Никки рассмеялся.
— Милая Мэри, как я люблю вас обоих, — и продолжил историю, уже более связно, без отступлений.
— Итак, мы все вновь оказались на берегу. Дункан стряхивал воду с шерсти, Рома выжимала волосы. Я не знал, что сказать иди сделать. А потом, надев юбку, она сказала: «Дорогой, побежали в таверну. Я лягу в постель, пока они высушат мою одежду и мы попросим принести ленч наверх, если ты позволишь мне щеголять в домашнем халате хозяйки, Хороший у меня будет наряд! А может, лучше без халата? Ты так не думаешь, дорогой?» — она одарила меня взглядом, полным любви, и сжала мою руку. Я словно и не присутствовал при случившемся. Подошел к ним, когда она уже вытащила песика на берег.
— Бедный Никки. Как тебе было тяжело.
— Не то слово. Рома же проявила редкую тактичность. Ничем не показала, что заметила неадекватность моего поведения, вела себя так, словно ничего неординарного и не произошло. С одной стороны, я понимал, что она изо всех сил старается пощадить мои чувства, с другой предпочел бы, чтобы она высмеяла меня и назвала трусом.
— Она не могла дойти до такого, — вступился я за девушку, которую, мягко говоря, недолюбливал.
— Должно быть. Но я просто с ума сходил. В последующие несколько дней я чуть ли не убедил себя, что в реальности ничего такого и не было, мне вновь приснился преследующий меня кошмар. Но однажды утром услышал, как она сюсюкала с Дунканом: «Ты упал в реку для того, что твоя хозяйка вытащила тебя, не так ли?» Или чтото в этом роде. То есть Роматаки прыгнула в реку, когда я стоял столбом.
— И ты расторг помолвку.
— Да. Потому что эта трагедия висела бы над нами дамокловым мечом. Не может же девушка выходить замуж за труса. Тем более, такая храбрая, как Рома. Эта река… если бы вы ее видели! Не я не мог бы после этого жить с ней, а она — со мной. Как только мы вернулись в Лондон, я написал ей.
И тут Мэри задала очень странный вопрос. Во всяком случае, я подумал, что вопрос странный.
— Рома поняла, что ты ей хотел сказать в своем письме?
— Видите ли, я уже не мог любить ее так же, как и раньше. Я постоянно думал об этом происшествии. Нельзя ухаживать за девушкой, когда твоя голова занята другим. Рома подумала, что у меня появилась новая пассия. Даже назвала ее. Мы поссорились из за девушки, с которой я разве что перекинулся парой слов. В письме я просто указал, что после случившегося мы не можем быть счастливы. Она, возможно, подумала, что я имел в виду нашу ссору.
— Я в этом уверена, — кивнула Мэри. — А как ты сейчас относишься к Роме?
— Вы спрашиваете, люблю ли я ее, как и прежде? Отнюдь. Чувство ушло.
— Это хорошо. А теперь, Никки, Джон хочет тебе коечто рассказать. Но, прежде чем он начнет, я хотела бы поговорить о Роме. Только недавно я окончательно поняла, что она за человек, и признаюсь, пришла к неутешительным выводам. Ты вот думал, что Рома проявила удивительный, необыкновенный такт. Ни в коем разе. Тактичность — эта забота о чувствах другого человека, а Рома никогда этим не отличалась. Розмари Патон суперэгоистка. Она постоянно находится в центре собственной сцены, все остальные для нее всего лишь зрители. Когда Дункан упал в воду, они видела в тебе не участника действа, а зрителя. Мысль о том, что ты — трус, не приходила ей в голову. Ты не мог сыграть в великой мизосцене спасения собаки, поэтому у нее не было оснований судить, храбр ты или труслив. Для нее ты практически всегда находился вне сцены, за исключением любовных эпизодов, когда обойтись без тебя она просто не могла. Весь мир Ромы — это Розмари Патон, тебе там места нет.
Слова Мэри многое разъяснили. Я понял, откуда бралось «но» в моих рассуждениях. Рома жила в коконе собственного мирка.
— Рискну сказать, что вы правы, — в голосе Никки слышалось безразличие. — Такая Рома и есть. Но для меня это ничего не меняет.
— Подожди, дорогой, сейчас Джон расскажет тебе о том, где ты побывал двадцать пять лет тому назад. Мы тебя слушаем, милый.
Я знал, что деваться мне некуда, и лихорадочно искал слова. Потому что мужскую дружбу сохранить невозможно, если становится ясным, что один спас жизнь другому.
— Хорошо. А теперь слушай внимательно, Никки, потому это очень важно, хотя и просто. Ты вот говорил, что тебя всю жизнь преследует один и тот же кошмар: бушующая река. Ты даже принял реальную реку за ту, что тебе снилась. И считал, что не бросился в воду из трусости, так?
— Да.
— Что ж, это естественно. Когда тебе было два года, ты упал в ту самую реку, более того, на том самом месте, и река была точно такой же, как день вашей прогулки с Ромой. Страшной, пугающей.
— Вы сошли с ума!
— Нет, это факт. И, если ты еще не успел этого заметить, скажу, что мир — очень маленькое местечко или, если хочешь, совпадения возможны самые удивительные.
— Откуда вы это знаете?
— Твоя мать рассказала об этом в тот день, когда мы с тобой познакомились.
Он повернулся к Мэри.
— Это правду?
— Разумеется, Никки.
— Почему моя мать заговорила об этом?
Я не дал Мэри раскрыть рта.
— Потому что Мэри при этом присутствовала. Твое тело всплыло в той самой заводи. Ты умер, Никки. Наверное, ты этого не знаешь, но Мэри выросла в замке Крэддок. Она вытащила тебя из воды и вернула к жизни.
С губ Мэри сорвался истерический смешок.
— Не болтай ерунды, Джонни. Разумеется, он не умирал.
— Кто знает? — пожал плечами я. — Кто знает, что происходит, когда человек тонет, а потом его оживляют?
Никки громко выдохнул, словно гора, которую он два года таскал на своих плечах, свалилась в реку.
— Ты понимаешь, когда твоя мать после стольких лет вновь встретилась с Мэри, когда меня представили ей, она не могла не рассказать о том происшествии. Собственно, ни о чем другом мы и не говорили. Она еще сказала мне, что решила ничего тебе не говорить. А я, как дурак, в этом ее поддержал. Но разумеется, мы поступили неправильно. Эти ужасные воспоминания, оставшись в подсознании, грызли тебя изнутри, а ты не понимал, в чем дело. Поэтому, дорогой Никки, и думать забудь о том, что ты трус. Или, если ты на том настаиваешь, ты должен привести более весомые доказательства.
Мы долго, очень долго молчали. То ли стало светлее, то ли мои глаза привыкли к темноте, но я стал различать лицо Никки. Он пристально смотрел в небо, словно вновь, как и в прежние времена, находился на пороге какогото очень важного открытия.
Потом повернулся к Мэри.
— Я вас тогда поблагодарил или был еще слишком мал?
— Мал, Никки.
— Тогда искупаю свою вину. Большое вам спасибо, дорогая, — он взял ее руку, поцеловал, отпустил. — Вот увидите. Я вас не подведу.
Он не подвел. Не подвел.
