С непривычным для себя рвением я начала организовывать гуманитарную помощь, искать нераспроданные тиражи книг, просматривать спонсируемые рейсы. Я позвонила в “Фокус” и назначила встречу с Оливером Марчантом на следующей неделе. На встрече должны были присутствовать сэр Уильям и я. Я грезила Африкой. Перед глазами проносились образы – племена, тамтамы, ритуальные костры и львы. Я думала о Бобе Гелдофе. Думала о цели и смысле жизни. О добровольцах, которых представляла себе как людей с горячим сердцем, бедных, готовых пожертвовать собой ради спасения благодарных туземцев. Но чаще всего я думала об Оливере.
Глава 3
– Кто взял мой “Кит-Кат”?
Генри стоял у столовой и возмущенно озирался по сторонам. Мы закончили завтрак и бесцельно бродили по поселению, собираясь отправиться в лагерь. Сиан поспешила успокоить Генри.
– Мой последний “Кит-Кат”, хрустящий, шоколадный... Я оставил его в холодильнике, и кто-то его упер.
Сиан разговаривала с Генри тихим, вкрадчивым голоском.
– Генри, ты не только идиот, а еще и слепой! – прокричала я. – Твой “Кит-Кат” там, где антибиотики. Иди, проверь еще раз.
– Динь-дон! – он обернулся и многозначительно поднял брови. – Обожаю, когда ты сердишься. – И поплелся обратно в столовую. Сиан поспешила за ним.
Солнце уже обжигало. Над хижинами поднимался дым; по тропинкам через равнину медленно двигались одинокие фигуры: мальчик с ослом, везущим два пузатых кожаных мешка с водой; женщина, несущая на голове вязанку дров; мужчина в белой джеллабе с палкой на плечах – идет, свесив руки по обе стороны палки. Через несколько часов солнечный свет станет ослепительно белым, жара начнет вызывать клаустрофобию. Будет казаться, будто ты вот-вот задохнешься и перестанешь дышать. Послышались шаги по гравию – это Бетти.
– Извини, что с самого утра начинаю тебя беспокоить, – сказала она. – Хотя... – она широко раскрыла глаза и показала мне циферблат своих часов, – уже шесть часов. Я хотела поговорить кое о чем.
Бетти – толстушка под шестьдесят. И я сразу поняла, о чем она хочет поговорить. О Генри и Сиан. Она не станет говорить прямо. Не скажет: “Не позволяй своему ассистенту спать с медсестрами”. Вместо этого она поведает страшную историю о ком-то, чьего имени я в жизни не слышала, кто когда-то работал в лагере беженцев в Занзибаре или, скажем, в Чаде. Тот человек – ну надо же! – не следил за нравственностью и допустил, чтобы ассистенты спали с медсестрами, и угадайте, что произошло? Случилась эпидемия СПИДа, землетрясение, или их всех накрыло волной цунами... но с тех пор они решили, что каждый должен спать в своей отдельной глиняной хижине.
– Может, потом поговорим? – сказала я, вдруг вспомнив, что все еще сжимаю в руке зубную щетку. Подняла щетку, чтобы Бетти видела. – Я хочу почистить зубы.
Я почистила зубы и направилась по дорожке к своей хижине. Мне предстоял тяжелый день. В нашем лагере я была администратором, занималась организационными вопросами для “Содействия” – благотворительной организации, на которую все мы работали. В Сафиле я прожила уже больше четырех лет. Первые два года – в качестве ассистента администратора, а потом меня повысили, к нам присоединился Генри и стал моим ассистентом. В мои обязанности входило следить за поставками еды, лекарств и медицинского оборудования; за состоянием машин, питьевой воды, пищи и – самое сложное – следить за персоналом. Это отнимало больше всего времени.
Я открыла дверь, которая представляла из себя кусок рифленого железа, и вошла в хижину – мой дом в Сафиле. Крытый соломой домик из дерева и глины диаметром примерно двадцать футов, земляной пол покрыт тростниковыми циновками. Повсюду стоял запах пыли. У меня была железная кровать с москитной сеткой, стол, полки для книг и документов, два металлических кресла с отвратительными резиновыми подушками в цветочек и пластиковый кофейный столик. Все было покрыто слоем песка. Песок забивался между зубов, в уши, в карманы, в белье. Мне нравилась моя хижина – думаю, прежде всего потому, что здесь я могла остаться в одиночестве.
