— А что с ним? — озадаченно спросил он, плохо соображая от бурлившего в крови желания.
— Он же внизу, — сказала Эмбер. — Он же знает, да? Ну, чем мы здесь занимаемся?
— О! — Эймиас издал короткий смешок. — Не беспокойся. Он уверен, что мы занимаемся этим не в первый раз.
Эмбер опешила, не зная, сгорать ли ей от стыда или испытывать облегчение. Но их губы снова слились, и все сомнения исчезли.
. Эймиасу не приходилось иметь дело с невинными девушками, но он хорошо знал женщин, а эту женщину он любил, как ни одну другую. Поэтому он не спешил, взвешивая каждый шаг и отступая, когда ему казалось, что она встревожена. Он не мог допустить, чтобы этот первый опыт оставил у нее неприятные воспоминания.
Однако Эмбер, при всей ее неискушенности, чутко откликалась на каждую ласку.
— Тебе, наверное, неудобно в такой позе? — спросила она, заметив, что он лежит, повернув нижнюю часть своего тела в сторону.
— Я не хочу пугать тебя. Ты не привыкла к мужчинам… — Он осекся, не в состоянии найти слова, способные описать то, что он пытался скрыть от нее.
Эмбер на мгновение задумалась и, сообразив, что он имеет в виду, улыбнулась.
— Я не привыкла заниматься любовью. — Она скользнула рукой по его спине и почувствовала, как по его телу пробежала дрожь. — Но я выросла в деревне, населенной рыбаками и их женщинами. Я знаю, как устроены мужчины и что происходит, когда они занимаются любовью. Не беспокойся.
— Я слышал, что некоторые женщины боятся, — сказал Эймиас, помедлив в нерешительности. Ему не хотелось хвастаться своим мужским достоинством и тем более пугать ее. Но меньше всего ему хотелось вести разговоры.
— Я не боюсь, — заверила его Эмбер, улыбнувшись шире. Но ее улыбка тут же померкла от неожиданной мысли, обдавшей ее холодом. — Но если у тебя проблемы… Я хочу сказать, если ты… — Она замолкла, не зная, как закончить фразу. Рука Эймиаса была изувечена, он хромал, и она вдруг подумала, нет ли у него и других, более интимных увечий, о которых он стесняется рассказать.
Эймиас приподнялся на локтях и обхватил ее лицо ладонями.
— Любимая, — сказал он, — со мной все в порядке, не считая того, что я умираю от желания. Видишь?
Он слегка отстранился, позволив ей не только ощутить, но и увидеть степень его возбуждения. Пораженная, Эмбер резко втянула в грудь воздух. Она знала, как устроены мужские тела, но не представляла, что они могут настолько меняться. О чем она ему и сообщила.
Эймиас улыбнулся:
— Тогда, может, посмотрим, на что еще способно мое тело?
Осмелев, Эмбер занялась исследованиями этого феномена, завороженная его реакцией на ее прикосновения и в восторге от сознания, что она может дарить ему наслаждение. Она ахнула лишь однажды, обнаружив длинный узловатый шрам у него на бедре.
— Напоминание о прошлом, — хрипло произнес Эймиас. — Я вызвал недовольство охранника. Нога была сломана, но, слава Богу, срослась и причиняет беспокойство только в дождливую погоду. Ну и когда моя жена не уделяет мне должного внимания.
После этого Эмбер вздыхала и ахала только от наслаждения и восторга. Тело Эймиаса, закаленное жизненными тяготами, было крепким и мускулистым, но его прикосновения оставались неторопливыми и нежными благодаря выдержке, приобретенной за долгие годы. Эмбер никогда бы не догадалась, каких усилий ему стоило сдерживать себя, но, в конце концов, даже его железная воля дрогнула.
Скользнув рукой по внутренней стороне ее бедра, он проник в ее сокровенные глубины. Разгоряченная кожа Эмбер благоухала. Весь его мир сосредоточился на ее обнаженном теле, и Эймиас сожалел, что в неровном пламени очага не может видеть ее красоту и реакцию на его прикосновения. Но он чувствовал ее нетерпение и слышал ее участившееся дыхание. Вот почему его так поразило, когда Эмбер остановила его, перехватив его руку.
