вспомнить на еврейском и английском языках, прибавив к ним проклятья на дьявольском наречии. Тогда Филлис заявила, что она фригидна и что ей стоит больших усилий разрешать мужчинам дотрагиваться до нее. Она хочет получить от жизни все ценности, — это ее собственные слова — а получить их она может, только разрешая мужчинам возбуждаться от ее красоты. А сама она только изображает непомерную страсть к ним. Калл пригрозил, что расскажет все Стенгариусу, но она только посмеялась и сообщила, что в таком случае она объяснит Стенгариусу, что это ложь, придуманная Каллом для того, чтобы удержать ее, и тогда она посмотрит, как долго Калл продержится на Бирже.
Сейчас, когда он проходил мимо нее в фойе, Филлис заговорила с ним.
— Здравствуй, — холодно ответил он на ее приветствие и хотел пройти мимо.
В ответ она улыбнулась, блеснув белоснежными зубами.
— Я хочу поговорить с тобой наедине, — задержала она Калла.
Робертсон изумленно взглянул на Калла, затем бросил прищуренный взгляд на Филлис.
— До скорой встречи, Филл, — наконец сказал Робертсон и отошел.
— Скоро не получится, — возразила Филлис.
Она подошла к Каллу и взяла его за локоть.
— Насколько я понимаю, ты собрался в долгую поездку.
Калл слегка дрожал от ее прикосновения, он до боли хотел ее. Он ненавидел ее, но в то же время хотел, чтобы Филлис вернулась к нему.
— Это… это… деловая… по… поездка, — выдавил он, ненавидя себя за это предательское заикание.
Филлис холодно улыбнулась и спокойно заметила:
— Не нервничай, Стенгариус знает, что я разговариваю с тобой. Он не истолкует превратно. Тебе нечего боятся. Я убедила его, что у нас с тобой все кончено.
— Я ничуть об этом не беспокоюсь, — возразил Калл, надеясь, что для нее голос прозвучал не так глухо, как показалось ему самому.
— Не сомневаюсь, что так оно и есть, — ответила она с улыбкой, ясно дающей понять, что она все видит и считает Калла перепуганным до смерти.
— Нет же, нет, черт побери, — заверил ее Калл.
— Я не собираюсь обсуждать степень твоего ужаса, поэтому оставим этот разговор. Дело в том, что я еду в тот же сектор, что и ты. Ты будешь моим телохранителем. Стенгариус, конечно, не хотел, чтобы я ехала, но приказал сам президент. Так что, он проглотил эту горькую пилюлю. Но постарался подсластить ее. И этот сахар — ты.
— Что ты имеешь в виду?
— Он считает, что с тобой я буду в полной безопасности. Стенгариус знает, какой ты трудолюбивый и старательный бобер, когда хочешь продвинуться по служебной лестнице. И он знает, что ты ни за что в жизни не сделаешь ничего такого, что может повредить твоей карьере. К тому же, у тебя не хватит мужества притронуться ко мне.
Калл почувствовал, как жар ударил ему в лицо. Он хотел засмеяться, но не смог.
— Возможно, — продолжила Филлис, — бобер — не самое подходящее слово. Может, шакал подходит лучше? Шакал среди львов, Джек Калл?
Он не сразу ее понял. Калл так давно не говорил по-английски, что почти забыл его. К тому же некоторые вещи он помнил довольно смутно. Кто такие львы? Кто такие шакалы? Затем в памяти всплыли образы зверей. Образы были туманными, но не настолько, чтобы не уловить смысл метафоры. Он понял, почему Филлис говорила по-английски. На каком-нибудь другом языке такого каламбура с его именем просто не получилось бы.
«Ну ты и сука! Сама-то, фригидная Стенгариусская шлюха!» — подумал Калл.
Внешне он был спокоен, хотя покрасневшее лицо не могло не выдавать злости.
— Ну, Джек Калл, пойдем? — спросила Филлис.
Она подозвала слугу. Парень взял портфель, Филлиса в сопровождении Калла направилась к выходу из Биржи. На улице, между четырьмя носильщиками, стоял паланкин. Он был сделан из длинных хитро- соединенных друг с другом и обтянутых кожей костей. Носильщики, завидев Филлис, подняли паланкин с земли. Слуга положил портфель на сидение и отошел в сторону. Филлис забралась в паланкин и уселась, откинувшись на груду подушек, сшитых из кожи и набитых листьями каменного дерева.
