Я отказываюсь от сомнительного удовольствия подставлять голову под пули неприятеля.
— Как? Вы не хотите помочь нам? Не потому ли, что во главе отряда встал я, а не вы? Или, может быть, вы струсили?
— Я струсил? Если вы после всего, что слышали обо мне, посмели бросить мне в лицо обвинение в трусости, то это значит, что рассудок покинул вас. Меня называют Олд Шеттерхэндом, и я мог бы кулаком убедить вас в том, что не зря ношу это имя. Мне совершенно безразлично, останутся ваши скальпы и поезд в целости и сохранности или же станут добычей индейцев. Но мой скальп принадлежит мне, я имею на него неоспоримое право и постараюсь не расставаться с ним как можно дольше. Поэтому желаю вам всего доброго, джентльмены. Честь имею кланяться.
Я повернулся, собираясь уйти на самом деле, но кондуктор схватил меня за плечо и удержал.
— Стойте, сэр! Вы не можете уйти! С общего согласия я встал во главе отряда и теперь требую подчинения. Я лично отвечаю за любой ущерб, нанесенный имуществу компании, поэтому не вправе оставить поезд далеко от места сражения. Вы поедете с нами и покажете нам место засады. Вагоны будут для нас надежным укрытием, и, даже если нам не удастся с ходу рассеять индейцев, мы можем отстреливаться из окон, пока не подоспеет помощь из следующего поезда. Разве я не прав, джентльмены?
Все согласно кивнули. Среди них не оказалось никого, кто хотя бы понаслышке знал, что такое схватка с индейцами. Те нелепости, которые им наговорил кондуктор, казались им верхом военной мудрости. Довольный своей речью, кондуктор снова обратился ко мне:
— Прошу вас сесть в поезд, сэр.
— Ну что же, если вы приказываете, мне остается только подчиниться. Я еду.
Я тихонько свистнул, и мустанг тут же встал рядом со мной. Одним прыжком я оказался в седле.
— Да нет же! — воскликнул упрямый кондуктор. — Вы поедете с нами на поезде!
— Ну уж нет! — отрезал я. — Я поеду один и на лошади. Как видите, наши желания не совпадают.
— Я приказываю вам сойти с коня! — взвизгнул он.
— Мне кажется, вы еще никогда не имели дела с настоящим вестменом, а то говорили бы со мной другим тоном. Будьте так любезны, займите свое место!
Я направил мустанга прямо на него, схватил его правой рукой за шиворот и поднял в воздух. Подскакав к паровозу, я швырнул великого железнодорожного полководца в будку машиниста и галопом умчался в прерию.
Звезды светили ясно, и через полчаса я уже спрыгнул с коня возле Сэма.
— Почему вы один? — спросил он. — Я надеялся, что вы приведете подмогу.
Я рассказал ему, почему полсотни взрослых вооруженных людей не пришли к нам на помощь.
— Чарли, я подозревал, что все так и случится. Эти господа смотрят на нас свысока только потому, что мы с вами не каждый день бываем в парикмахерской. Вот ведь незадача! Но сегодня их подстригут по индейской моде! Хи-хи-хи! — и он показал рукой, как краснокожие снимают скальп. — Но вы мне еще так и не рассказали, что услышали от индейцев.
— Краснокожих привели сюда их вожди Ка-Во-Мен и Ма-Ти-Ру.
— Славная будет потасовка. Мое сердце заранее радуется.
— Их подстрекает белый, пронюхавший, что на поезде везут золото.
— Вот оно что! Конечно, добычу они поделят по справедливости: белому — золото и серебро, а краснокожим — скальпы.
— Разумеется.
— Так я и думал. Наверняка это кто-то из известных главарей разбойничьих шаек. Их хлебом не корми, дай загрести жар чужими руками.
— Он мой старый знакомец. Когда-то его шайка напала на Олд Файерхэнда, но обожглась и еле унесла ноги.
— Как его зовут?
— Не знаю и знать не хочу. Какое значение это имеет? Такие люди меняют имена чуть ли не каждый день. Что вы разведали?
