элементарным кнопочным управлением; работать с ними мог каждый, и никому не приходилось учиться больше, чем ему давалось в процессе хорошо продуманных детских игр. Джеймс не знал, что за люди ходят в церкви и храмы. Может быть, они мистики. Или из недовольных. Может быть, бунтари, но, не исключено, среди них были и люди непреклонные, которые даже десятилетия спустя после запрета науки тайно боролись за ее реабилитацию. Джеймс снова обрел надежду. Направился к ближайшей стоянке гляйтеров, пристегнулся и взмыл ввысь. Сделав плавный поворот, взял курс на старые городские кварталы. До сих пор Джеймс никогда не заходил внутрь церкви. Ему почудилось, будто он попал в пустующий театр: разглядел в темноте ряды резных скамей, у стен горели свечи. Впереди несколько ступеней поднимались к некоему подобию сцены. Изображение бородатого мужчины с удлиненным строгим лицом было метров шести в высоту и достигало сводчатого купола, терявшегося в черноте. Впереди, у первого ряда скамей, стояли коленопреклоненные посетители церкви. Они что-то бормотали - наверное, молились. То и дело оглядываясь по сторонам, Джеймс прошел вдоль стены мимо множества ниш и решеток, а тусклые лица вырезанных из дерева святых, казалось, наблюдали за ним сверху. На потемневших картинах были изображены всякие ужасы: людей поджаривали на огне, мужчин распинали на крестах, дети спасались от рогатых страшилищ. Над балками раздался треск, на Джеймса пахнуло гнилью, и он сообразил, что где-то есть скрытые проемы, ведущие в помещения еще более жуткие. Джеймс обошел всю церковь, но не обнаружил ничего примечательного. Темень угнетала его, неопределенность положения внушала тревогу, а незнакомая обстановка - страх. Он все больше укреплялся в мысли, что за ним наблюдают. Но как дать знать о себе? Не поможет ли испытанный способ? Он огляделся, поискал глазами... заметил обитый железом сундук, а рядом закапанный расплавленным воском стол, на нем стояла коробка из золотисто- красного картона. Такие ему уже приходилось видеть. Взял коробку, открыл. Внутри был фотоаппарат. Достал его - модель из простых. Навел, нажал на спуск. Затвор заклинило. Джеймс снова осторожно осмотрелся. Но нет никого, кто обратил бы на него внимание. Верующие в первом ряду продолжали бормотать свои молитвы. Подрагивали язычки свечей. Приняв внезапное решение, он сорвал пломбу, поднял крышку. Боковой винтик сидел некрепко. Джеймс вытащил его. Вот перед ним колесики передвижения пленки, а вот и стальная пружина веерной диафрагмы. Он сразу угадал причину поломки: в связующем рычажке между пуском и пружиной торчала обыкновенная канцелярская скрепка. Несколькими легкими движениями он привел камеру в порядок. Нажал на спуск... Коротко щелкнуло, потом еще раз. Все верно, он убедился - время экспозици полсекунды. Джеймс поставил аппарат на место. Вдруг загремел орган, страстно, торжествуя. И снова тишина. Джеймс посмотрел по сторонам и обнаружил опускную дверь, которой раньше на замечал. Вниз вело что-то вроде трапа. Первые шаги он делал еще в неверном свете свечей. Пониже горела матовая лампочка, и он начал осторожно спускаться по ступенькам. Издали доносились глухие голоса. Он пошел на звук, добрался до узкого коридора и тут разобрал первые слова:
Дивергенция дэ равна четырем пи ро... Дивергенция вэ равна нулю...
Сделав еще несколько шагов, Джеймс оказался перед завешенной дверью. Откинул тяжелую ткань. С покрытого бархатом кресла поднялся седовласый мужчина в длинном белом халате. Он сделал Джеймсу рукой знак молчать и прислушался. Голоса умолкли, и мужчина обратился к Джеймсу: - Ты слышал эти слова, сын мой? Да, ты слышишь их, но не понимаешь. Никто их не понимает, и тем не менее в них все тайны этого мира! Он говорил, словно в экстазе, закатив глаза, так что видны были одни белки. Несколько погодя добавил: - Добро пожаловать, сын мой. Я - Резерфорд. Увидев, что Джеймс хочет что-то сказать, взмахнул рукой.- Молчи! Твое светское имя меня не интересует. Ты нашел путь к нам, и теперь ты один из нас. Ты получишь настоящее, исполненное смысла имя. Он взял с одного из пультов старую истрепанную книгу и раскрыл ее. Джеймсу удалось бросить быстрый взгляд на титульный лист: 'Кто есть кто в науке'. - Очередное незанятое имя Дирак. Значит, ты отныне Дирак. Носи это имя с честью. А теперь пойдем со мной. Сердце Джеймса забилось чаще. Может быть, от ощущения, что он наконец у цели, а может быть, от всех этих странных событий, так захвативших его. Он последовал за человеком, назвавшимся Резерфордом, и оказался вместе с ним в актовом зале. Последние ряды скамей были свободны, они сели. Впереди, у кафедры, стоял человек в очках и с волосами до плеч-таких причесок давным-давно никто не носил. Речь его звучала торжественно, приподнято: -...