля». Он хохотал над ними полчаса. Не оставляя попыток навести Новгородцева на игривый лад, Марина спросила, на какой из лекций для рабочих он хотел бы побывать: «О дружбе», «О любви», «О пролетарском браке» или «О международном положении». Борис выбрал четвертое.
Марина не могла смириться с поражением, но все её усилия не давали ровно никаких результатов. Борис не соблазнялся, не влюблялся, даже и не интересовался ею как девушкой. Он с удовольствием общался с однокурсницей, не прочь был поболтать, один раз сказал даже: ты настоящий друг. В другой раз высказался еще лучше — ты достойный оппонент в политической дискуссии. Это было возмутительно. Другая девушка на месте Марины, вероятно, смирилась бы, догадалась, что Боря, наверно, любит другую. Но азарт и спортивная злость заставляли Марину пытаться заинтересовать молодого человека вновь и вновь.
Короче, дела Марины шли не очень хорошо. А теперь вот оказалось, что о мнимом похищении Петра ползет слушок. Даже Нинель Ивановна знает про поддельное письмо! Значит, надежды не оправдались: их «творчество» все-таки прочитали.
— Что будем делать? — спросил Боря, когда они вернулись в хранилище с прогулки.
— Как что? Да ничего! Настоящее письмо на месте. Возьмут и прочитают. «Фройлейн Софьюшка, люблю вас», все дела…
— Нет, так нельзя.
— Почему? — удивилась Марина. — Ты что, хочешь, чтобы мы подставились?
— Да нет же!
— Мы же порвали поддельное письмо!
— Ты сказала, что у тебя осталась старинная бумага. Можно сделать новое письмо.
«Он сошел с ума!» — решила девушка.
— Ты толком объясни: зачем нам вмешиваться? Зачем всех обманывать? Фальшивку разоблачат! Ты думаешь, ученые совсем болваны? Не было письма про похищение — и точка! Я тебя не понимаю.
— Но ведь письмо было. И та девушка рассказала о нем другим исследователям, раз они сюда приехали.
— И дальше?
— Выйдет некрасиво. И для нашего архива, и для девушки. Мы её подставим, понимаешь? Уже подставили!
— Боря, ты какой-то ненормальный!
В самом деле, поверить в то, что парень беспокоится о репутации архива, где его эксплуатируют, и о репутации девушки, которую он знает только по фамилии в заявке на рукопись, было невозможно. И Марина догадалась:
— Ты, наверно, хочешь, чтобы все поверили, что Петр Первый был ненастоящим царем? Собрался переписать историю?
— Делать мне больше нечего!
— Ты же традиционалист, славянофил, все такое…
— И что? Это значит, что я сумасшедший?
— Но ты же ненавидишь Петра Первого!
— Неправда, — буркнул Боря. — Я их всех люблю. Всех персонажей. И вообще люблю историю. Да как ты можешь думать, будто личные амбиции важнее для меня, чем истина! — воскликнул он напыщенно.
Марина не ответила: за дверью зазвучали голоса, и спустя секунду в хранилище вошла Лидия Васильевна.
— Ребята, достаньте к понедельнику, хорошо? — сказала начальница и плюхнула на стол штук двадцать пять заказов.
Вскоре, когда Лидия Васильевна ушла, Марина с Борей рассмотрели эту кипу. Самым первым шел заказ на дело номер двадцать девять. Далее просили почти всё из фонда Заозёрских — видимо, за компанию, чтобы войти в курс дела и выяснить происхождение документа — а также другие вещи, сплошь дореволюционные. Что ж, после выходных…
— Где бумага? — спросил Боря. — Та, старинная.
— Я в этом не участвую.
— Скажи мне, где бумага!
— Тут, в столе. Но я уже сказала, что я в этом не участвую.
— Да, понятно. Я и не прошу. Я сам всё сделаю. Это будет моя частная инициатива.
Марина покачала головой.
Борис достал бумагу и аккуратно положил в пакет. Обычно он носил в нем смешные и понравившиеся ему документы, чтобы дома снять с них копии и вернуть. Подозрений это никогда ни у кого не вызывало.
«Что происходит? — думала в отчаянии Марина. — Хорошо, если проколется. А если в самом деле всё подделает удачно?! Во что это может вылиться? Он действительно ненормальный! Но все же… такой хорошенький!»
Марина решила предпринять последнюю отчаянную попытку. Она часто слышала о том, что мужики всегда отлично чувствуют отсутствие на женщинах нижнего белья — и четко на это реагируют. Утром в понедельник нужно быстро снять с себя белье, спрятать в сумку, и… остаться совершенно голой под халатиком. Отличная идея! Должно сработать!
Настроение ее сразу же улучшилось. «Он будет мой! — думала Марина. — А подделку все равно не нарисует. Боря же теоретик. И не дурень. Подделать письмо так, чтоб его приняли за подлинник серьезные ученые, невозможно».
9
— Действительно, голландская бумага. Видно понтюзо, — сказал профессор, непременно хотевший, чтобы Анна научилась пить коньяк. — Можно не смотреть в альбом, мне попадались несколько листочков этой фабрики. Рисунок помню точно. Амстердам.
Отойдя от окна, он вернулся к столу, вокруг которого столпились ученые. Им пришлось долго дожидаться — сутки в поезде, потом выходные. Утром в понедельник оказалось, что сенсацию кто-то успел заказать за два часа до того, как они пришли в архив, и теперь письмо от Прошки к Софье было выдано профессору Дроздову — очень импозантному мужчине с колоритной мрачной внешностью, который сейчас сидел за столом и изучал документ. «Откуда он узнал про письмо? — подумала Анна. И вспомнила: — Должно быть, в интернете прочитал». Приехавшие ученые, к которым, видимо, с помощью того же