— Нет, — вдруг сказала она. — Пожалуйста. Эймиас отстранился. Их тела блестели от пота, они были близки к заключительному аккорду, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы остановиться. Он был так нежен и осторожен, что не сомневался в ее готовности и желании.
— В чем дело? — спросил он, лихорадочно размышляя, что же он сделал не так, что ей не понравилось и какое препятствие могло возникнуть в последний момент. — Эмбер, это естественно, что я касаюсь тебя там. Сейчас тебе станет приятно, а все остальное еще лучше. Вот у видишь.
— Эймиас, — мягко сказала она, — я знаю, но ты до сих пор не снял перчатку.
— Ах, это, — пробормотал он, ощутив острый приступ желания. — На мне только одна перчатка из тончайшей лайки.
— Ты всегда занимаешься любовью в перчатке? Он помедлил, колеблясь.
— Ты ведь занимался любовью раньше? — спросила Эмбер с лукавым видом.
— Конечно. Но я никогда не снимал ее.
— В таком случае сними ее, — сказала она, — чтобы я знала, что ты доверяешь мне больше, чем другим женщинам.
Эймиаса захлестнула волна любви.
— Я доверил тебе свое сердце, — прошептал он. Эмбер молча ждала.
— Но рука, — терпеливо произнес он, — выглядит безобразно.
— Я видела ее, — возразила она. — Все не так уж плохо.
— Тебе не понравится прикосновение моих изуродованных пальцев, поверь мне.
— Понравится.
— Но я никогда… ни одна женщина раньше не возражала… — Эймиас замолк, не желая говорить о других женщинах на своем брачном ложе.
— Возможно, — сказала Эмбер, — но они не были твоими женами. В отличие от меня. Я привыкну к твоей руке. И поскольку я намерена сделать нечто, чего никогда раньше не делала, не мог бы, и ты сделать что-то новенькое для меня?
— Конечно, — сказал он. — Все, что пожелаешь.
Он стянул с правой руки перчатку и поднял свою изувеченную руку.
Эмбер чувствовала, как его тело напряглось; затаив дыхание, он ждал ее реакции. Она сжала его руку в ладонях и поднесла к своим губам.
— Ты придаешь этому слишком большое значение. — Она коснулась губами его изуродованных пальцев. — Да, твоя кисть покалечена. Но она и вполовину не так ужасна, как тебе кажется.
— Еще бы, ведь это только половина кисти.
— Ты когда-нибудь бываешь серьезным?
— Иногда, — отозвался он, снова склонившись над ней. — Хочешь продемонстрирую?
— Да, — сказала она и вздрогнула, когда он коснулся ее в сокровенном месте.
Эймиас медлил, не уверенный, чем вызвана эта дрожь: новизной ощущений или отвращением. Он и сам дрожал. И, только убедившись, что она дрожит от наслаждения, он решился на то, чего жаждал всей душой и телом.
Когда он вошел в нее, Эмбер выдохнула:
— О да, Эймиас, любовь моя. — Она замолчала, поглощенная своими ощущениями, необычными и даже болезненными, и постепенно нарастающим наслаждением.
Эймиас замер, опираясь на локти. Ему пришлось призвать на помощь всю свою выдержку, чтобы дождаться, пока, она освоится с его вторжением. Мускулы на его плечах бугрились от напряжения. Ничто в жизни не давалось ему с таким трудом, но он готов был свернуть ради нее горы, и это было самое меньшее, что он мог сделать.
Эмбер была потрясена. Он полностью заполнил ее собой, жгучая боль стихла, и ее тело постепенно расслабилось. Когда он снова пришел в движение, она напряглась, но вскоре начала двигаться вместе с ним, испытывая отчаянную потребность в чем-то, чего она сама не понимала. Они двигались в едином ритме, сжимая друг друга в объятиях.
— Жена моя, — выдохнул он ей в ухо.