— Поехали! — приказала она.
Слуга потрусил впереди, крича во все горло:
— Дорогу для служащих Биржи! Дорогу Леди Биржи!
Толпа на улице раздалась, пропуская процессию. Для них вид телефонной трубки, которой махал бегущий впереди слуга, и так говорил слишком много. С Биржей не шутили.
Каллу был предоставлен другой вид транспорта. В другое время, при других обстоятельствах, он бы гордился этим. Впервые его послали на столь важное задание, что выдали билет на экспресс «Свиная спина». Но сейчас, когда в нем горела злоба и ненависть, это было обидно. Ехать у человека на закорках, когда она, глубоко-замороженная сука, покачивается в паланкине — это просто плевок в лицо!
Он вскочил на спину первого попавшегося «пони», здоровенного негра с длинными мускулистыми ногами. Негр поддерживая Калла под ягодицы, пустился со всех ног.
Он пробежал около полумили; первую четверть — быстро, потом начал замедлять бег. К тому времени, когда они достигли следующего «пони», негр пыхтел, как паровоз. Он спустил Калла со спины и тут же свалился на мостовую. Негр отдал пассажиру все, что мог.
Калл прыгнул на спину следующего «пони», низкого, мускулистого блондина, и тот бежал быстро и долго, как только мог, пока не отказали ноги. Он резко остановился и опустил руки. Калл соскользнул со спины. Так и продолжалось это путешествие, милю за милей, разгоняя людей с проезжей части мостовой, «пони» за «пони», пока мелькающие здания и лица горгулий совсем не смешались.
Сменив очередного «пони», Калл понял, что путешествовать таким способом, хоть и престижно, но очень неудобно, да и тяжело. Конечно, передвигался он достаточно быстро, но «пони» часто падали прямо на дороге. Но они привыкли, они быстро восстановят силы, да и возвращаться им недалеко. А Калл не привык к такому способу передвижения, и путь его был не близок. Он чувствовал, что пока достигнет цели, его мышцы настолько занемеют, что и ходить он будет со скрипом. Кожа в тех местах, где ноги Калла терлись о спины «пони», горела; у него началась морская болезнь или болезнь «свинячей спины», если хотите. Трижды Джек был вынужден излить на мостовую свой завтрак.
Солнце стало светить слабее, туманнее, как это было каждые двенадцать часов по песочным часам. Солнце не угасало, а становилось тусклым пятном: оно превращалось в луну. Всю ночь Калл скакал на спине: бедра горели, живот раскачивался, как маятник. И так — всю ночь; затем солнце вспыхнуло опять. Он продолжал путь весь следующий день, остановившись лишь раз, чтобы поесть, да и то был настолько уставшим, что не смог этого сделать. Подняв каменную ложку к губам, Калл упал на пол и заснул. Но «пони» тут же разбудил его, сказав, что они должны трогаться.
Калл понял, что если ты достаточно устал, то спать сможешь в любых условиях.
Но что это за сон! Джек в полусне залезал на спину очередного «пони» и отключался. Но поспать удавалось не более нескольких минут. Когда носильщик уставал, нужно было пересаживаться на другого. Калл падал со спины «пони» на мостовую и от боли просыпался. Так и не придя в себя от падения, он тут же, с чей-нибудь помощью, забирался на спину очередного «пони». И снова проваливался в забытье, но только для того, чтобы проснуться от очередного падения.
Жалобы не помогали. «Пони» отвечали, что в их обязанности не входит бережно опускать пассажиров на землю, или переносить с «пони» на «пони» так, чтобы они этого не замечали. На самом деле у «пони» не было никаких инструкций. Из этого Калл сделал заключение, что все «скакуны» ненавидят свою работу и рассматривают ее как унижение и оскорбление. Единственное, что заставляло их работать «пони», это боязнь остаться безработными: любая работа все же лучше, чем вовсе без нее. И любая работа означала, что ты член Организации, и давала надежду на повышение.
Калл был уставшим и разбитым. На одной из остановок, где был поблизости телефон Биржи, Калл позвонил Стенгариусу. Жалобно, хриплым голосом, он начал описывать грубое обращение с ним: ободранные ноги, колени, нос, горящие бедра. Он жаловался, что человек его положения не должен