— Краснокожие спрятались по обеим сторонам железнодорожной насыпи. Их лошадей стерегут всего два воина. Что мы будем делать, Чарли? Поможем этим простофилям или уедем?
— Мы обязаны помочь им, сэр. Неужели у вас другое мнение на этот счет?
— Вовсе нет. Я давно не был в церкви, Чарли, но знаю, что мы должны помогать ближним. Кроме того, не забывайте о моих ушах, я за них еще не расплатился полностью. Держу пари, что завтра утром на насыпи будет лежать несколько индейцев, и у них, вот ведь незадача, не будет ушей. Что вы предлагаете, Чарли?
— Встанем между индейцами и их лошадьми, а когда подойдет поезд, ударим по краснокожим сзади.
— Послушайте! Мне пришла в голову одна мысль. А что, если нам устроить стампедо3?
— Мысль неплохая. Но все же я воздержался бы. Перевес не на нашей стороне, и мы не сумеем перебить всех индейцев. Да мне, честно говоря, и не хочется лишать их жизни. Олухи с поезда попадут в западню, и нам не останется ничего другого, как сдерживать краснокожих до прибытия следующего поезда. А можно напугать их до полусмерти, чтобы они бросились наутек. Я бы оставил им возможность убраться отсюда — ведь если мы угоним их лошадей, то краснокожим волей-неволей придется засесть здесь и сражаться насмерть. Вам никогда не приходилось слышать, чего иногда стоит умение выстроить противнику золотой мост спасения?
— Гм, до сих пор мне встречались только деревянные, каменные и железные мосты. Я с уважением отношусь к вашему мнению, Чарли, и допускаю, что вы правы, уж больно хорошо представлять себе, как краснокожие мечутся и пытаются унести ноги, а лошадей и след простыл. Как представлю — просто становлюсь сам не свой. К тому же мы ведь можем напугать их даже не до полусмерти, а до смерти, если погоним краснокожих на их собственных лошадей.
— Вот это верно! Но лучше подождать и посмотреть, что к чему.
— Ну конечно. А пока поезд не подошел, лучше покончить сейчас с теми двумя часовыми.
— Я не одобряю кровопролития, но в этом случае вы правы: как ни грустно, а нам придется убить их.
Отойдя подальше, я привязал мустанга к дереву, а Сэм поступил так же со своей Тони. Хотя он был совершенно уверен, что даже в случае стампедо она не бросит хозяина, обезумевшие от страха индейские лошади могли поневоле увести ее с собой.
Огней поезда все еще не было видно, а это говорило о том, что горе-вояки все еще обсуждают план действий.
Подкравшись к индейскому табуну, мы без труда обнаружили обоих часовых, которые ходили вокруг лошадей, вглядываясь в темноту и перекликиваясь. Когда один из них приблизился к кусту, за которым мы скрывались, блеснуло лезвие ножа и поразило жертву прямо в сердце. Второй часовой погиб точно так же. Человек, не знающий прерию, не в состоянии представить себе ту ожесточенность, с какой белые и краснокожие уничтожают друг друга, нередко ступая по колено в крови.
Отвернувшись, чтобы не смотреть на гибель второй жертвы, я заметил, что вблизи стоит лошадь белого — с удобным испанским седлом и огромными литыми стременами в виде носка сапога, какими обычно пользуются всадники в Центральной и Южной Америке. Не мешкая, я подошел к животному, сунул руку в седельную кобуру и обнаружил там вместо револьвера два тугих кошелька и бумаги.
Времени на то, чтобы рассмотреть находку и ломать над ней голову, не было, и я вернулся к Сэму.
— Что делаем теперь? — спросил он меня.
— Объедем табун и зажжем траву. Стойте! Смотрите, кажется, приближается поезд.
— В самом деле. Давайте устроимся здесь и посмотрим, как краснокожие проучат зазнаек.
Изливая перед собой яркий поток света, поезд медленно приближался к засаде. Завизжали тормоза, и состав остановился в нескольких шагах от разрушенного полотна.
Я представил себе злость и бешенство, охватившие вождей индейцев, когда они поняли, что кто-то предупредил пассажиров и машиниста и что их главный козырь — неожиданность — бит. Ка-Во-Мен и Ма-
