Мальчик в полосатой пижаме

Посмотри, какие они низенькие.

— Наверное, это современные дома, — предположила Гретель. — Папа ненавидит все современное.

— Тогда они ему не понравятся, — заметил Бруно.

— Нет.

Гретель по-прежнему стояла у окна не шевелясь. Ей было двенадцать лет, ее считали одной из самых умных девочек в классе, поэтому, поджав губы и прищурившись, она приказала голове сообразить, на что же смотрит ее хозяйка. Голова выдала лишь одно-единственное объяснение.

— Думаю, это деревня, — объявила Гретель, с торжествующим видом оборачиваясь к брату.

— Деревня?

— Да, ничего иного быть не может. Как ты не понимаешь, дома, в Берлине, мы живем в городе. Вот почему там так много людей, домов и школы забиты детьми, а в субботу днем, когда идешь по центру города, на улицах страшная толкотня.

— М-м… — промычал Бруно, стараясь вникнуть в ее слова.

— Но на уроке географии нам рассказывали, что в деревне, где обитают крестьяне и животные и где выращивают продукты, существуют бескрайние пространства, вроде того, что мы видим за окном. Люди там живут, работают и посылают нам продукты. — Она опять поглядела в окно на бескрайнее пространство, расстилавшееся перед ними, на дома, отделенные изрядным расстоянием друг от друга. — Точно. Это деревня. А это наш загородный дом, — с воодушевлением добавила она.

Поразмыслив, Бруно покачал головой.

— Нет, не деревня, — твердо произнес он.

— Тебе всего лишь девять, — парировала Гретель. — Откуда тебе знать? Вот когда дорастешь до моих лет, научишься лучше разбираться в том, что происходит вокруг.

— Может, и так, — уклончиво отозвался Бруно. Гретель старше, и с этим он не спорил, но категорически отказывался принимать на веру любое утверждение сестры. — Если мы в деревне, как ты говоришь, то где животные? Или ты про них забыла?

Гретель опять открыла рот, но подходящего ответа не нашлось, поэтому она снова уставилась в окно, выискивая за оградой животных, но их там не обнаружилось.

— У них должны быть коровы, и свиньи, и овцы, и лошади, — подсказывал Бруно. — То есть если эти люди — крестьяне. Не говоря уж о курах и утках.

— Но их тут нет, — тихо констатировала Гретель.

— А если они выращивают еду, — продолжал Бруно, в кои-то веки наслаждаясь беседой с сестрой, — тогда и земля у них должна быть другой. Что можно вырастить в такой грязи?

Бросив взгляд в окно, Гретель кивнула. Не дурочка же она какая-нибудь, чтобы всегда настаивать на своей правоте, особенно когда факты явно против нее.

— Значит, это не крестьянское хозяйство, — сказала она.

— Нет, — подхватил Бруно.

— Следовательно, это не может быть деревней, — развивала мысль Гретель.

— Нет, не может.

— И получается, что это, скорее всего, не наш загородный дом, — заключила Гретель.

— Скорее всего, нет, — подвел итог Бруно.

Он опустился на кровать, и на миг ему захотелось, чтобы Гретель села рядом, обняла его и сказала, что все будет хорошо, что рано или поздно они полюбят это место и забудут думать про Берлин. Но сестра все еще смотрела в окно, и на этот раз не на цветы, и не на асфальтированную дорожку, и не на скамейку с табличкой, и даже не на высокую ограду с телеграфными столбами и мотками колючей проволоки, и не на бескрайнее пространство за оградой с домишками, длинными зданиями и печными трубами, — она смотрела на людей.

— Кто эти люди? — произнесла она очень тихо, словно задавала вопрос не брату, но кому-то другому. — И что они там делают?

Бруно поднялся, и впервые они встали вместе у окна, плечом к плечу, пристально глядя на то, что происходило не более чем в двадцати метрах от их нового дома.

Всюду, куда ни бросишь взгляд, были люди — большие, маленькие, старые, молодые, — и все они как-то суетливо передвигались. Правда, некоторые, сбившись в группы, стояли совершенно неподвижно, вытянув руки по швам и стараясь держать голову прямо, а мимо них вышагивал солдат, открывая рот и мгновенно закрывая, словно он кричал им что-то. Другие, образуя нечто вроде цепочки, толкали перед собой тачки; они появлялись со своими тачками неведомо откуда, потом сворачивали за угол какого-нибудь строения и опять пропадали из виду. Перед домишками отирались горстки людей, они не разговаривали друг с другом, но смотрели себе под ноги, словно играли в какую-то игру и не желали, чтобы их застукали за этим занятием. Попадались люди на костылях, а еще больше с повязками на голове. Некоторые шли строем с лопатами в руках, и вели их солдаты, но куда они направлялись, невозможно было определить.

Перед Бруно и Гретель копошились сотни людей, но дети могли охватить взглядом лишь небольшую часть домишек, пространство же за оградой простиралось так далеко, теряясь в туманной дымке, что, возможно, людей там было не сотни, а тысячи.

— И все они живут прямо у нас под боком, — нахмурилась Гретель. — В Берлине на нашей милой тихой улочке всего-навсего шесть домов. А здесь их не сосчитать. И зачем папа перевелся на новую работу в таком противном месте, где вдобавок полно соседей? Ума не приложу.

— Глянь вон туда.

Гретель посмотрела туда, куда указывал пальцем брат, и увидала группу детей, которые выходили из домика, стоявшего в отдалении. Дети жались друг к другу, на них кричали солдаты. И чем больше на них кричали, тем теснее они прижимались к товарищам, но затем один из солдат бросился к ним, и они отцепились друг от друга, наконец сделав то, чего, похоже, от них добивались, — выстроились в ряд. После чего солдаты начали смеяться и аплодировать.

— Наверное, это репетиция, — догадалась Гретель, игнорируя то обстоятельство, что кое-кто из детей, даже те, что постарше, даже такие же взрослые, как она сама, похоже, плакали.

— Я же говорил, что тут есть дети, — сказал Бруно.

— Но не такие, с кем я захочу играть, — решительно объявила сестра. — Они грязнули. Хильда, Изабель и Луиза принимают ванну каждое утро, как и я. А эти дети выглядят так, будто никогда в жизни не мылись в ванне.

— Там и вправду очень грязно, — заметил Бруно. — Но может быть, у них нет ванн?

— Какой же ты дурак! — воскликнула Гретель, хотя ей постоянно твердили, что нельзя называть брата «дураком». — Что это за люди, у которых нет ванн?

— Не знаю, — задумался Бруно. — Это люди, у которых нет горячей воды!

Гретель еще несколько секунд смотрела в окно, потом передернула плечами и отвернулась.

— Я возвращаюсь к себе рассаживать кукол. Из моей комнаты вид несравненно приятнее.

С этими словами она удалилась, пересекла коридор, вошла в свою комнату, закрыла за собой дверь, но не взялась сразу же за кукол. Вместо этого Гретель села на кровать, и множество самых разных мыслей промелькнуло в ее голове.

А брат ее напоследок задумался вот о чем. Наблюдая за сотнями людей, занятых своим делом, он отметил, что все они — маленькие мальчики, рослые парни, отцы, дедушки, дядюшки и одиночки, бродившие сами по себе с таким потерянным видом, будто у них не было никаких родственников, — все они одеты совершенно одинаково: серая полосатая пижама и серая полосатая шапочка на голове.

— Очень странно, — пробормотал Бруно, прежде чем отойти от окна.

Глава пятая Вход воспрещен в любое время суток и заруби себе на носу

Поговорить с отцом — иного выхода не было.