Но, видно, не сегодня. Через две минуты в дверь неуверенно поскреблись, и появилась голова Бетти. Она понимающе улыбнулась. Вошла без спросу, обняла меня и плюхнулась на кровать. На потолке слышалось какое-то копошение – потолком служила большая полотняная простыня, натянутая, чтобы ловить крупных насекомых, которые иначе падали бы прямо на голову.
– Здравствуйте, маленькие друзья, – сказала Бетти, посмотрев наверх.
Нет, только не это. С самого утра меня не оставляют в покое.
– Я вижу, что ты нервничаешь, Рози. И понимаю почему.
Ну вот, подумала я, сейчас заведет свою волынку. Про Генри и Сиан.
– То же самое было в семьдесят четвертом году, когда Джуди Эллиот была администратором в Ми- кабеле. К ним поступило несколько беженцев в очень плохом состоянии. Она сообщила в главный офис и попросила прислать дополнительных сотрудников и запасы лекарств и продуктов. Но ее лишь отчитали, сказали, что она преувеличивает. Через два месяца беженцы хлынули потоком – в разгар эпидемии умирало по сто человек в день, и, естественно, не хватало рабочих рук, не хватало оборудования.
Значит, Генри и Сиан ни при чем. Дело в саранче.
– Что ты слышала? Думаешь, стоит им верить? За те четыре года, что я прожила в Сафиле, мы наслушались рассказов о грозящих эпидемиях. Послушать беженцев, так толпы больных холерой, менингитом, элефантиазом и еще бог знает чем вот-вот перейдут границу, заражая всё на своем пути. Но никогда, ни разу за все время моего пребывания в Сафиле ничего подобного не случилось. Мы даже начали подозревать, что беженцы специально выдумывают эти страшилки, чтобы получить больше еды.
Бетти обиженно покачала головой.
– Не думай, что я пытаюсь учить тебя жизни, Рози. Ты прекрасно справляешься со своей работой. Ты знаешь, как я восхищаюсь всем, что ты делаешь. Но мы всегда должны слушать, что говорят африканцы. Прислушиваться к голосу Африки.
Внезапно мне захотелось укусить Бетти или начать мутузить ее по лицу, долго, как боксерскую грушу.
– Я тоже встревожена, Бетти, но мы не можем поднять тревогу просто так. У нас нет конкретных сведений. Ты знаешь что-нибудь, чего не знаю я?
– Эти люди, туземцы, они наш барометр, понимаешь? И Зубы Ветра – так их называют африканцы, – она сделала паузу для создания эффекта, – Зубы Ветра приходят неожиданно. Они могут лететь весь день без остановки, покрывая тысячи и тысячи миль.
– Знаю, то же самое я слышала вчера в лагере, когда раздавали еду. Что-нибудь еще ты знаешь?
– В пятьдесят восьмом году, когда Мэвис Эндерби работала в лагере в Эфиопии, нашествие саранчи погубило столько зерна, что можно было прокормить миллион человек в течение года. Конечно, больше всего меня волнует урожай, Линде я уже говорила. Представь – на многие мили небо становится черным от саранчи, будто покрытым копотью, солнца не видно.
– Я знаю, – сказала я намного громче, чем следовало, и зря – меньше всего мне хотелось злить Бетти. – Ты что-нибудь еще слышала?
– В день они съедают столько же, сколько весят, ты знала? Скоро сбор урожая, такой кошмар, и они передвигаются так быстро – целые тучи саранчи...
Этим утром мне предстояло так много сделать. Надо просто выставить ее, подумала я.
– Спасибо, Бетти, – сказала я. – Большое спасибо за помощь. Очень тревожные новости, но ты же знаешь... вместе справимся... Мне действительно нужно идти, спасибо, что зашла.
Это сработало. Замечательно. Бетти восприняла мои слова как намек, закатила глаза с показным смущением и бросилась ко мне обниматься.
– Ладно, нужно поторопиться в лагерь, если мы хотим успеть вернуться и встретить нового доктора, – сказала она, еще раз обняла меня и ушла.
Сегодня должен был приехать новый врач, американец. Бетти уезжала через три недели, и его вызвали на замену. Мы собирались устроить праздничный обед в его честь. По рассказам, одна из наших медсестер, Линда, работала с ним в Чаде два года назад. Но сама она скрытничала на этот счет и молчала как рыба. Хотя и так было ясно, что она с ним переписывалась. Линда заливалась краской каждый раз, когда мы
