Потом, когда мы выпили по традиционной кружке пива в баре со странным прозвищем «Сайгон», недалеко от бань, толстяк помягчел и примирительно заметил:
— Ты, Валера, не обижайся. Конечно, чего только там не бывает.
— Именно, — поддержал его Глеб. — Вон, я читал, английского капитана Кука людоеды съели.
— Капитана не в Африке съели! — вскричал Ураганов. — И давным-давно!
И опять стали спорить, доказывать, ссориться.
КРУПНЫЕ МУРАШКИ
— Слушай, Вит, а почему нам от оспы прививку перед плаванием не делали?
— Надобности нет. По данным ЮНЕСКО оспа побеждена всюду. Даже детям теперь прививку не делают. Хорошо!
— Еще бы! Некрасиво, когда идет летом девушка в платье без рукавов, а на руке — следы!
Мы, я и Вит, лежим под палубным тентом за экватором и лениво говорим обо всем на свете. Вит — по-настоящему Витаутас — литовец. Вообще-то он родился и живет в Москве. Учится в аспирантуре биофака МГУ. Познакомились мы с ним на Неглинной, 14, в Центральном прививочном пункте для отъезжающих за границу. Нам вкатили по уколу от желтой лихорадки и холеры. И оказалось, что мы назначены на один и тот же корабль.
Повезло мне с поездкой! С новым товарищем — тоже… Работы на «Богатыре» хватало, но и свободного времени было достаточно: больше, чем на берегу. Там оттрубил свое — и, считай, день кончился, а здесь время тянется прекрасно и бесконечно и работа, словно отдых. Купайся сколько влезет, рыбу лови — это по мне. Или умно рассуждай с Витом, развивайся.
Я не удивлялся, что он такой начитанный. Про талант и не говорю. Сколько было, наверное, желающих попасть в экспедицию под начало знаменитого академика с тропической фамилией Сикоморский! А взяли со всей кафедры только Вита.
Так, значит, болтали мы с ним в свободный часок под палубным тентом, а башку мне сверлила мысль: сказать или не сказать про одну важную вещь? Я выдержал только до вечера.
Вся штука в том, что месяц назад на дне Красного моря нашел я бутылку. Спрятал ее. И молчок.
Эдакая посудина из обожженной глины, чуть побольше, чем от «рижского черного бальзама»! Запечатана намертво, тоже глиной, и на затычке загадочные знаки выдавлены. И, главное, внутри что-то булькает, если потрясти. А что, если… Вот это «если» и хотелось узнать.
Когда стемнело, я засунул бутылку за пояс под рубашку и явился в каюту Вита. Почему я так долго терпел и только сегодня решился? Завтра ж у меня день рождения, а даже такие события у нас на борту лимонадом отмечают.
Я закрыл на задвижку дверь и, под удивленным взглядом дружка, поставил свою находку на откидной столик.
Эх, зря я не отнес ту бутылку сразу академику Сикоморскому. Но кто же знал, что произойдет…
— Ну-ка, ну-ка, — Вит сразу заинтересовался. Вертел ее так и сяк. Наконец уставился на старинные письмена на затычке и наморщил умный лоб. Затем стал листать всякие словари, стоящие на полке. И ведь разобрался, черт бы его побрал!
— Древнегреческий язык, — сдавленным голосом произнес он. — Две тысячи лет до нашей эры.
— А что там? — оторопел я.
— Вино… — пробормотал потрясенный Вит. — Сейчас тысяча девятьсот семьдесят пятый. Значит, оно 3925-летней выдержки… Здесь написано, что бутылка с вином была найдена в Сиракузах в пятидесятом году новой эры, когда ей уже было две тысячи, открыта и тут же вновь запечатана!
Вот это да… Значит, предчувствие меня не обмануло!
— А вдруг оно в уксус превратилось? — слабо пробормотал я. — Или морская вода внутрь попала?
— Вода навряд ли, — определил он.
Любопытно, что и ему не пришло в голову показать бутылку академику или хотя бы археологу. У нас был на судне один бородач, он всегда искательно заглядывал мне в глаза перед каждым погружением: «Уж вы, батенька, не пропустите какую-нибудь археологическую реликвию и на мою долю!..» Видал бы он нас сейчас, когда я тоненьким напильничком с трудом отпиливал горлышко у реликвии. Правда, вначале Вит запротестовал, увидев напильник.
— Зато буквы на пробке целы останутся, — успокаивал я.
Все опасения насчет уксуса тут же рассеялись, когда отделилось горлышко. Каютку заполнило ароматом, как на парфюмерной фабрике, куда нас еще в седьмом классе водили на экскурсию. Иллюминатор был открыт, и аромат учуяли даже на палубе.
— Странный нынче запах у моря, — послышался голос штурмана. — Виноват, — ответил вахтенный, — это я брился и порезался. Пришлось прижечь духами «Коти», которые дочке купил в Танжере.
Вит поспешно закрыл иллюминатор. Мы завороженно глядели на благоухающую бутылку.
— Сколько лет тебе стукнуло? — спросил Вит.
— Двадцать пять.
— Ну, была не была… Давай!
И отлил себе густого, как деготь, вина на донышко стакана.
— За твои четверть века! — Он поколебался, сунул палец в стакан и лизнул. — Вкусно!
Я, окаменев, смотрел на него. Он и не заметил то, что вдруг я узрел. Крохотный, короче фильтра от сигареты, огненный пухлый человечек соскользнул у него с макушки и, уменьшаясь, зыбко растаял в дырочке на пуговице рубашки.
Я помотал головой — ничего. Жара, что ли, на меня повлияла?
Вит, улыбаясь, опрокинул стаканчик в рот. И тут по спине у него — позади аспиранта на переборке висело зеркало, явившее мне эту потрясающую картину! — пробежали толпой вверх к плечам огненные, смешливые, зыбкие коротышки. Один из них, кувыркнувшись, свалился в стакан и, прежде чем тоже исчезнуть, клянусь, показал язычок.
— Т-ты в-видел? — Вит остолбенело смотрел на дно стакана.
— Крупные Мурашки… — дрожа выдохнул я. Почему я их так назвал — не знаю, просто почувствовал, что это именно они, а не что-нибудь другое. Слова прозвучали как будто внутри меня самого: «Крупные Мурашки».
— Ах, так! — вскричал я, быстро налил себе и тоже выпил.
Вит даже попятился, беззвучно раскрывая рот.
От меня как бы отделилась облаком, всплескивая расплывчатыми руками, какая-то Несусветная Дрожь… Ее очертания размылись, и она, хихикнув, пропала!
Теперь Вит нерешительно взял стакан.
И началось!
Чего только не было: и Мелкие Мурашки, и Крупные, и Холодный Озноб — он охватывал нас сзади ледяными объятиями… Я всех почему-то сразу узнавал, словно старых знакомых.
От огненного напитка троилось в глазах. Трое Витаутасов и трое моих «я», отражаясь в зеркале, провозглашали замысловатые тосты за мое крепкое здоровье.
Эх, братцы, вино 3925-летней выдержки являло нам те еще чудеса! Будто щедро тратило все те видения, что накопило в веках за эти бесконечные годы. Может, оно оживило эти бездушные понятия, как бы выталкивая их из нашего подсознания? Во всяком случае так потом пытался невразумительно объяснить ученый Вит.
В хорошенькую компанию мы попали!
Обнявшись, мы дружно стучали ногами и пели «Подмосковные вечера». Последнее, что я помню, — громкий стук в дверь.
Утром мы проснулись с головной болью. Стоит ли рассказывать о том, какую выволочку нам устроили!