И поэтому мы должны попытаться вникнуть в формулы и знаки, которые дошли до нас. Сейчас я обозначу символы, относящиеся к одному из великих чудес нашего мира - свету. Подойдя к доске, он начертал какие-то математические формулы. - Я попрошу вас сосредоточиться на минуту, а вы постарайтесь за это время углубиться в смысл формул. Затем лектор снова обратился к собравшимся: - Я счастлив, что могу сегодня продемонстрировать вам действие одного из аппаратов, с помощью которых наши бессмертные предки подчиняли себе силы природы. Мы подойдем как никогда близко к сути вещей, и я убежден, что мы сделаем тем самым решающий шаг для непосредственного их осознания. На столе стоял прибор величиной с телевизионный приемник. Он был заключен в серый корпус и с помощью кабельной нитки соединен с панелью включения. Над прибором возвышались два цилиндрических отростка, напоминавших орудийные стволы и направленных в противоположные стороны. Один из них - на покрытую жемчужинками проекционную плоскость на фронтальной стене. Лектор что-то нажал на панели включения. В зале стало темно. Раздалось тихое жужжание. Еще одно переключение. На проекционной плоскости появилось ослепительное белое пятно, вызванное блестящим световым лучом. Казалось, в пространстве свободно парит раскаленное добела облако. Какой-то шорох, звук переключателя. Вокруг светового облака образовалась рамка, она постоянно увеличивалась в размерах, одновременно видоизменяясь: вот на стене появились яркие радужные полосы, а над ними бархатистый ореол дневного света. Это была картина неописуемой красоты - вне времени и пространства. В материальном смысле ее не существовало; может быть, она существовала лишь в сознании наблюдавших, может быть, где-нибудь за пределами здания, в космосе. Но вот чудесное видение пропало. В зале снова вспыхнул свет. Лектор стоял у кафедры с поднятыми руками. Присутствующие тоже подняли руки ладонями вверх. И прозвучало негромкое, проникновенное песнопение: 'О ты, дух познания, единство в многообразии, в котором ты находишь выражение, мы приветствуем каждое из твоих воплощений. Будь славен ты, великий Ньютон!' И собравшиеся повторяли рефрен:
Будь славен ты, великий Ньютон! Будь славен ты, великий Лейбниц! Будь славен ты, великий Гейзенберг!
Славились сотни имен. Но вот конец: - Будь славен ты, великий Руссмоллер! Да светит вечно твое пламя! - Да светит вечно твое пламя! - повторил хор собравшихся. Лектор сошел с возвышения, но все оставались на своих местах. Послышался ропот, он усиливался, в нем появились требовательные нотки. Сейчас Джеймс смог разобрать отдельные слова: - Мы хотим видеть Руссмоллера! Некоторые собрались у стальной двери в правом углу зала и, по-видимому, пытались открыть ее. Лектор остановил их жестом руки: - Не сегодня: он погружен в размышления, но он будет готов к визиту через неделю. Так возрадуемся же этому! А теперь расходитесь по домам! Исполнитесь стремления вновь пережить то чудо, которое вам дано было наблюдать сегодня, и вы увидите, что осознание снизойдет на вас подобно озарению! Этим он, похоже, успокоил присутствующих. Тихо перешептываясь, люди покинули зал. - Чего они хотели? - спросил Джеймс Резерфорда. - Видеть Руссмоллера, нашего пророка. Джеймс недоверчиво поглядел на него: - Здесь покоится его прах? В глазах Резерфорда заплясали огоньки. - Прах! - Он негромко рассмеялся.- Руссмоллер жив. Да, он пребывает здесь, у нас. Это чудо! Ему сто пятьдесят шесть лет. До такого возраста прежде не доживал никто. - Да, но как... - Руссмоллер - просветитель! Ему известны не только формулы физики и химии, но и биологии и кибернетики. Он присягнул им, и они поныне живы в нем. И переживут все периоды тьмы, пока вновь не воссияет свет познания. Мы - ученики Руссмоллера, и цель всех наших устремлений - духовно приблизиться к нему, чтобы вновь народилось знание. Джеймс ощутил сильное сердцебиение. - Могу я увидеть Руссмоллера? - Наберись терпения на неделю. Нам не позволено тревожить его! - Но это важно! - На следующей неделе! - отрезал Резерфорд.- У тебя много времени, прекрасного времени; ты напьешься из источника познания. Мрачная обстановка, странное поведение этих людей, их молитвы и заклинания смутили Джеймса. Он не улавливал кроющихся за этим связей, не мог объяснить себе, как эти люди способны были перейти к активным действиям. И все же они действовали: он сам видел мерцающее радужное облако света, а ведь это-вмешательство в недостижимые и непостижимые явления. Что по сравнению с этим его проводки и винтики?
Несмотря ни на что, он о своей задаче не забывал. Ему следовало узнать, кто оказывает воздействие на автоматическое производство, кто усовершенствует технику. Не у них ли, этих мистиков, он найдет решение задачи? А если решит ее - выдаст ли полиции? Он колебался и наконец сказал себе: нет, не выдаст. Все равно, что сделают с ним самим. Если он здесь присутствует при зарождении нового духовного развития, он не смеет стать причиной его гибели. Но здесь
